Белая Исламская Европа — такая формулировка может показаться провокационной, но это такая же объективная реальность Уммы как и Исламская Черная Африка, о которой мы писали в прошлый раз. Аллах говорит в Коране (перевод смыслов): «Среди Его знамений — сотворение небес и земли и различие ваших языков и цветов» (сура «Римляне», аят 22).
Но тут необходимо определить сам предмет разговора. К т. н. белой или большой европеоидной расе относится значительная часть мусульман, причем, в центральных регионах Исламского мира (Ближний Восток, Малая и Центральная Азия, Кавказ) но большая часть из них проживают вне Европы. С другой стороны, сегодня немало говорится об «исламской Европе», «исламизации Европы» и т. д., но при этом обычно имеются в виду не представители «белой Европы» в лице «новых мусульман», которых в лучшем случае десятки тысяч, а ее антипод — миллионы иммигрантов из стран «Третьего мира», включая и африканских.
Однако есть регион Европы, где живут свои коренные, «белые» мусульмане и где в их лице Ислам существует веками. Выводя за скобки постсоветское пространство, которое является предметом особого разговора (и в обыденном сознании не ассоциируется с Европой), а также страны — члены ЕС — Польшу и Литву, в которых проживает немногочисленная общность польско-литовских татар (липка), европейским регионом, в котором на своих землях компактно проживают миллионы коренных мусульман, являются, конечно же, Балканы. О них и будет наш сегодняшний разговор.
Османский Халифат как Европейская Исламская Империя
Феномен Исламских Балкан исторически неразывно связан с феноменом Европейской Исламской Империи, которой был… Османский халифат. Да, хотя как его противниками, так и частью его почитателей Османская империя ассоциируется со степным азиатским миром, представленным тюрками-сельджуками, и противостоящим Европе, правда заключается в том, что и генетически, и географически, и культурно эта империя была полноценной частью Старого Света, Европы, только исламской ее разновидностью.
Как уже отмечалось в статье «Утраченный субконтинент Ислама», отличительной чертой великих тюркских династий, вышедших из Центральной Азии и распространившихся по Евразии (Сельджуки-Османы на Запад, Газневиды на Юг) были открытость и стремление впитывать в себя лучшие знания и кадры своего времени. Колоссальную роль в становлении их империй сыграла усвоенная ими персидская политическая культура и мысль, в частности, оформленная Низам аль-Мульком в трактате «Сиясет-Наме». Помимо нее весьма эффективной политической технологией своего времени стал введенный Османами институт девширме, более известный как янычарство, который представлял собой систему не только отбора представителей завоеванных народов с лучшими генетическими задатками в их раннем возрасте, но и воспитания из них новых служащих и новой элиты Империи. По такому же принципу осуществлялась репродуктивная политика самой династии Османов — если прочие европейские монархические династии стремились заключать браки между собой, результатом чего часто становилось генетическое вырождение из-за близкородственных браков, то гаремы Османов формировались из представительниц многочисленных завоеванных народов, которые воспитывались и обучались в султанском дворце, и либо становились матерями наследников престола, либо выдавались замуж за османских сановников.
Благодаря этой системе в Османской империи достаточно быстро сформировалась новая, преимущественно европейская по происхождению военно-политическая элита. Что было вполне логично, учитывая, что и центром ее был «второй Рим» - Константинополь, и сами ее правители носили титул малик-и Рум кайсар (правитель и император Рима). В жилах султанов, рожденных от наложниц, от поколения к поколению текло все больше европейской крови, а большинство визирей (руководителей администрации) государства и вовсе были этническими европейцами: албанцами, боснийцами, хорватами, греками и т.д.
Географический центр этой Империи также располагался в Европе — Румелии, как называлась европейская часть Османского государства. Вот, например, как выглядела территория Османского государства под конец правления султана Мехмета Фатиха, когда Анатолия, то есть, территория нынешней Турции еще не была полностью завоевана и освоена.
Но даже, когда это произошло, Румелия и Анатолия были территориально равновесны, при этом центр тяжести Империи был смещен в Румелию, а вектор завоеваний устремлен на Запад вплоть до битвы за Вену в 1683 году.
Румелия и ее мусульмане
Но что собой представляла сама Румелия? Это территория, населенная народами восточноевропейского и балканского происхождения, говорящими на языках индоевропейской семьи (славянских, иллиро-дако-фракийских, греческом), в религиозном отношении христианизированных либо восточным (православные), либо западным (католики) Римом, либо находящихся в оппозиции к тому и другому (богумилы, катары).
Завоевание Румелии османами так и не привело к ее поголовной исламизации, да, османы, и не стремились к достижению этой цели любыми путями, по многим причинам. В XIX – XX вв. когда на смену феодальным отношениям, в центре которых были сословия, правящие династии и религиозные структуры, пришла эпоха массового общества (модерна) с его национализмом, эта религиозная терпимость османов в итоге обернулась как утратой Румелии, так и трагедией ее мусульман, миллионы которых были убиты, изнасилованы и изгнаны в ходе «национально-освободительных восстаний против турецкого ига».
Тем не менее, Османы не только открыли в свое время Румелию для Ислама, но и немало сделали для его распространения в ней, воздерживаясь при этом от насильственного обращения завоеванных народов в Ислам. Новая религия распространялась в основном либо среди аристократии, либо в городах, которые с приходом в них османской цивилизации превращались в совершенно особое социальное пространство. Если раньше классический средневековый город был поделен на огороженное пространство замка и то, что находилось вокруг него, то отныне центром города становилось открытое публичное пространство — имарет, представляющий собой ансамбль соборной мечети, городского рынка, различные парки, медресе, караван-сараи, больницы, а также улицы и кварталы (махале), населенные по религиозному и цеховому принципу. Мотором городской жизни были суфийские ордена, но не современного «духовного» типа, а уникальные для своего времени динамичные социальные структуры в виде многочисленных отраслевых братств (ахилик), обеспечивающих своих членов всем необходимым - от интенсивной духовной жизни до социальной активности, солидарности и защиты (об этой османской традиции мы писали здесь).
