Саид Бурятский – как живое отрицание духа нулевых

Он начал свой путь в 2000-м, когда 17-летним юношей принял ислам, а 3 марта 2010 года российское телевидение уже показало его траченое пулями и осколками тело. Почему ливийский полковник в морозилке – это дикость, а убитый Саид Бурятский в телевизоре – «триумф воли», мне лично непонятно. Так или иначе, более знаковой фигуры для нулевых не существует. Не только по календарно-арифметическим причинам. Он – живое отрицание духа своего времени. Живое свидетельство того, что линию жизни чертит сам человек, а не обстоятельства. «Не мы такие – жизнь такая», – ныли герои культового фильма нулевых «Бумер». «Все что человеку нужно от жизни, он может унести в своем рюкзаке», – пожал плечами Саша-Саид и ушел в лес. Где волки… 

После Саида Бурятского осталось очень много всего: тексты, форумные перепалки, переписка с женой и матерью, видео-обращения, лекции. Цифровой век, как-никак. Богатый архив даёт законченный образ. Понятный и непротиворечивый. Правда, параллельно с ним существует другой «Саид»: натасканный «Аль-Каидой» хладнокровный террорист-профи, виртуоз-взрывчаточник, гроза «невских экспрессов», пестун самоподрывных камикадз (в юбках и без). И так далее, и тому подобное. Тоже законченный и понятный образ. Если состричь Хаттабу кудри и пришить недостающие пальцы, получится как раз «Саид Бурятский глазами ФСБ». Бороться с этим «другим Саидом» бесполезно. Да и не нужно. Я просто временно выставлю его за дверь, чтобы под ногами не болтался, и ограничусь первым – тем, о котором можно узнать из открытых источников.

У Саида Бурятского есть стопроцентный антипод. Естественно, это священник Иоанн. Охлобыстин. Если Саид – отрицание духа нулевых, то священник Иоанн – его живое воплощение. В нулевые же всё невсерьёз. В нулевые наливают - и не выпивают. Куражатся без куража. Вкуривают на полхапка, не затягиваясь. Нулевые – это тотальное «как бы». Гламурный «как бы поп» в наколках – идеальное воплощение того бессмысленного времени. И если сегодня он смотрится как ископаемое (разве нет?) – это верный знак того, что нулевые закончились. Начались десятые.

Саид Бурятский парень из Улан-Удэ

Итак, в далёком Улан-Удэ юноша с незаурядными способностями открыл для себя ислам. Ну и что? – скажете вы. Нормальная ж тема для предприимчивого человека! Достойная смена для мусульманских ньюсмейкеров подрастает. Слегка матчасть подучить, покривляться перед зеркалом, обзавестись маскарадным костюмом старика Хотабыча – и можно покорять подмостки. Весь этот «ислам-шмислам» – это же такая ролевая игра. Представление. Шоу… Что делает Саша? Саша учится. Не по-детски. В Иркутске, в Москве, в Египте, снова в Москве, в Кувейте. Не «как бы». Всерьёз. Серьёзнее некуда. Почитайте любую интернет-полемику с участием Саида – он на десятки голов выше любого оппонента. По всем параметрам. Даже для меня – христианина, далёкого от тонкостей мусульманского богословия – очевидно: в мир симулякров ворвалось нечто подлинное. И мир этот задрожал.

Как известно, ислам сервильный – такое же унылое барахло, как и православный официоз: «За всё хорошее, против всего плохого», «Приличные девушки такого себе не позволяют». И так далее, и тому подобное. Ислам в лекциях Саида – это жестко, увлекательно, ярко. Даже весело. Его ислам – это путь («дао»), следование которому никем и ничем не предопределено. На пути могут встречаться попутчики. Но это ничего не меняет. В конечном счете, есть только Аллах, человек, послушный его воле, и звездное небо над головой.

