КТО в Чечне, по мнению ее жителей, – самое место в Книге рекордов Гинесса. Или в другой книге, где фиксируют военные «рекорды». Ведь «контртеррористическая операция» в Чечне не имеет «аналогов» по длительности проведения, количеству задействованных сил и средств, числу жертв, перечню стертых с лица земли населенных пунктов. Нет другого примера, когда бы «операция против террористов» привела к гибели полумиллионного города.
«Рекордов» за девять с лишним лет проведения КТО в Чечне установлено много.
Указ Ельцина
16 апреля 2009 года, был отменен режим контртеррористической операции (КТО) в Чечне. Он был введен в соответствии с Указом Президента РФ Б.Н. Ельцина от 23 сентября 1999 года № 1225с «О мерах по повышению эффективности контртеррористических операций на территории Северо-Кавказского региона Российской Федерации».
Указ предусматривал создание Оперативного штаба по управлению контртеррористическими операциями на территории Северо-Кавказского региона и Объединенной группировки войск (сил) (ОГВ(с). Руководителем Оперативного штаба был определен министр обороны РФ, а командующим ОГВ(с) – генерал-полковник В.Г. Казанцев, командующий войсками Северо-Кавказского военного округа.
Указ был принят «в соответствии с Федеральным законом «О борьбе с терроризмом», в статье 5 которого говорится: «Борьба с терроризмом в Российской Федерации осуществляется в целях:
1) защиты личности, общества и государства от терроризма;
2) предупреждения, выявления, пресечения террористической деятельности и минимизации ее последствий;
3)выявления и устранения причин и условий, способствующих осуществлению террористической деятельности».
В Указе не содержится ни слова о защите конституционных прав, свобод и законных интересов граждан. Между тем, согласно ч. 2 ст. 55 Конституции РФ, «в Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина». А в соответствии с ч. 3 ст. 56, даже при введении чрезвычайного положения, «не подлежат ограничению права и свободы, предусмотренные статьями 20, 21, 23 (часть 1), 24, 28, 34 (часть 1), 40 (часть 1), 46 – 54 Конституции Российской Федерации».
«Особенность» Указа еще и в том, что в нем не установлены какие-либо временные рамки проведения КТО, слишком обще обозначена территория, которую она охватит. В то время как, по мнению многих юристов, из буквы и духа Закона «О борьбе с терроризмом» следует, что КТО проводятся в пределах улицы, квартала, какой-то части населенного пункта, но никак на такой обширной территории, как Северный Кавказ.
КТО, ставшая войной
Чеченская Республика не названа в Указе № 1225с. Тем не менее, начатая в соответствии с ним КТО превратилась в продолжение проведенной в 1994-1996 гг. «операции по наведению конституционного порядка» в Чечне.
Позднее, в 2003 году, в постановлении Правительства РФ все происходившее на территории этой северокавказской республики определят, как «разрешение кризиса в Чеченской Республике». В народе же все эти «операции», «разрешения» называются войнами, первой и второй. Ими они и являются – как по масштабам, размаху, так и по последствиям.
Наличные военные силы Масхадова-Басаева осенью 1999 года Генштабом России оценивались в 22-25 тысяч «штыков». Независимые аналитики называют иные цифры – 8-9 тысяч. Вооружение НВФ – автоматы и гранатометы, ограниченное количество ПЗРК.
Объединенная группировка войск (сил) на разных этапах КТО включала в себя, по данным различных СМИ, от 80 до 120 тысяч солдат и офицеров ВС РФ. Каждое «телодвижение» этих подразделений сопровождалось активной огневой поддержкой с применением авиации, танков, установок залпового огня и т.д.
При этом площадь Чечни составляет около 0,09% территории России, а число жителей республики никогда не превышало 0,9 процента численности населения РФ. Чрезмерное, по определению Запада, применение силы на этой небольшой территории привело к полному разрушению г. Грозного, десятков других населенных пунктов. Сотни тысяч жителей республики стали беженцами.
Так, по свидетельству командира бригады внутренних войск МВД РФ, в начале декабря 1999 года в «освобожденном» чеченском городе Урус-Мартане из 50 тысяч его жителей в своих домах оставались всего-навсего 25 человек.
Население бежало в соседнюю Ингушетию под шквалом огня, который впереди наступающих войск гнал командующий группировкой «Запад» генерал Владимир Шаманов.
Неадекватность
Последствия действий этой группировки – наиболее частая причина обращений жителей Чечни в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ). Так, группа жителей села Катыр-Юрт, пострадавших от массированных авиа- и артударов федеральных сил в феврале 2000 года, отсудила у России свыше $1,7 млн. Другое резонансное дело – бомбардировка колонны беженцев на чеченском участке федеральной трассы «Кавказ».