Многое антиосманской пропагандой говорилось и говорится об угнетении «турками» местного населения, в частности, в виде высоких налогов, которые платили сельские жители (райя). Да, надо признать, что оно имело место. Но причину, возможно, стоило бы искать в соображениях не столько религиозного (ведь порой этими налогами облагались и селяне, записавшиеся в мусульмане), сколько социального характера — точно также, как исламская цивилизация изначально была городской, османы покровительствовали развитию городов, рассматривая деревню, сельское хозяйство как кормовую (ресурсную) базу своей экономики. И такое отношение вполне укладывалось в логику урбанизационных процессов, которые где раньше, где позже шли и в остальной Европе.
Как это было связано с религиозной политикой? Непосредственно, так как исламизированное и неисламизированное население четко разделялось на разные группы по социальным параметрам. Крестьяне, принимавшие Ислам, часто номинально, для снижения налогов, во всем остальном мало чем отличались от крестьян, оставшихся в старой религии. И вторые, и сами мусульмане обычно называли таких новообращенных «потурице» (если речь о славянских языках) — обидный термин, означающий тех, кто «прогнулся под турок», который часто, но ошибочно распространяют на всех местных мусульман, называя их «потурченцами». На самом же деле, отношение к крестьянам как к потурице было связано во многом с номинальным принятием ими Ислама при тайном сохранении прежних или практике синкретических религиозных воззрений, что впоследствии, когда османов изгнали, закономерно обернулось возвращением многих «потурченцев» в прежние религии.
Совсем другой история была с новыми мусульманами, чей образ жизни, мысли и мироощущения при попадании в исламизированную социальную среду радикально менялся.
Их в одних случаях прямо записывали в «турки», либо же они гордо носили названия особых этносоциальных групп, как это было с представителями боснийской исламской шляхты. Исламизированная аристократия была особой категорией местных мусульман. Она тоже состояла из двух групп — возвращаемых домой после выхода на «пенсию» янычар, которым на их родине выделялись тимары и зиаметы (поместья), и местные, «национальные», элиты, которые сами принимали Ислам и формировали новую исламскую аристократию.
После изгнания османов в результате серии местных националистических восстаний и балканских войн в XIX – начале XX вв. судьба местных мусульман сложилась очень по-разному. Многие искренние были либо убиты, либо ушли в Анатолию (будущую Турцию). Приспособленцы сменили религию в очередной раз. А исключениями стали те группы мусульман, которым удалось прочно врасти в собственную национальную почву и которым теперь предстояло отстоять свое право на жизнь. Тем, кому этого не удалось, пришлось выбирать между своей религией и своей национальностью, как это было с тысячами мусульман — болгар, греков, румын и т. д.
Албанцы — мусульманский и не очень народ
На сегодняшний день албанцы, на первый взгляд, являются самым многочисленным и демографически перспективным коренным мусульманским народом Балкан. Но не все так просто, к сожалению. И дело даже не в том, что албанцы — мультиконфессиональный народ, вторую и третью по численности конфессии которого составляют католики и православные. Главная проблема заключается в том, что мусульмане, хоть и составляют примерно 60-70% от общей их численности, маргинализированы в своем же народе, что в значительной степени обесценивает для Ислама их демографические и геополитические достижения и потенциал. Почему же так произошло? Попробуем разобраться.
К моменту прихода Ислама к албанцам на саблях османских завоевателей в XV веке они уже были религиозно разобщены — одна их часть исповедовала католицизм и проживала на севере, в то время, как другая — православие и жила на юге. Те, кому доводилось изучать этноконфессиональную историю народов, в частности, в средневековой Европе, оценят значимость этого факта. Дело в том, что народам, состоящим из двух и более крупных, равновесных мировых конфессий крайне редко удавалось состояться в качестве консолидированных наций. Иной была ситуация т. н. двоеверия, при котором новопринятая мировая религия длительное время сосуществовала с прошлыми языческими воззрениями, постепенно вытесняемыми на периферию культуры и в этническое бессознательное. Появление же конкурирующих религий и воззрений равной весовой категории заканчивалось обычно либо резней (как было с гугенотами во время Варфоломеевской ночи), либо расколом и войной. Именно такая Тридцатилетняя война охватила Европу в 1618 — 1648 гг, когда многие народы внутри себя были поделены на католиков и протестантов, решающих вопрос «чья власть» и «чья вера». В итоге, решили они его по принципу cujus regio, eius religio, то есть, «чья власть, того и вера», который лег в основу т. н. Вестфальского мира и нового устройства Европы. Его фундаментомявляются политические нации (нации-государства), в основе которых в свою очередь лежало как раз господство той или иной религии. Исключения были, но именно исключения внутри правила. Например, у немцев, разделившихся внутри себя на множество княжеств, доминирующей религией стал протестантизм (лютеранский). Было и меньшинство — католическое, в основном на юге. А вот в Австрии немцы-католики были уже большинством, что и обусловило различие в будущем двух политических наций — собственно немецкой, протестантской, и австрийской, немецко-католической.