«Надо подгонять свои желания под требования шариата, а не наоборот, как делают многие мусульмане», - пишет Саид в одном из писем жене. И этоне призыв к дисциплине. Это формула преображения. Саид утверждает, что искреннее и бескомпромиссное предание себя на волю Аллаха позволяет управлять не действиями, а самими желаниями, которые действия порождают. Дисциплина – есть обременение. Человек рад, когда находит «относительно законный способ» его облегчить. В переводе на язык православного официоза это означает: «крабы и лангусты в Великий пост». Саид же утверждает, что пост может (и должен!) быть радостью. Если главное желание, заслоняющее собой все остальные, засвидетельствовать преданность Аллаху, самоограничение – слаще мёда и сота. Слаще халвы. 

Саид Бурятский «Праведник» с крабовыми волокнами в бороде, собой оправдан.

Настолько оправдан, что не может пропустить ни одной юбки – каждую нужно измерить и укорить за короткость. А кроткий Саид, находясь в шаге от последней жертвы Аллаху, пишет: «Меня считают большим человеком, но только я сам знаю, кто я такой на самом деле, и лучше других знаю свои ошибки и грехи, и потому весь этот почет проходит мимо меня, не затрагивая ничем». Зачем, такому человеку линейка? Что ему в чужих юбках и брюках? Всё, что ему нужно от мира, он может унести в одном рюкзаке…

Хорошо, что я - не мусульманин! В том числе, потому, что могу на того же Саида смотреть, как на Че Гевару – незамутнённо, беспримесно. Для меня же не существует никакого «общего дела», которому я сопереживаю. Никакой уммы, никакой традиции. Нет устоявшихся мнений, предубеждений, навыков. Для меня есть только конкретный человек - его вера, его воля, его жизнь и его смерть.

Хорошо, что я - христианин! Потому что понимаю, почему образы Че и Саида - этих «неудачников», погибших ни за грош – столь притягательны…

Возьмём Че. Аргентинский юноша-аристократ. Диплом врача. Астма. Самый бесполезный из барбудос (в «Партизанском дневнике» он со смехом рассказывает о том, как обкакался во время миномётного обстрела). Верил в коммунистическую утопию. Подгонял свои желания под свою веру. И доподгонялся до бессмысленной, бесполезной и никому не нужной смерти в стране, с которой его ничего не связывало.

Возьмём Саида. Паренёк из Улан-Удэ. Стал мусульманином. Подгонял свои желания под шариат. Доподгонялся до того, что, услышав призыв «брось всё и следуй за мной» – ровно так и поступил. Под нож пошли: семья, всеобщее уважение, слава, достаток и блестящее будущее. И погиб он в точности, как Че – в земле, с которой его ничего не связывало. Бессмысленно и бесполезно.

В чём прикол? Почему это круто? В случае с Саидом, мы имеем внятное обоснование его странного поведения – «оборонительный джихад». (Перескажу так, как сам понял, слушая его лекции.) Ислам, чтобы не говорили «старики хотабычи», таки претендует на мировое господство. И призвание каждого мусульманина, содействовать экспансии ислама до тех пор, пока весь мир не станет мусульманским. Препятствия на этом пути – повод для джихада (священной войны). В первую очередь, джихад ведется там, где ислам уже господствовал, но потом был извращен или изгнан. Содействовать восстановлению статус-кво любой ценой – святая обязанность каждого мусульманина. Если цена – жизнь, мусульманина можно поздравить – он стал шахидом. Это лучшее, на что мусульманин может рассчитывать в этой жизни... 

Всё вышесказанное – прописные истины, а не «религиозный экстремизм». Просто с этими истинами номинальным мусульманам так же неудобно жить, как и номинальным православным с заповедями христовыми. Как же быть? Очень просто! Война имеет смысл, когда есть шанс на победу, ведь так? А если нет ни одного шанса? «Ну, на нет и суда нет», – облегченно вздыхают «правоверные» и стелют коврики на трамвайных путях. «Суд есть! – возражает Саид, – Джихад – наша священная обязанность в любом случае! Потому что цель джихада – не победа, а мученическая смерть. Или хотя бы постоянная готовность к ней. Мусульманин призван не мир завоевать. Его единственная цель – засвидетельствовать крайнюю степень преданности Аллаху. А вся сопутствующая пиротехника – не более, чем реквизит для основного действия». Как-то так.

Сказать, конечно, можно всякое. Но все меняется, когда оратор живёт в полном соответствии со сказанным. Саид – «ответил за базар».