По результатам военных действий 1994-1996 гг. и Москва, и Грозный признали наиболее пострадавшими 11 населенных пунктов Чечни. Разрушенные в этот период селения, как, например, Бамут, не восстановлены в полной мере до сих пор.
В 1999-2000 гг. количество разоренных войной чеченских поселений многократно возросло, особенно в «зоне ответственности» группировки «Запад». В сплошные руины было превращено, в частности, село Гой-чу. В селе Алхан-Юрт разрушению подверглись свыше двух тысяч домов.
«Вторая война» – это сплошь ничем необъяснимые, бессмысленные жестокости.
Так, в начале декабря 1999 года старейшины села Гойты обратились к командованию 15-го танкового полка с просьбой не обстреливать их поселение, в котором, кроме его постоянных жителей, находится больше 15 тысяч беженцев со всех концов республики. Стариков заставили считать количество выстрелов из танковых орудий по селу. Они насчитали 78 снарядов, которые на их глазах разорвались в густонаселенной части села.
Все дороги в плоскостной Чечне уже в декабре 1999 года были «оседланы» федеральными силами. Блокпостами опоясали все населенные пункты. Боевики к этому времени вообще не использовали автотранспорт. Даже свой последний «рейд-бросок» из осажденного Грозного в горы они совершили в пешем порядке. Тем не менее, в течение одной ночи все межпоселковые дороги на контролируемой федеральными силами территории были подорваны.
Методическим атакам авиации и артиллерии подвергались все те объекты, что являлись составными частями производственной, социальной инфраструктуры. Круглыми сутками велся «беспокоящий огонь», в ходе которого снаряды и мины то и дело «по ошибке» разрывались в жилых секторах городов и сел.
Несмотря на действие комендантского часа на всей территории республики, беспрепятственно передвигались, в том числе через усиленные блокпосты, т.н. «эскадроны смерти». Их жертвами стали тысячи людей, одни из которых были убиты в своих домах, другие – похищены, а затем найдены мертвыми со следами ужасных пыток. По разным данным, от 3 до 5 тысяч похищенных до сих пор числятся без вести пропавшими.
На начальном этапе КТО зачистки в населенных пунктах проводились не реже одного-двух раз в неделю, и сопровождалась массовыми задержаниями, в первую очередь молодежи. Большинство задержанных, якобы для дополнительной проверки на предмет принадлежности к НВФ, бесследно исчезали. Впоследствии после блокирования поселения мужская часть населения сгонялась в «лагеря» на заброшенных фермах, в карьерах, на пустырях, и удерживалась там вплоть до завершения зачистки, которая иногда длилась и 3-4 дня. В ходе таких «проверок» каждый житель республики по несколько раз в принудительном порядке прошел дактилоскопию, часами вынуждался лежать или сидеть на земле с руками на затылке. Ни одна зачистка не прошла без того, чтобы у кого-то не были похищены или изъяты, без составления протокола или акта, отдельные виды имущества граждан: телевизоры и видеомагнитофоны, ковры и одежда, бытовая техника и автомашины…
Въезд и выезд из зачищаемого поселения был невозможен. Даже рожениц не разрешалось вывезти в больницу. Блокпосты время от времени по приказу сверху днями и неделями не пропускали ни в одном направлении лиц мужского пола в возрасте от 12 от 65 лет.
Благодаря усилиям правозащитников наиболее известны подробности зачистки поселка Алды – пригорода Грозного, где проводившими ее сотрудниками ОМОН были расстреляны до 58 человек, в том числе двое местных русских жителей. У людей было отнято все, что представляет маломальскую ценность. Зафиксированы случаи «изъятия» у убитых золотых зубов-коронок.
«Месть»
Последней крупной военной операцией в Чечне считается та, что была проведена в марте 2000 года в селе Гой-чу (Комсомольское). Какой увидели КТО жители этого поселения?
Рассказывает Зайнди Дудушев:
«Был август 1996 года. Мне тогда исполнилось 38 лет. К этому времени у меня за плечами были 11 лет службы участковым инспектором милиции, в основном, в родном селе Гой-чу. До этого работал в школе, учителем.