По этой логике, албанцы не должны были стать единой нацией. С приходом османов в XV – XVI вв. Ислам в их среде распространялся разными путями и по разным каналам. Искренними, крепкими мусульманами были отправленные на заслуженный покой на родину бывшие капикулары — набранные из местного населения по системе девширме османские служащие, получившие от султана в награду за службу тимары и зиаметы и ретиво занимавшиеся исламизацией соотечественников. Райя и жители новых городов — еще две разные категории, о которых писалось выше. Еще один важный аспект — как и во многих местах того времени Ислам среди новых народов распространялся преимущественно суфийскими тарикатами. Так было и у албанцев, однако, их спецификой было то, что наряду с настоящими суннитскими тарикатами в их среде получил особое развитие орден бекташийцев. Трудно сказать, с какого именно (самого Хаджи Бекташа многие алимы считали правоверным мусульманином), но с какого-то момента этот орден, его учение и практики превратились в синкретическую шиитско-христианско-языческую ересь. Как мы уже писали ранее, для османской религиозно-социальной модели было характерно лояльное отношение к различным суннитским тарикатам, а сами себя бекташийцы позиционировали суннитами. Поэтому, учитывая нехарактерность для османов инквизиторских подходов и практик, долгое время на особенности бекташийцев смотрели сквозь пальцы. В 1826 году этому был положен конец и решением султана и шейх уль-ислама их запретили, закрыв их новые завии, назначив суннитских наставников в старые и казнив или арестовав ряд видных бекташийцев. Но к тому моменту они уже успели пустить прочные корни, особенно среди албанцев, у которых в зависимости от местности их последователи могли составлять от четверти до половины и более номинальных мусульман.
Фактором, способствовавшим успеху реальной или номинальной исламизации албанцев была их этническая борьба с сербами. Особенно это проявлялось в регионе Косово, который до прихода османов в результате массированной колонизации был превращен в не только православный (православной была и часть албанцев), но и славяноязычный край, а дославянское автохтонное население — в меньшинство. Принятие Ислама и союз с турками были для албанцев возможностью взять этнический реванш, и вот, в 1690 году уже сербский патриарх Арсений призывает своих единоверцев к исходу на север, освобождая таким образом нишу для ее замещения албанцами
В 19 веке, однако, маятник качнулся в другую сторону — османы слабели и при поддержке России и западных держав постепенно выдавливались местными славянскими националистами. Албанцы, особенно мусульмане, как проосманская группа проигрывали от этого процесса, ибо населенные ими земли оказывались разделенными между новыми чужими государствами — ведь своего они создавать не собирались. На этом фоне начинает развиваться новое для албанцев явление — политический национализм. В отличие от славянских христианских националистов он изначально не был антиосманским, однако, из-за неспособности османов защитить интересы своих албанских верноподданных, а албанских мусульман — интересы своих соплеменников, слабели их позиции и соответственно усиливались позиции албанцев-христиан. Они подняли на щит и превратили в символ албанской национальной борьбы Скандербега — князя, поднявшего восстание против османов в XV веке. Албанские христиане убеждали свой народ в том, что османы им не помогут и поддержки надо искать у христианского мира, выпячивая свои христианские корни. В итоге албанский национализм стал превращаться в антиисламский, чему способствовала позиция многих мусульман, продолжавших сохранять верность османам, а впоследствии начавших эмигрировать в Турцию и другие мусульманские страны.
Новым, страшным ударом по Исламу у албанцев стала коммунистическая диктатура Энвера Ходжи, просуществовавшая с 1944 по 1985 гг. В 1967 году тиран попросту закрыл все мечети и другие храмы, и религия оказалась под запретом. Падение коммунистической диктатуры дало свободу религиям, и у албанцев началось, в том числе, и исламское возрождение. Однако и его характер, и геополитический фон, на котором оно происходило, к сожалению, вели не к усилению, а к ослаблению позиций Ислама в албанской нации. С одной стороны, это было связано с тем, что в Албанию пришел характерный саудовский призыв, финансируемый из Залива, противопоставивший себя не только албанцам-немусульманам, но и тем историческим и культурным формам, в которых веками среди албанцев существовал Ислам. С другой стороны, начиная с 80-х годов прошлого века началась борьба косовских албанцев против великосербских шовинистов, триумфально закончившаяся фактическим отделением и международным признанием независимости Косово. Однако произошло это в решающей степени при поддержке Запада, а на передовых позициях этой борьбы, особенно в политике, были такие люди, как Ибрагим Ругова, который либо был скрытым католиком, либо тяготел к католицизму, считая его исконной религией албанцев.
Парадоксальным образом на этом фоне наиболее сильными позиции Ислама оказались у албанцев, живущих не в своих независимых государствах — Албании и Косово, а в православной и славянской Македонии, где они составляют аж 25% ее населения и большинство в ряде северо-западных районов этой страны. Собственно, исторически наряду с Косово именно Македония была наиболее исламизированной из всех албанских земель, а в последнее время среди македонских албанцев, ведущих политическую борьбу, набирают силу происламские политические силы, в частности, ориентированные на Турцию (партия BESA).
Мусульманский народ Югославии - бошняки
Боснийцы (бошняки) — вторые по численности среди коренных мусульман на Балканах. В отличие от албанцев, у которых есть два своих государства (Албания и Косово) и которые уже играют ключевую роль в македонской политике, определяя состав правящей коалиции, политические успехи бошняков куда более скромны. Исторически населенный ими регион Санджак разделен между Сербией и Черногорией, на политику которых они не оказывают никакого влияния, а в Боснии и Герцеговине — государстве, которое носит их имя, они связаны по рукам и ногам боснийскими сербами и хорватами, так как каждая из трех общин по условиям Дейтонского мира обладает в этом государстве блокирующим голосом.
Но при этом исторически боснийцы сформировались именно как мусульманский народ и до 1993 года так преимущественно и назывались - «мусульмане», «мусульманский народ». В отличие от албанцев у боснийцев сегодня нет католической и православной версий их идентичности, хотя в XIX веке боснийское национальное возрождение безуспешно пытались возглавить францисканские монахи. Сегодня тоже существуют какие-то экзотические экземпляры католиков и православных, считающих себя боснийцами и бошняками, но только в виде исключений. Ведь национальное размежевание в славянской Боснии произошло именно на религиозной основе: православные считают себя сербами, католики хорватами, а мусульмане — бошняками.
