Сегодня образ мусульман в Москве олицетворяют выходцы с Кавказа и из Средней Азии. Между тем, в советское время мусульманская община столица почти сплошь состояла из татар, которые сформировали интересную субкультуру, ныне почти исчезнувшую. Фото 1980-х и рассказ очевидца дают представление о ней.
В послевоенное время, когда начались религиозные послабления, как и прежде, основу мусульманской общины Москвы составляли татары. Особо выделялись численностью и религиозной активностью уроженцы татарских сел Горьковской области – представители субэтнической группы татар-мишарей. Они преобладали среди постоянных прихожан Московской соборной мечети, входили в актив общины, из их числа происходило большинство неофициальных имамов.
Понятие «неофициальные имамы» применялось к религиозным деятелям, не имевшим регистрации в Совете по делам религии, не состоявшим в штате мечетей, юрисдикции Духовного управления мусульман европейской части СССР и Сибири (ДУМЕС). При этом в советское время происходило тесное переплетение в повседневной жизни московских мусульман контактов как с имамами Московской соборной мечети, так и с «неофициальными» религиозными деятелями из числа пожилых знатоков обрядности. «Официальный» и «неофициальный» ислам в условиях советской действительности пересекались и взаимно дополняли друг друга, а не развивались параллельно.
В целом легитимность татарских религиозных деятелей определялась их знаниями религиозной обрядности, происхождением (земляческим фактором), личными качествами, но отнюдь не их «официальным» статусом. К примеру, многолетний имам-хатыб Московской соборной мечети Ахметзян Мустафин был хорошо известен московским мусульманам еще с начала 1940-х годов, но лишь в середине 1950-х он получил официальную регистрацию.
Так или иначе именно мишари определяли в последние десятилетия советской эпохи лицо ислама в Москве. Среди собственно групп татар-мишарей ощущались различия между выходцами из Горьковской, Пензенской областей, а также Мордовии. В целом наличие субэтнических групп и даже более локальных делений было чрезвычайно характерно для мусульманской общины Москвы. Критерием здесь являлось происхождение из одних сёл, например, из таких крупных, как Большое Рыбушкино, Уразовка, Петряксы Горьковской области. Различия в социокультурных традициях, степени урбанизации, уровне жизни между теми или иными группами татар ощущались вполне явно.
Урбанизированность татар-мишарей в Москве была двоякой. Характерной особенностью их жизни являлась прочная связь с родными сёлами, где жили их ближайшие родственники и куда они выезжали на лето. В целом социальные контакты татар-мишарей в Москве мало выходили за рамки привычного родственно-земляческого круга. Воспоминания свидетелей того времени создают впечатление о почти полной автономности жизни татар-мишарей в советской Москве. Они регулярно посещали мечеть, соблюдали все ключевые мусульманские обряды, приобретали халяльное мясо на Пятницком рынке в Замоскворечье (статус этого места официально не регламентировался – это были обыкновенные торговые палатки, характерные для заурядного городского рынка, где торговцы-татары продавали конину и баранину). Профессионально занятые в торговле, сфере обслуживания, коммунальном хозяйстве, татары-мишари усвоили особенности социально-экономической жизни в условиях советского мегаполиса. Нередко выбор места работы обусловливался присутствием родственников или земляков.
Начиная со второй половины 1960-х годов уровень их урбанизированности возрастает – во многом в связи с активным освоением новых границ Москвы, массовым жилищным строительством и, как следствие, разрушением полупровинциального уклада «старой Москвы». Однако продолжавшийся до конца 1980-х приток в Москву выходцев из татарских сел Горьковской области в известной мере способствовал сохранению прежних традиций.
Наиболее урбанизированными оставались, как и прежде, семьи, исторически связанные с городом Касимовом и мишарскими селами Рязанской области. Значительная часть представителей этих семей была репрессирована в 1930–1940-х годах. В Москве многие из уцелевших в годы репрессий касимовских татар проживали в Замоскворечье, в районе Большой Татарской улицы (в 1947–1992-м – улицы Землячки). Потеряв после закрытия в 1937 году мечеть в Замоскворечье, которую касимовские татары воспринимали в качестве своего духовного центра, они постепенно становились прихожанами Московской соборной мечети, расположенной в Выползовом переулке, близ Мещанских улиц.