На одной улице со мной жил Руслан Гелаев, ставший к тому моменту известным полевым командиром. С начала войны он в селе не появлялся. У меня часто спрашивали, особенно сотрудники спецслужб, где он может находиться? Спрашивали, зная, что у меня нет, и не может быть ответа: боевики такого уровня никого не посвящают в свои планы, маршруты и время передвижения…
6 августа отряды под командованием Аслана Масхадова вошли в Грозный, и там развернулись ожесточенные бои. Велись какие-то переговоры о предоставлении коридора для выхода мирных жителей, о прекращении огня…
14 августа ярко светило солнце. Вечером, в 18.30, в небе появилось звено самолетов. Вслед за грохотом рвущихся бомб в воздух поднялись столбы огня, гари, пыли…
Я в тот момент находился во дворе местной школы, примерно в пятистах метрах от родного дома. Мне хватило доли секунды, чтобы понять: бомбят улицу, квадрат, где находится мой дом. Кто-то схватил меня за плечи, потянул на землю, но мне удалось вырваться. Пока бежал, слышал, как по тому же квадрату бьют ракетами вертолеты…
Позже мне сказали, что вслед за вертолетами по селу издалека, с востока ударили еще и из танковых орудий…
Наконец, я увидел: нет ни моего дома, ни дома моего брата, жившего своим двором в метрах двадцати. Стояла лишь одна стена, над которой поднимались клубы дыма. Все остальное – огромного диаметра воронка глубиной метра три, какое-то крошево бетона, кирпича…
В какой-то миг свет померк. Я до сих пор не помню того, что было потом. Мне потом рассказали, как соседи и родственники по крохам собирали останки моих родных…
Моему отцу Ахмету было 66 лет, матери Саците – 62, племяннице Разет – 20, жене Хулимат – 30, сыну Магомеду – 7, дочери Хадишат – 5 лет…
Мои товарищи вывезли меня санаторий в Нальчике. Меня поселили то ли на четвертом, то ли на пятом этаже. Чтобы не выпрыгнуть из окна, я садился в лифт и спускался на первый этаж.
Тогда же узнал, что по факту бомбардировки села и гибели моей семьи возбуждено уголовное дело, работает оперативно-следственная группа. Но лишь лет пять назад появились какие-то результаты. Мой брат обратился тогда с исковым заявлением в суд, и мне на первом же заседании сказали, что надо провести эксгумацию. Я отказался, ибо не был уверен, что у меня хватит сил снова увидеть на раскромсанные тела родных.
Тогда же, в 1996 году, я уволился из милиции. Получаю «ветеранскую пенсию» в две тысячи рублей. Живу в Грозном, подрабатываю частным извозом.
Я женился. Зида, моя вторая жена, – моя односельчанка, учительница. У нас – двое детей, сын и дочь. Они знают все, что произошло с моей первой семьей.
Почему тогда, в августе 1996 года, бомбили Гой-чу? Я думаю, «федералы» были обозлены тем, что не могут справиться с вошедшими в Грозный боевиками. Они не могли не знать, что в Гой-чу ни Гелаева, ни его родственников нет. Тем не менее, им, видимо, захотелось отомстить. Удар наносили по «родовому гнезду» известного боевика, а погибла моя семья…
«Рядом со смертью»
Март 2000 года. Село Гой-чу.
Супьян Умаров, местный житель, рассказывает:
«Наше село расположено у подножия гор. Тогда, ранней весной 2000-го, с юга, со стороны гор и леса его прикрывал мотострелковый полк федеральных сил. Казалось, с той стороны и мыши в село не проскользнуть. Но боевики каким-то образом просачивались. В конце февраля через все кордоны прошла небольшая группа, но на второй день, не вступая в бой, она сдалась.
Потом пронесся слух, что «федералы» пропустили группу в 55-60 человек во главе с Арби Бараевым. Ночью действовал комендантский час, и жители старались не выходить на улицу до утра. Мы тогда и предположить не могли, что наше село выбрано в качество «мешка», в который генералы стараются заманить отступившие из Грозного в горы отряды НВФ.
В начале марта в горах на подступах к селу начался бой. Заслышав его, жители покинули свои дома, пробились к блокпосту севернее Гой-чу. Если у людей были бы хоть какие-то деньги, то многие в этот же день уехали бы из Чечни. К вечеру военные уговорили людей возвратиться в свои дома.
Наутро ситуация повторилась: в лесу возобновился бой, по селу начали работать авиация и артиллерия. Огонь был шквальным. Выбирая моменты, когда интенсивность огня спадала, люди толпами стали пробиваться за пределы села, к блокпосту. Все были уверены, что под боком у военных они будут находиться в безопасности.
Наш дом стоял на берегу реки Гойтинка, у входа в ущелье, в котором шел бой. Нас было трое: мои мать и сестра, я. Мы посчитали, что «федералы» быстро переловят или перебьют рвущихся в село боевиков, и не стали убегать.