Если албанцы к приходу османов и Ислама встретили их разделенными на католиков и православных, то боснийцы не относились ни к тем, ни к другим. Впрочем, здесь потребуется сделать пояснение. Славяноязычные племена, пришедшие в раннем средневековье на Балканы и ассимилировавшие местное иллирийское, местами романское и греческое население, представляли собой массу, достаточно однородную в генетическом и языковом (если говорить не о литературном языке, который появился только в XIX веке, а о континууме взаимопроникающих наречий) отношениях. Политически будущие Хорватия, Босния и Сербия уже достаточно рано начали развиваться раздельно, в том числе, ориентируясь на разныхсоседей — Византию, Болгарию, Венгрию, германо-римский мир, Венецию. Но единые этнические качества основной массы крестьянского населения это развитие на тот момент затрагивало мало. Разделение начнется позже и именно по религиозному признаку, что до сих пор рождает массу спекуляций на тему того, являются ли бошняки — сербскими или хорватскими мусульманами или хорваты — сербскими католиками, или хорваты и сербы Боснии — боснийскими католиками и православными, кто из них куда перешел, кто предал «веру предков» и т. д. Все это, конечно, типичный национал-романтический дилетантизм — в реальности Балканы изначально были ареной противостояния римско-католического и ромейско-греческого (православного) проектов и миров, в орбите притяжения которых оказывались те или иные неотесанные славяне и подмятые ими под себя автохтоны. Позже к этому противостоянию подключился Ислам в лице османов. Соответственно, те или иные люди, в этническом отношении почти друг от друга не отличающиеся, оказывались то в одном культурно-политическо-религиозном лагере, то в другом, и только в Новое время, когда безропотные массы начали превращаться в нации, эти люди окончательно размежевались на сербов, хорватов и мусульман — впоследствии бошняков.
Если говорить о причинах наиболее успешной исламизации последних, она, по-видимому, заключается в том, что Босния изначально не принадлежала ни к католическому, ни к православному мирам. В XII веке на ее территории сосредоточилось множество тогдашних религиозных диссидентов (богумилов), не признаваемых ни восточной, ни западной церквями. Попытка сербского принца Вукана Немаджича, венгерского короля Эмерича и Папы Римского добиться от правителя Боснии — бана Кулина гонений на этих диссидентов провалилась. Вместо инквизиторской охоты на «еретиков» была создана Боснийская церковь, не признанная ни католической, ни православной церквями, под эгидой которой смогли существовать местные вольнодумцы. Вторая причина, в частности, по мнению русского штабс-ротмистра А.Чайковского, писавшего об этом в своих в заметках 1875 — 1877 гг., заключалась в достаточно специфическом феодальном укладе боснийской знати, схожем с германским гибеллинством (антицерковным элитаризмом) - недаром гербом Боснии с тех пор стали белые лилии, характерные для этой «партии» в Европе.
Так или иначе с приходом и укоренением османов представители боснийской аристократии (шляхты) стали переходить в Ислам в качестве представителей консолидированной корпорации. Проблемы раскола на католиков и православных, как у албанцев, у них не было, а гетередоксальные христианские секты плавно исчезали в Исламе, как это было и во многих других местах. Союз с османами стал звездным часом для боснийской элиты — они не только сохранили свои права и упрочили свои позиции дома, но и превратились в один из ведущих этносов огромного Исламского мира под эгидой Османского халифата. Боснийцы в Османском государстве были великими визирями, губернаторами и наместниками в самых разных провинциях, командующими армий и флотов. В целом, по многочисленным сведениям, роль славян при дворе османского султана была аналогичной роли немцев при императорском дворе в Петербурге, причем, во времена их максимального влияния. Османские же мусульмане-славяне фактически и завоевали Венгрию. Так, итальянский путешественник Марко Антонио Пигафетт, который посетил Буду в 1567, писал, что на хорватском языке «говорил почти каждый турок». Турецкий хронист Евлия Челеби писал через сто лет: «Жители Буды это боснийцы из Боснии, хотя они и неплохо говорят по-венгерски», а Фекете Лайош утверждал, что «не более четверти солдат, числящихся в реестре, были этническими турками. Большинство магометанских солдат были славянского происхождения — боснийского, хорватского, сербского и т. д.».
Были у боснийцев с османами и сложные моменты во взаимоотношениях. Так, на фоне реформ Танзимат, ознаменовавшихся отходом от шариатских принципов и одновременной государственной централизацией, боснийцы во главе с Хусейном Градашчевичем подняли восстание за сохранение автономии в 1830 году. Но после того, как восстание выдохлось, Хусейн Градашчевич принял помилование султана и отправился в добровольную ссылку из Боснии в Стамбул, где и окончил свои дни.
Тем не менее, повторюсь, в целом османский период был звездным часов боснийских мусульман, а потому изгнание османов с Балкан стало для них настоящей трагедией. Как и во многих других местах немало райя после этого «вернулись в веру предков». Однако в отличие от многих других мест в Боснии множество селян не только осталось в Исламе, но и сплотилось со своей аристократической и городской мусульманской элитой под напором соседей. Это было весьма актуально в складывавшихся демографическо-политических условиях — больше, чем мусульман в Боснии было православных, сербов, а третьей по численностью группой были католики, хорваты. И за всеми ними стояли соседние страны — Сербия и Хорватия, тогда как боснийцам отступать было некуда (кроме тех, кто переселился в Турцию).