Касимовские татары трудно адаптировались к реалиям этой общины. К примеру, многие из них далеко не сразу признавали авторитет местных имамов, поскольку так или иначе сравнивали их со своим глубоко образованным наставником, репрессированным Абдуллой Шамсутдиновым (1878–1937). Родившиеся обычно уже в Москве, они свободно владели русским языком, в значительной мере принадлежали к интеллигенции (к примеру, можно назвать представителей таких семей, как Ширинские, Вергазовы). Сохранившие память о своих предках-меценатах, определявших жизнь московской мусульманской общины в дореволюционный период, касимовские татары к 1960-м годам уже не играли видной роли в религиозной жизни московских мусульман. И в конце этого десятилетия при расселении старых домов почти все татары покинули Замоскворечье.
Хрущевская антирелигиозная кампания конца 1950-х – начала 1960-х годов привела к смещению энергичного председателя совета религиозной общины Хамзы Айсина, активно и успешно определявшего различные стороны жизни мечети; были нападки и на имам-хатыба мечети Камаритдина Салихова. Однако важный международный статус Московской соборной мечети, своим существованием демонстрировавшей возможность «свободного исповедания ислама в СССР», способствовал относительной стабильности религиозной жизни. После смерти в 1963 году Камаритдина Салихова имам-хатыбом становится Ахметзян Мустафин (1902–1986). Именно ему будет суждено в значительной мере определять религиозную жизнь московских мусульман в середине 1960-х – середине 1980-х.
Образование, которое Ахметзян Мустафин успел получить в известном казанском медресе «Мухаммадия» у Галимжана Баруди и других видных татарских улемов начала XX века, хорошее знание аудитории, ораторские способности делали его проповеди важным явлением в жизни московских мусульман. Проповеди Мустафина были популярны: их нередко переписывали от руки, а позднее записывали на магнитофон, передавали родственникам и знакомым, активно обсуждали. В условиях отсутствия мусульманских религиозных изданий и периодики, при невозможности чтения многими татарами молодого и среднего возраста дореволюционных исламских книг, напечатанных на арабской графике, проповеди Ахметзяна Мустафина не могли не быть важной частью жизни местных мусульман. При этом они не были, конечно, свободны от влияния советского времени.
Вторым имамом Московской соборной мечети с 1964 года являлся Ризаутдин Басыров (1907–1994), выпускник бухарского медресе «Мир-Араб», имевший опыт работы имам-хатыбом мечети в Астрахани. И Ахметзян Мустафин, и Ризаутдин Басыров принадлежали к числу нижегородских татар-мишарей, что было немаловажно, учитывая субэтнический состав московской татарской общины.
Наиболее стойко сохранялись похоронно-поминальные обряды. Мусульмане Москвы неукоснительно осуществляли омовение умерших, погребальную молитву (джаназа-намаз) и строго выполняли годовой поминальный цикл. Обязательными были и регулярные (как правило, ежегодные) поминальные собрания с приглашением имама и чтением сур Корана. Московские татары называли их «меджлис» – собрание.
Сложились целые каноны проведения татарского поминального меджлиса. Они различались прежде всего временем чтения молитвы (до приема горячих блюд – ритуального супа-лапши, жаркого – или в середине трапезы, перед чаепитием с домашней выпечкой). Обязательным было не только чтение сур Корана, но и последующее подробное провозглашение имамом, согласно установившемуся канону, особой молитвы на татарском языке (багышлу; дога), в которой обращались к Аллаху с просьбой даровать умершим рай (джаннат) и ниспослать благополучие живым (баракат). Нередко меджлис сопровождался проповедью имама на религиозно-этические темы.
Отступление от канона проведения меджлиса обычно не поощрялось. В основном его проводили в соответствии с локальными традициями аналогичных собраний-трапез в местах, откуда были родом сами верующие. Поскольку большее число московских татар являлись уроженцами Горьковской области, в Москве утвердились различные виды мишарского меджлиса.
