 |
|
Так повелось, чтоб об умерших у нас всегда говорят хорошо. Подлецы и жулики тоже умирают, но смерть покрывает все, остается только образ, всегда одинаково светлый и правильный. Каких эпитетов мы не услышали на похоронах своих соседей и родственников? Честный, уважаемый, справедливый, добрый, порядочный, любящий, щедрый, великодушный, отзывчивый. Блеск эпитетов прямо пропорционален финансовому достатку и влиянию прочих членов семьи. Оттого слова памяти теряют цену. Не знаю даже что сказать про Ибрагима, чтобы человек незнакомый понял, почему брутальные мужчины год назад плакали у его могилы.
Тогда много чего было написано и сказано. И хотя я уверен, что все это говорилось искренне, но от чтения этих отзывов иногда щемило где-то в груди. Все было немного неправда. Правда была написана на наших лицах, но слов для нее я тогда не нашел. Пытаясь выразить эту правду словами, я спотыкался о привычный образ, подходящий для любого некролога любой газеты: честный, правдивый, добрый. Сейчас вроде что-то получилось в первый и, наверно, последний раз.
Также щемило от пабликов, посвященных Ибрагиму. Память, скончавшейся от передоза, певице выглядит также; молодой человек, разбившийся по пьяни и убивший еще двоих, не менее достоин паблика ВКонтакте. Те же слова: помним, скорбим, какой был человек. Ибрагиму не нужны паблики, не нужны лайки к его фотографиям, мне кажется, все это лишнее. Не прошло и дня с тех пор, чтобы мы не вспомнили его, что он сказал, что он сделал, «помнишь как мы ехали», «помнишь как Ибрагим удивился». Эта единственная память, которая идет изнутри, все остальное — тлен.
Именем Ибрагима не назовут ни сквер, ни улицу, могилу его с официальным визитом не посетят министры. Он не входил и при жизни в круг лиц, которым у нас принято сегодня отдавать подобные почести. Концертов в Гранд-Опера он не давал, не был на короткой ноге с английской королевой, орденов и прочих регалий за заслуги не имел. Ибрагим 10 лет учился, чтобы приехать потом на землю своих предков, жить в доме, который построил его дед и призывать к благому людей вокруг себя. Всего лишь. И сегодня ни одна вшивая газета не напишет о его годовщине.
Помню, как удивлялся один из следователей: «Ну как так, ни один человек не сказал про него плохо. Я почти 15 лет работаю в органах, такого не бывает!». Мягкость и доброту Ибрагима чувствовали даже те, кто вообще не способен ценить подобные качества. Но он не был добряк, как могло казаться со стороны. Теплота его улыбки заканчивалась там, где дело касалось справедливости, дальше она отливала чугуном. Непреклонность в вопросе правды была там же где мягкость и чуткость во всем остальном. Удивительно.
На моей памяти Ибрагим никогда не повышал голос. Никогда я не слышал от него слова более эмоционального, чем «негодяй». Даже с самыми-самыми, даже с журналистами ему удавалось говорить с улыбкой на лице. Но каково же было мое удивление, когда я узнал, что студентом исламского вуза Ибрагим не раз дрался, если кто-то задевал национальный вопрос. Не с той стороны, с какой следовало. Видно, по-другому было нельзя.
Многие удивлялись, глядя на ветхий домик, на более чем скромное его убранство. Не вяжется этот домик с тем уважением, которое ему выказывали окружающие. Ибрагиму больше не было нужно, а мы не были достаточно настойчивы, чтобы окружить его тем, что он на самом деле заслуживал. Это была честность, о которой никто не говорил, которую уже не замечают, которая просто светит вокруг себя, ничего не принимая взамен. Ибрагиму верили все, даже те, кто не верит никому. «Даже дигорцы», как пошутил один мой близкий.
Ибрагим Дударов — это цвет моей нации. Мужчина из того сплава искренности, благородства и мужества, который так редко можно встретить сегодня. Теперь он часть истории моей Осетии, для которой он так много хотел сделать. Не той, что «регион номер пятнадцать», а что земля моих отцов. И сейчас, спустя год после его смерти я не могу ничего добавить к тому, что сказал бы о нем при жизни, равно как и убавить. Жил достойно своей веры и фамилии, ушел как мужчина. История продолжается.
27 декабря 2012 года на крутом холме близ селения Чми несколько человек выбивали из каменистой тагаурской земли место для Ибрагима Дударова. Работали с раннего утра, молча. Но даже в обед, когда снизу потянулась угрюмая мужская масса, работа еще не была закончена. Официальные лица, приехавшие на похороны заместителя муфтия Осетии, разъехались, остались те, кто пришел проводить своего брата. Масса стояла и также безмолвно ждала. Только когда белоснежный сверток опустили в землю, раздался звук, которому сложно дать определение. С подобным звуком гнется сталь. Это был скрежет стыда и бессилия.