Политически после ухода османов боснийские мусульмане оказались вовлечены в водоворот истории драматического XX века. В 1908 году Боснию захватила Австро-Венгерская империя, которая, надо отдать ей должное, относилась к мусульманам-бошнякам (да и остальным народам) весьма лояльно. В 1918 году Босния оказывается включенной в Первую Югославию, она же Королевство сербов, хорватов и словенцев. Как видно по его названию, места для мусульман, равного с другими народами-основателями, в нем предусмотрено не было. Мусульман официально считали не нацией, а конфессиональной группой, члены которой принадлежат к признанным нациям королевства, а неофициально, в частности сербы - «турками», «потурченцами» и историческим недоразумением, которое требуется исправить, вернув «блудных сыновей» в «веру предков» или просто уничтожив их, что они не раз пытались сделать впоследствии.
Непризнание мусульман в качестве народа, однако, было не самой большой проблемой первой Югославии. Главной проблемой стал курс, взятый ее сербским большинством, разлившимся далеко за границы собственно Сербии, на превращение всей Югославии в «Великую Сербию». Главным препятствием и главным их антагонистом на этом пути стали хорваты, в среде которых стал распространяться радикальный - а с учетом того, что с 1929 года в Югославии установился диктаторский режим, начавший подавлять хорватское национальное движение - еще и воинственный, брутальный национализм.
Если для сербского национализма мусульмане Боснии были «потурице»- предателями, недоразумением, то хорватский национализм той поры смотрел на них иначе. Так, в соответствии с доктриной его идеолога Анте Старшевича, католики и мусульмане рассматривались как две равноправные части хорватской нации. Более того, «хорваты исламской веры», как назывались мусульмане Боснии, объявлялись наиболее «чистокровными хорватами», с учетом того, что католическое население вобрало в себя немало потомков венгров и немцев. Когда в 1941 году в результате ликвидации Югославии Германией и Италией возникло Независимое Государство Хорватия (НГХ), его поглавник (глава) Анте Павелич декларировал именно эти идеи, попутно включив Боснию в его состав. В Загребе была построена мечеть, подчеркивалось наличие в хорватском руководстве мусульман вроде Джафара Куленовича, одного из лидеров мусульманской оппозиции в Югославии, а один из идеологов усташей Миле Будак даже заявил, что «НГХ является исламским государством повсюду, где люди исповедуют мусульманскую веру».
В реальности, однако, все было гораздо сложнее и существование в НГХ оказалось для мусульман весьма драматическим. Причина этого заключается, прежде всего, в самом характере НГХ, которое было не полноценным и устойчивым, а наполовину революционно-террористическим, наполовину марионеточным государством. Первым, потому что революционные хорватские националисты десятилетиями существовали в подполье и вели террористическую борьбу против великосербского государственного террора. Вторым, потому что во многом формальную власть им передали немецкие и итальянские оккупационные силы, фактически поделившие НГХ, как и остальную Югославию между собой. Местные националисты рассматривались ими как декоративный фасад их оккупации. А те в свою очередь за неимением или неумением большего пустились во все тяжкие, а именно занялись любимой балканской забавой — резней, этническими чистками и геноцидом. Безусловно, нельзя снимать ответственность с усташей, развернувших их в отношении мирного сербского населения, оказавшегося в НГХ, что, кстати, многократно осуждалось тогда мусульманскими лидерами, рисковавшими из-за этого своей свободой и жизнью. Но надо помнить и то, что этот уличный, погромный, революционный террор, во-первых, родился из сопротивления хорватских националистов великосербскому государственному террору в условиях Югославии (аналогичной была история с расправой западных украинцев над поляками, последовавшей после десятилетий их подавления и т. н. «пацификаций»), во-вторых, что великосербские террористы — четники ничуть не уступали усташам в жестокости и одновременно с ними устраивали такие же чистки как в отношении хорватов, так и в отношении мусульман.
Мусульман хорватские националисты на словах признавали равноправной и чистокровной частью своей нации, но в реальности опирались в их среде не на признанные мусульманские элиты, а на своих идейных сторонников — усташей-мусульман, имевших репутацию маргиналов. Также, хоть в составе центрального хорватского руководства и были такие видные мусульмане как Куленович, на всех уровнях усташеской системы господствовали католики, а мусульмане были либо не представлены вовсе, либо представлены очень слабо. Что, разумеется, рождало в их среде обоснованные подозрения в том, что ими хотят воспользоваться для того, чтобы на этом этапе решить сербский вопрос (который решался убийствами, изгнанием и насильственным крещением в католицизм), после чего настанет уже и их очередь. При этом, и то, как усташи использовали мусульман, и то, как они решали сербский вопрос, было для мусульман неприемлемо не только с этической, но и с сугубо практической точек зрения — во многих случаях на тех, кто расправлялся с сербами, специально одевались мусульманские фески (хотя в основном это были католики), что провоцировало еще большие ответные зверства четников в отношении мирных мусульман.
Чтобы выйти из этого порочного круга в 1942 году представители мусульманской элиты Боснии обратились с Меморандумом к фюреру Германского рейха Адольфу Гитлеру, содержащим просьбу взять Боснию под свое личное покровительство и опираться в ней на мусульман, которые игнорируются усташами. В ответ руководство Рейха при посредничестве иерусалимского муфтия Амина аль-Хусейни создало специальную 13-ю дивизию СС «Хандшар», на которую мусульмане возлагали надежды как на свои силы самообороны, которые защитят их от беспредела как четников, так и усташей. Однако и этот расчет не оправдался — немцам эта дивизия была нужна не чтобы защищать мусульман, а чтобы использовать их в своей мясорубке на восточном фронте, и в итоге отток туда мусульманских бойцов еще больше оголил мусульман Боснии, подвергавшихся атакам четников.
Поражение Германии, НГХ и победа югославского коммунистического партизанского движения также не принесли мусульманам и Исламу на Балканах ничего хорошего. С одной стороны, на несколько десятилетий ее существования прекратилась резня и простые люди смогли зажить защищенной повседневной жизнью. С другой стороны, коммунисты не были бы коммунистами, если бы укрепившись у власти, тут же не начали борьбу с религией, и в частности, с Исламом в Боснии. В Югославии это происходило не так брутально, как в соседней коммунистической Албанией, однако, закрытие шариатских судов, аресты имамов, кампании против хиджабов и «религиозного мракобесия», внедрение атеизма и «прогрессивной культуры», все это имело следствием масштабную деисламизацию мусульман Боснии.
