Эту давнишнюю заметку редакция решила поставить в качестве напоминания о том, что пытки стали обыденностью российского следствия. Здесь есть имена и фамилии тех, кто пытал, Никто из них не привлечен к суду, а те, кого они пытали, осуждены на громадные сроки за преступления, которые они не совершали.
Свидетельства бывших узников Гуантанамо и Набережных Челнов
Впервые в России суд присяжных вынес оправдательный приговор по делу о терроризме. Это произошло в Казани 28 сентября. По делу проходили два бывших гуантанамовца Равиль Гумаров и Тимур Ишмуратов, а также их товарищ Фанис Шайхутдинов. Их обвиняли в подрыве газопровода в Бугульме. В зале суда обвинение рассыпалось, присяжные единогласно вынесли вердикт: «Невиновны». Сейчас все трое ожидают, что прокуратура обжалует вердикт и все они будут арестованы снова.
Семерых российских заключенных тюрьмы в Гуантанамо американцы передали России зимой 2004 года за отсутствием какой-либо вины. Восьмой россиянин, Равиль Мингазов, до сих пор остается в американской тюрьме, предпочтя себя оговорить, но только не возвращаться в Россию.
22 июня 2004 года все семеро были выпущены из пятигорского изолятора «Белый лебедь» без суда и тоже за отсутствием какой-либо вины.
Они разъехались по домам: Расул Кудаев и Руслан Одижев – в Нальчик, Айрат Вахитов, Равиль Гумаров – в Татарстан, Тимур Ишмуратов – в Тюмень, Рустам Ахмяров – в Челябинск, Шамиль Хаджиев – в Башкирию.
Никого из них правоохранительные органы не оставляли в покое, всем угрожали арестами при малейшем происшествии в стране, год они не могли получить ни внутренних и международных паспортов, ни военных билетов, ни страховых свидетельств.
Сразу после Беслана их стали вызывать на беседы и «опросы». Руслан Одижев предпочел, не дожидаясь ареста, уйти чабанить в горы. Расул Кудаев, у которого окисляется пуля в нервном узле, практически недвижим. Тем не менее в августе 2005 года неизвестные лица из правоохранительных органов Нальчика захватили его и несколько часов допрашивали.
Равиля Гумарова и Тимура Ишмуратова арестовали по делу о подрыве в Бугульме в апреле 2005 года. Айрата Вахитова и Рустама Ахмярова, которые уехали из дома под давлением спецслужб, сотрудники тех же спецслужб Татарстана захватили в Москве, но вынуждены были отпустить под давлением международной общественности.
Шамиля Хаджиева под давлением спецслужб выгнали с работы, ему постоянно угрожают арестом.
Прокуратура Татарстана сразу же после вынесения вердикта присяжных заявила о намерении оправдание обжаловать. Пресс-служба УФСБ Татарстана, признавшись, что такого исхода не ожидала, настаивает на продолжении расследования и считает, что располагает «косвенными доказательствами участия подсудимых» в бытовой аварии.
Закон о суде присяжных в России оберегает присяжных от выслушивания каких-либо биографических и прочих подробностей жизни подсудимых. Так что всякий раз, когда речь заходила о пытках во время следствия или тяготах их пребывания в американской тюрьме, присяжных выводили из зала суда. Это засвидетельствовали «Газете» трое подсудимых и их родственники.
Тем не менее двенадцать присяжных единогласно констатировали, что у обвинения нет доказательств. Подсудимые были освобождены в зале суда.
Однако прокуратура и ФСБ Татарстана заявили протест по оправдательному вердикту и готовятся обжаловать дело в Верховном суде Татарстана, утверждая, что располагают косвенными доказательствами вины.
Трое бывших заключенных описали методы ведения следствия в Татарстане и способы раскрытия заговоров и подпольных сетей. Большую часть этих свидетельств присяжные заседатели не слышали.
Мусульманам нельзя приносить передачи в тюрьму
С осени 2004 года Равиль, Фанис, Тимур, их братья и друзья занялись тем, что возили в Бугульминскую тюрьму передачи для мусульман. Дело вроде бы не запрещенное нигде в России.
Фанис : «Мы все трое ездили передавать передачи в Бугульминскую тюрьму, куда свозят большую часть арестованных мусульман. Это двести километров от Набережных Челнов. У многих родственников заключенных нет ни машин, ни возможности ездить туда. Это престарелые родители, жены с детьми – они к нам обратились, мы собирали посылки и возили их, хотя далеко не все заключенные были нам знакомы.