В отличие от похоронных обрядов, к обрядам бракосочетания (никах) и имянаречения (исем кушу) уполномоченные совета по делам религии относились намного серьёзнее, поскольку их проведение свидетельствовало о высокой религиозности молодёжи. Об участии молодёжи в данных религиозных церемониях уполномоченные могли донести по месту учебы или работы верующих, поэтому многие татары стремились провести эти обряды в домашних условиях. Всё это допускалось религиозными традициями, так мечеть в исламе является местом для молитвы, но не обладает сакральной функцией. Вероятно, именно эта догматическая особенность в значительной мере повлияла на устойчивое сохранение обрядности у московских мусульман по сравнению с православием, несмотря на неизбежные и стремительные урбанизационные процессы и масштабную атеистическую пропаганду.
Мусульманские обряды выполняли в Москве 1960-х – середине 1980-х годов не только те, кто служил в мечетях, но и «неофициальные» имамы. Большинство из них – немолодые люди – являлись многолетними прихожанами Московской соборной мечети; они были связаны с руководством религиозной общины мусульман и хорошо знакомы с Ахметзяном Мустафиным. Уровень образованности постоянных прихожан был уже не так высок, как в предыдущие годы. Ранее (в 1940–1950-х) многие из них обладали опытом чтения проповедей в мечетях, в юности окончили известные татарские дореволюционные медресе, но по разным причинам не имели регистрации. В 1960-е, и особенно в 1970-е, большинство «неофициальных» имамов составляли пожилые люди. Учившиеся незадолго до 1917 года или уже в 1920-х в сельских мектебах, а также у своих родителей, они обычно обладали знаниями, достаточными лишь для совершения элементарных обрядов.
Как правило, «неофициальные» имамы ограничивались в своей деятельности обрядами и чтением коротких проповедей на меджлисах. Потребность в «неофициальных» имамах была во многом вызвана тем, что мусульманское население Москвы увеличивалось, а Московская соборная мечеть, с её ограниченным штатом имамов, была одна. Если в 1959 году количество татар в Москве составляло 80,5 тысячи человек, то уже в 1970-м – 109,3 тысячи, а в 1979-м – 132,4 тысячи. Очевидно, что такое количество людей, подавляющее большинство из которых хотя бы периодически сталкивались с необходимостью проведения мусульманских обрядов, не имели возможности получить помощь у имамов мечети.
В этот период особое распространение получает феномен «женщин-мулл», что можно счесть признаком религиозного модернизма. Если ранее роль женщины ограничивались обучением детей или чтением молитв в сугубо женской среде, то в 1960-х – середине 1980-х годов они часто замещали «неофициальных» имамов почти во всех сферах религиозной жизни. Женщины не проводили в Москве лишь джаназа-намази никах, но совершали, например, обряд имянаречения. Особенно активно пожилые женщины проводили меджлисы, включая чтение сур Корана. Уровень образования «женщин-мулл» был различным. К примеру, среди тех, кто обладал хорошей религиозной подготовкой, можно назвать Мафтуху Агееву (1889–1981), дочь преподавателя Кастровского медресе в Касимове Хасана Шамсутдинова, и Фазылю Ширинскую (1901–1992), получившую в медресе села Азеево Тамбовской губернии (ныне Рязанской области) профессию учительницы мусульманской школы (мектеб).
С началом реформ и развалом СССР, вызвавшим большие миграционные потоки из среднеазиатских и кавказских регионов в Москву, роль татарской общины в городе стала падать. Самобытная мусульмано-татарская субкультура в столице была почти сведена на нет.
(Цитаты: Марат Сафаров, «Повседневная жизнь московских мусульман в 1960-80-х годах», журнал «Неприкосновенный запас», №4, 2012)
Фотограф Игорь Стомахин запечатлел будни и праздники в Московской соборной мечети и вокруг неё в середине 1980-х годов (фотографии выше и ниже):