При этом во второй — коммунистической Югославии они опять не были признаны в национальном отношении, хотя в ходе войны с немцами партизаны Иосифа Тито активно обращались за поддержкой к мусульманам. Тем не менее, после их прихода к власти мусульмане имели право записываться либо членами признанных наций (в частности, сербов и хорватов), либо мусульманами без определенной национальности, что и делала основная масса из них, не желающая быть ни сербами, ни хорватами. Босния же в составе Югославии была как бы ничейной в национальном отношении республикой (но, конечно же, и не исламской), в то время, как соседние Сербия и Хорватия воспринимались в первую очередь как республики сербов и хорватов.
В таком положении Босния и ее мусульмане подошли к падению коммунизма и распаду Югославии.
Джихад в Боснии — война за выживание и независимость мусульман
В рождении независимой Боснии в отличие от соседней Албании исламский фактор или, прямо скажем, фактор политического Ислама сыграл весьма важную роль, которая в немалой степени сохраняется за ним до сих пор. Это связано с легендарной личностью Алии Изетбеговича, «деды», как его называют многие бошняки, чей сын Бакир Изетбегович сейчас представляет бошняков в коллективном президенстве Боснии и Герцеговины (БиГ) и возглавляет созданную отцом Партию Демократического Действия (SDA). Бакир не скрывает своих исламских взглядов, в частности, поддерживая Реджепа Тайипа Эрдогана и называя его «нашим лидером», а также развивая связи с арабскими странами, за что подвергается критике исламофобами внутри страны и вне ее.
Что касается его отца, то он и вовсе был членом организации «Молодые мусульмане», которая была своего рода боснийским «зеркалом» организации «Братья-Мусульмане». Изетбегович еще в коммунистические времена написал такие программные работы как «Исламская декларация» и «Ислам между Западом и Востоком», в которых развивались характерные исламско-возрожденческие идеи. В ходе войны за независимость БиГ и выживание мусульманского народа Изетбегович использовал исламский фактор не только для военной мобилизации внутри страны, но и для ее поддержки извне, исламским миром. Огромную лепту в нее внесли Пакистан, чья разведка фактически осуществляла поставки большей части оружия из мусульманских стран в БиГ, а также переброску части добровольцев; Турция, в частности, под руководством Неджметтина Эрбакана, принявшая немало боснийских беженцев; и — надо это честно признать — Иран, тоже оказавший значительную поддержку оружием. Помогали, конечно, и страны Залива, главным образом, финансами и гуманитарной помощью.
Но почему же вообще и как произошла эта война? Человеком, который несет основную ответственность и за нее, и за распад Югославии, без сомнения является ее бывший президент Слободан Милошевич, закончивший свои дни в гаагской тюрьме как военный преступник. Этот популист осуществил внутрипартийный переворот в 1987 году, сместив крыло реформаторов, пытавшихся осуществлять в Югославии собственную перестройку и рыночные демократические реформы с перспективой превращения ее в конфедерацию при поддержке стран будущего ЕС. Вместо этого Милошевич стал использовать свою власть для превращения Югославии в Великую Сербию, опираясь на сербскую улицу (в виде массовых демонстраций) и Югославскую Народную Армию, которую он стал форсировано сербизировать.
Первыми против этого взбунтовались католические сперва Словения, а потом Хорватия. Курс на независимость последней вылился уже в первую межнациональную войну — Милошевич отобрал у нее населенный сербами приграничный регион (Сербская краина), вооружив местных сербов и не позволив хорватским властям их разоружить. Все это вылилось в полномасштабную войну, в которой он использовал ЮНА, в частности, превратив в руины приморский город Вуковар.
Что касается Боснии, распад Югославии не был в интересах боснийцев, учитывая ее национально-смешанный характер и взаимосвязанность с другими республиками. Бошняки под руководством Алии Изетбеговича добивались признания их национальных прав, что же касается будущего Югославии, их интересам вполне отвечал курс премьер-министра Анте Марковича, пытавшегося осуществлять в ней рыночные реформы и стремившегося к ее широкой федерализации. Захват власти великосербским популистом и шовинистом Милошевичем перечеркнул эти планы и он же поставил крест на перспективах Югославии. Босния была согласна оставаться в новой, реформированной Югославии, но не в Великой Сербии, в которую она превращалась под властью Милошевича и уже окончательно после отделения Словении и Хорватии. Страх перед великосербским шовинизмом не был надуманным. «Прелести» аналогичные тем, что испытали другие народы от «Великой России» и «Русского мира» при Путине, соседи сербов испытали на себе не в растянутые, а в сжатые сроки. Милошевич начал свое правление с введения армии в Косово для укрощения албанского большинства и поддержки местных сербов; опираясь на толпу ликвидировал автономию Воеводины; военно-силовыми методами попытался расправиться с лидерами выступивших против всего этого словенцев; пытался ввести войска непосредственно в Хорватию для подавления ее национального движения, а после того, как это не удалось, устроил в ней кровавую бойню с разрушением целых городов. Оставаться в такой стране, с такими лидером и политикой, не только не хотелось, но и было небезопасно.