Под утро, на дороге, через реку от нас, показались боевики, человек 10-12. Они вели себя спокойно, неспешно прохаживались взад-вперед по дороге, видимо, кого-то дожидаясь. Потом присели, образовав круг, начали что-то вполголоса обсуждать. Слов мы не слышали, но различали их лица. За ними, за домами наших соседей, – «сопка». На ней были позиции «федералов». Они не могли не видеть боевиков, но огня почему-то не открывали.
С рассветом боевики стали входить во дворы, дома. Одна группа зашла во двор к нашему соседу, пенсионеру Увайсу Пашаеву. Мы слышали, как от него потребовали показать вход в подвал. Он наклонился, чтобы убрать ящик, прислоненный к двери в подвал, и в этот момент раздался выстрел. Сверху, с сопки, снайпер выстрелил в руку Увайсу. Пуля вошла у локтя и вышла у запястья.
И началось что-то невообразимое. Кругом громыхало так, что мы в течение дня ни разу не рискнули выглянуть из своего убежища. У нас не было подвала под домом, и я еще в начале войны в огороде устроил что-то типа землянки. В ней и сидели весь день. Под вечер бой прекратился, моя мать решила узнать, живы ли наши соседи. Она не сделала и пяти-шести шагов, когда снайпер с сопки начал стрелять по ней, сначала – под ноги, а потом – и в ногу, в щиколотку.
Он, снайпер, часа три не давал нам с сестрой возможности перетащить мать в укрытие. Я понял, что снайпер, не подпуская нас к матери, ждет, когда еще кто-то попробует помочь ей. Уже ночью мне удалось перетащить ее в землянку, перевязать ногу.
Когда искали в землянке материал для перевязки, мы вспомнили, что не перенесли из дома продукты питания. В доме оставались испеченные моей матерью сутками ранее лепешки, мешок с мукой, соленья…
Выбрав момент, мы с сестрой прокрались к дому. Она осталась стоять под окном, а я изнутри стал подавать ей всю ту еду, что находил в уже поврежденном взрывами доме. Через пару минут дом содрогнулся от разрыва, и я догадался, что снаряд разорвался в огороде. Потом краем глаза в окно увидел, как моя сестра метнулась к нашему убежищу. Второй снаряд разорвался в метрах тридцати прямо перед ней, третий – еще ближе. Я увидел, как она падает, неестественно запрокинув голову. Оказалось, осколок перебил ей шею. Но узнать это мы смогли лишь на четвертые сутки, когда я смог перетащить тело сестры в землянку. Мы с матерью завернули его в ватное одеяло, и оно все последующие дни лежало рядом с нами.
Для нас смешались дни и ночи. Время и пространство сузились до размеров землянки с ходившим ходуном настилом из жердей, досок, земли. Иногда казалось, что некая неведомая темная сила протаскивает наши тела и души через игольное ушко. Заложенные от постоянного грохота уши не различали звуков. Редкие слова, которыми мы с матерью обменивались, больше читались по губам. «Федералы», без сомнения, знали о нас, но попыток вытащить нас из этого пекла не предпринимали. Наше убежище было не надежным, и на виду, поэтому нас стороной обходили и боевики. Мы догадывались об их присутствии по крикам, стонам, да по шквалу огня как по ним, так и с их стороны.
По нашим расчетам, было 17 или 18 марта, когда бои поутихли. Мы снова стали наблюдать за тем, что происходит вокруг. На второй или третий мы увидели, как «федералы» выстрелили из огнемета по подвалу другого нашего соседа – 80-летнего Тусы Бексултанова. Он болел, и в начале марта, когда все это начиналось, наотрез отказался покидать свой двор. С этой минуты мою мать, которая все эти дни и ночи не теряла присутствия духа, начало трясти: она не хотела быть сожженной заживо. И наступил день, когда я не смог удержать ее в нашем убежище.
Мы увидели, как по направлению к нашему двору движутся две группы «федералов». Одна шла дорогой вдоль реки и огородами, а вторая спускалась с сопки. С криком «Я не дам им сжечь себя!» моя мать, прихрамывая, перебралась через реку и быстро-быстро заковыляла, не разбирая дороги. Я бросился следом, но не успел догнать, когда она рухнула на землю: автоматную очередь по ней выпустил кто-то из той, первой группы «федералов». В следующее мгновение я услышал грубый окрик за своей спиной…
Когда сознание вернулось, я обнаружил, что полулежу: кто-то прислонил меня спиной к остаткам стены соседского дома. Еще миг – и я всем своим телом почувствовал, что меня не только ударили прикладом по голове, но и жестоко избили. Потом меня еще две недели военные держали у себя. Каждый день допрашивали, и по вопросам, которые задавали, я понял, что они все время наблюдали за ними. Они же, военные, помогли похоронить мать и сестру на нашем огороде. Позже я перезахоронил их на сельском кладбище…»