Если судить по открытым источникам (их много), партизан из него получился, мягко говоря, неоднозначный. Как боевая единица необстрелянный болезненный горожанин особой ценности не представлял. Определенный «рекламный эффект» от появления знаменитого проповедника быстро свели на нет его «наезды» на чеченский народ за «прогиб» под Кадырова. В итоге, из-за Саида повстанцы чуть не лишились материальной базы. То есть, на победу в этой безнадёжной войне он явно не закладывался. Переписка с женой неложно свидетельствует о том, что приехал он в Чечню не убивать, а умирать. Все письма – одна непрекращающаяся мольба о смерти: «Этот стал шахидом. И этот. Ну, когда же я?» И, как нарочно, в финале – не успешный самоподрыв, а пуля спецназовца. Чтобы никаких сомнений не оставалось – перед нами не камикадзе, а мученик. 

Героическая смерть на войне всегда несет на себе отпечаток военно-политической целесообразности. Камикадзе подрывают себя, чтобы потопить вражеский транспорт. Александр Матросов падает грудью на амбразуру, чтобы его подразделение заняло высоту. В конце нулевых в чеченских лесах пахло не победой, а смертью. Именно перед ее чарующим ароматом Саид не смог устоять. «Знаешь, как я не люблю воевать, - пишет он жене. - Но только приказ Аллаха и ничто больше». Христианским мученикам было проще – они получали искомое без войны.

Мученик (по-гречески «мартирос») – это не тот, кто мучается, а тот, кто свидетельствует. В античности суд признавал только свидетельства, полученные под пытками. Потому первые христиане считали, что страдания, пережитые в годы гонений – это «печать нотариуса» на их устной декларации о полной и безоговорочной преданности Христу. В конце концов, Он сам подал пример на Голгофе. Более страшную, унизительную и бессмысленную смерть трудно себе представить. И хоть рядом с ним было распято еще два человека, смерть Христа – отличалась от них, как Небо и земля. Разбойники хотели, но не смогли избежать распятия. Спаситель – сам взошел на крест. Для разбойников крест – заслуженное наказание. Для Христа – лишь способ засвидетельствовать крайнюю степень преданности Небесному Отцу.

Неправда ли, тождество было бы полным, если бы Саиду самому не пришлось стрелять и подрывать - Христос-то никого не «замочил», кроме смоковницы? Гуманистические принципы велят признать это обстоятельство минусом, который перевешивает любой плюс. Я попробовал это сделать и… понял, что я – не гуманист. Саид для меня – мученик. И с этим ничего нельзя поделать…

* * *

Как я уже говорил, Саид Бурятский, у которого всё всерьёз, а слова не расходятся с делами – живое отрицание духа нулевых

Потому для людей нулевых – он неприятный, тревожащий курьез. Но нулевые-то закончились! Прогорклая пудра облетела. Священник Иоанн нынче уже не «аццкий сотона», а ходячее недоразумение. А значит, и его антипод должен сегодня восприниматься иначе. 

За кого же будут почитать Саида Бурятского в десятые годы?

Для русских мальчиков с края земли он, похоже – образец для подражания. Ислам, правда, у них не в то горло пошел, и конец получился немного смазанным, но источник вдохновения сомнений не вызывает. (Это я про «приморских партизан», если кто не понял).

А ведь «приморский эпизод» – только верхушка айсберга! Тот же Че в 60-е мало кого вдохновил на партизанский костерок в лесу. Студенты в Латинском квартале прекрасно обходились без стрелкового оружия, а на поле люцерны в Вудстоке и вовсе на гитарах бренчали. Но эхо тех гитар долго стояло в ушах.

Нынче в Российской Федерации тихо. Разве что «золотую молодежь» с журфака с тихим шуршанием пакуют в спецтранспорт за нежелание изучать президентский Twitter. Да одинокие нацболы долетают иногда до середины Триумфальной. А так – тише даже, чем в разгар нулевых. Никто ничего не делает всерьёз. Никто не знает, что безнадежное дело – это «то, что доктор прописал». Никто не собирает в рюкзак то, что ему нужно от мира. Потому что десятые еще толком не начались… Зато закончились нулевые.