Боснийцев сербские лидеры и уговаривали, и шантажировали. В обмен на сохранение в составе Югославии Изетбеговичу предлагалось передать Боснии из состава Сербии населенный боснийцами Санджак (план Зульфикарпашича-Филиповича). Однако любые поблажки и подарки от страны, управляемой популистом с опорой на взвинченную толпу, не могли представлять никакой ценности — их как бы дали, так бы и забрали обратно, как это сделала Москва с Крымом. Разницы между нахождением в такой Югославии и в самой Сербии практически не было — было очевидно, что автономия Боснии была бы чисто номинальной и Белград делал бы все, чтобы правили ей местные сербы, как он пытался это делать в Косово, где их было гораздо меньше. Изетбегович понимал, что оставаться в такой Югославии для бошняков — национальное самоубийство. Но тогда в ход пошли угрозы убийством самым настоящим — выступая на заседании Скупщины (парламента) Боснии и Герцеговины лидер боснийских сербов Радован Караджич, прямым текстом заявил, что, если эта республика последует путем Хорватии и Словении (то есть, к независимости), это приведет ее в пекло, а «мусульманский народ может исчезнуть, потому что в случае войны он не сможет себя защитить». Эффект от его угрозы, однако, был прямо противоположным — взявший слово Изетбегович заявил, что выступление Караджича не оставляет никаких сомнений в отношении того, что боснийцы, как и другие несербские народы, не могут оставаться в такой Югославии, заверив его, что мусульманский народ сохранится.
Тем не менее, Караджич и стоявший за ним Белград сделали все, чтобы реализовать эту угрозу после того, как Босния заявила о своей независимости и была признана международным сообществом. Российские «отпускники» и «военторг», которые можно было наблюдать на Донбассе, были технологией, задействованной Милошевичем в Боснии — личный состав и вооружение, включая тяжелое, Югославской Народной Армии были экстренно переведены в новосозданную армию Республики Сербской, заявившей об отделении от Боснии. Причем, надо подчеркнуть, что речь отнюдь не шла о неподчинении международно признанной Боснии только тех ее районов, которые на тот момент были населены сербами. Нет, стояла задача создать сплошной территориальный массив, прилегающий к Сербии и зачищенный от боснийцев, то есть, реализовать программу их геноцида и этнических чисток, как и обещал Караджич. Это и делалось с применением всех сил и средств, которыми Белград с избытком снабдил боснийско-сербских «ополченцев». В итоге со своих земель, на которых они проживали веками, были изгнаны сотни тысяч мусульман, десятки тысяч были убиты, разрушено 614 мечетей, причем, многие из них целенаправлено, как это было с мечетью Ферхадие, которая была взорвана в Баня Луке по приказу Караджича. Впервые в истории послевоенной Европы был совершен акт открытого геноцида — в 1995 году за несколько дней единоразово было истреблено примерно 8000 боснийцев — все мужское население в возрасте от 14 лет, что доказано и осуждено Гаагским трибуналом (Караджич приговорен к 40 годам тюрьмы, а командующий боснийско-сербскими войсками Ратко Младич к пожизненному заключению и отбывают наказание в настоящий момент).
Бошняки и боснийские хорваты начали давать отпор сербам в неравной борьбе каждый на своем участке фронта и координируя действия своих сил. Однако в самый разгар войны хорватские силы повернули оружие против своих мусульманских союзников. Поводом для этого было несколько стычек между ними, но реальной причиной — пакт Милошевича с президентом Хорватии Франьо Туджманом о разделе Боснии между сербами и хорватами. Боснийцы оказались в максимально сложной ситуации с учетом того, что все поставки оружия и помощи из внешнего мира в не имеющую других границ с ним Боснию шли через территорию Хорватии.
В исламских кругах, оценивающих результаты войны в Боснии, зачастую приходится слышать о ее бессмысленности на том основании, что по ее итогам не был «установлен Шариат». Трудно придумать заключение, более оторванное от реальности, чем это. И не только потому, что в массе своей бошняки были чрезвычайно деисламизированы за годы коммунистического режима и только начали возвращаться к религии во время войны. Основная причина заключалась в том, что — будем называть вещи своими именами — Босния устояла не только благодаря героизму и воинской доблести своих защитников, но и благодаря поддержке внешнего мира. Причем, не только Исламского, которая шла в нее через Хорватию, но и Запада, в частности США, возглавляемых тогда Биллом Клинтоном. Последний не только обеспечивал нажим на сербов — ему удалось заставить президента Хорватии Туджмана отказаться от своих планов по разделу Боснии и вернуться к союзу с мусульманами. После того, как это произошло в 1994 году, закрыв второй фронт, мусульманские войска переходят в успешное контрнаступление на сербов. Это, а также международное давление, санкции против Сербии, удары авиации НАТО по сербским силам в Боснии доделывают дело — в 1995 году война заканчивается подписанием Дейтонского мира. По его условиям, БиГ признавалась федерацией двух энтитетов (территориальных образований) — боснийско-хорватского и Республики Сербской, в которой все решения должны приниматься их представителями единогласно.
Таким образом, тем, кто устами Караджича озвучивал свои планы, не удалось их добиться, в то время как Алия Изетбегович свое слово сдержал — благодаря колоссальной мобилизации военных и дипломатических сил мусульманский народ выстоял и отстоял свое будущее от растворения в Великой Сербии.
Угрозы и перспективы «исламской белой Европы»
Прошлое, включая и совсем недавнее, балканских мусульман, как видно, весьма драматично. Однако сегодня, когда пишутся эти строки, над ними сгущаются новые тучи, и все больше и больше серьезных экспертов открыто говорят об опасности новой войны. Регион, где она наиболее вероятно может вспыхнуть, это Босния. Если в 90-е годы прошлого века четники сокрушались о том, что ослабленная распадом СССР Россия не смогла или не захотела их защитить, что они подверглись агрессии НАТО и что Запад выступил заодно с «исламизмом», то сегодня все эти параметры принципиально изменились. Путинская Россия ищет любого повода утвердиться в мире в качестве «великой державы», будь то Крым или Сирия. Сплоченность и решимость стран Запада находятся на весьма низком уровне. Исламский же фактор, «исламизм» превратился в тот жупел, что способен объединять против него даже тех, кто в других вопросах является противниками.
В последние годы российское руководство демонстративно поддерживает одиозного лидера Республики Сербской Милорада Додика, не скрывающего своих планов окончательно отделиться от Боснии. Его тепло принимают в Кремле, на базах российских ЧВК обучают по боевой программе боевиков из Республики Сербской, а в нее саму ездят «Ночные волки», которые, как известно, ездят туда, куда их посылают.
Удобный момент для усиления своих позиций за счет мусульман почувствовали и хорваты. Лидеры их боснийской общины и самой Хорватии требуют, чтобы в боснийско-хорватском энтитете хорваты получили равное с бошняками количество представителей во власти, несмотря на подавляющее численное преобладание бошняков, либо создания третьего, хорватского энтитета. С этой целью президент Хорватии Колинда Грабар-Китарович даже летала в Турцию, чтобы попросить ее президента Эрдогана посодействовать этому, нажав на бошняков.
Лидеры сербов и хорватов в Боснии в последнее время все чаще выступают вместе и именно против мусульман. На экспорт они постоянно педалируют тему об исламской угрозе, о якобы стремлении Бакира Изетбеговича создать в центре Европы Исламское государство, о том, что саудиты платят боснийкам деньги за ношение хиджабов и никабов, что в Боснии находятся лагеря ИГИЛ и т. д. Интересно, что раскручивающая эти темы исламофобская Партия Свободы, которая недавно вошла в состав правящей коалиции и правительства Австрии, не скрывает своих конечных целей в отношении БиГ — она должна прекратить свое существование как государство, а боснийские сербы и хорваты — войти в состав Сербии и Хорватии соответственно.
То есть, дело Караджича, если и не побеждает, то уж точно живет — существование в Европе пусть и светского, но государства прежде всего мусульманского народа слишком многими и весьма влиятельными силами воспринимается как нечто недопустимое.
Меж тем, боснийцами мусульманский вопрос на Балканах не ограничивается. За рамками нашего повествования до сих пор оставалась еще одна интересная группа — мусульмане Западной Фракии, перешедшей в 1922 году в состав Греции. Эти мусульмане — как помаки, представители славянской мусульманской общности, так и турки, но турки особые — не анатолийские, а румелийские. Особенность их заключается в том, что при турецких самоидентификации и языке в них преобладает европейская генетика, а предки многих из них еще в начале прошлого века были мусульманами европейских национальностей, которые записались в турки из-за того, что были поставлены перед соответствующей необходимостью. То есть, мы можем говорить в данном случае еще об одной группе коренных европейских мусульман на Балканах.
Уникальность их положения заключается и в том, что это единственное место внутри ЕС, где официально признается и действует на уровне государственных институтов Шариат, в соответствии с которым в отношении местных мусульман до недавнего времени совершались все официальные действия, имеющие отношения к семейным вопросам (включая наследство), а также рассматривались соответствующие споры. Сейчас, однако, это уже не так — в начале 2018 года парламент Греции принял закон, дающий мусульманам Западной Фракии право выбора светской греческой или шариатской юрисдикций. На первый взгляд, ничего страшного, в конце концов, выбор-то остается — во многих странах, включая и мусульманские даже такого нет. Однако кто даст гарантии, что это не первый шаг к отмене шариатской юрисдикции как таковой, к чему открыто призывают многие в Греции...
В целом, совершенно очевидно, что существуют серьезные и влиятельные силы, которые считают недопустимым существование компактных очагов, да еще и коренных, Ислама в Европе, в частности, на Балканах. «Окончательное решение мусульманского вопроса» в этом регионе провозгласил одной из целей этих сил в своем манифесте террорист-крестоносец Брейвик. И хотя может показаться, что речь идет о безумном маргинале, в реальности многие его идеи соответствуют тому, о чем так или иначе говорят их куда более респектабельные последователи. О необходимости разобраться с албанцами в Македонии или с Боснией, прижать турок сегодня говорят уже многие влиятельные политики в европейских столицах. О Москве и говорить нечего — из нее активно разжигают соответствующие настроения, позиционируя Россию в качестве бастиона и защитницы христианской цивилизации.
Есть ли будущее у «белой исламской Европы» в складывающихся условиях? Аллах знает лучше, и нет силы и могущества кроме как от Него. Но на кону для Ислама стоит многое, хотя ощущения, что это осознается в ключевых столицах Исламского мира, у автора этих строк, увы, нет. Дело в том, что для сил, разжигающих исламофобские настроения в Европе и добивающихся на первом этапе маргинализации в ней Ислама и мусульман, а впоследствии их изгнания или ассимиляции, главным вызовом и препятствием является именно укорененное и полноправное присутствие мусульман. Ислам, представленный гастарбайтерами, криминальными бандами, пресловутыми экстремистами и террористами, не только не представляет для них стратегической угрозы — напротив, именно этот образ им позволяет сегодня вести свой «крестовый поход» против «исламизации». Соответственно, отождествление Ислама с подобными — чужеродными и деструктивными группами мусульман им только на руку. Ведь таких можно без особых проблем предлагать депортировать, лишать гражданства, ставить под контроль спецслужб и т. д. Гораздо сложнее это делать с коренными европейскими мусульманами, живущими на своей земле, а также их диаспорами вроде исламских организаций бошняков, которые прекрасно социализированы в Германии, Швейцарии, Люксембурге.
А ведь «дурной пример заразителен», и если завтра Ислам в Европе будет представлен культурно и этнически близкими мусульманами, способными найти подход к ее коренному населению (чего пока нет), бороться с ним будет гораздо сложнее.
Впрочем, пока мусульмане «белой исламской Европы» занимают оборонительные позиции и не спешат выходить из ниши малых народов, борющихся за выживание, в которую их загнали после ухода османов. А зря — в покое их там все равно не оставят, а лучшая оборона — это, как известно,наступление.