Потом уже выяснилось, что часть из них – это те, кого арестовали по делу «лесного маньяка».
Следствие по их делу закончено. Но местные мусульмане, зная о методах дознания, сомневаются в виновности именно этих людей.
Фанис : «Группой, или джамаатом, их назвать невозможно, поскольку арестовывали совершенно не знакомых друг с другом людей. Летом 2004 года в Набережных Челнах в лесу стали убивать людей, в основном парочки. Первого обвиняемого по этому делу освободили через семь месяцев. Он сам пришел в органы, заявил, что пропала его подруга. Через некоторое время его взяли как убийцу, под пытками заставили себя оговорить. Но потом следствие решило идти другим путем. Арестовали его знакомого Разакова, который иногда посещал мечеть, пытали и заставили признаться в подготовке убийств. И начались массовые аресты среди мусульман».
Привлечь к этому делу бывших гуантанамовцев тоже пытались, но неудачно.
Равиль : «Меня тоже по этому делу арестовали – кто-то из арестованных звонил на мой сотовый. Обыск провели, книжки забрали, телефон. Но быстро вспомнили, что меня еще и в городе не было, когда все эти убийства шли. Пришлось меня тогда отпустить».
А вот активность гуантанамовцев и их организационные способности спецслужбами сразу были взяты на заметку.
Равиль : «Следователь прокуратуры Набережных Челнов Викентьев вызвал меня и спросил, почему я вожу передачи в Бугульму? Я ответил, что вина этих людей не доказана и помогать их старикам – это не вина. Второй раз меня вызвали в УБОП МВД к замначальника 6-го отдела Рустаму Гарифуллину. Он тоже спрашивал, зачем я вожу и зачем мне это нужно. Я ответил, что вожу и буду возить. Мусульманину в тюрьме есть нечего – там дают свинину и гнилую капусту. Он тогда потребовал, чтобы я ему докладывал всякий раз, когда куда-либо уезжаю из города. Я стал звонить: в Бугульму еду, в деревню, к матери. Он спрашивает, к кому именно едешь, я называю тех, кому передачу везу, он проверяет, есть такие или нет. Дошло до того, что я докладывал о том, куда везу книги, в какую деревню везу своих знакомых с дочкой».
За активными мусульманами вели неусыпный надзор.
Равиль : «Я еду в мечеть – за мной машина едет. Я делаю круг, они понимают, что я их увидел, меняют машину и опять за мной ездят».
Где кто был 8 января, когда взорвался газопровод?
Гуманитарная взаимопомощь органы раздражала. Зафиксированная милицией авария на газопроводе в Бугульме 8 января была переквалифицирована ФСБ в теракт. Лучше кандидатов, чем исламские активисты, у ФСБ не нашлось. При этом у каждого были алиби и свидетели их присутствия вдали от Бугульмы.
Тимур : «Я был за 50 километров от Бугульмы, в деревне, где мы с женой снимали квартиру».
Равиль : «Я был в Челнах, за 200 километров».
Фанис : «Тоже был в Челнах. Мы 6 января с Равилем передавали передачу – это был единственный день среди череды длинных выходных. А вот брат Тимура Рустам жил в Бугульме, мы попросили в этот день занять для нас очередь в тюрьму, чтобы успеть все передать. Его-то первым и задержали по взрыву газопровода через месяц в Нефтеюганске, где он учился, силами спецслужб Татарстана».
Как плетут сети для будущего дела
Первыми по этому делу арестовали двух юношей – Валиева и Хамидуллина, которые заняли очередь в тюрьму 6 января. Ребята дали показания, что Тимур, Равиль и Фанис готовили взрывы. Юношей отпустили, чтобы использовать на процессе как свидетелей обвинения.
Тимур : «Меня начали искать уже 11 января – мать позвонила и сказала об этом. Я сам не житель Бугульмы, прописан в Тюменской области. Тогда женился, работал на стройке, снимал квартиру в деревне. Первый раз 20 января меня пригласили на опрос, которых потом было несколько – это длилось часов шесть, но без протокола. Меня спрашивали не о взрыве 8 января, а о том, где я живу и с кем общаюсь, что было в Гуантанамо, что делают мои друзья по тюрьме. Спрашивали и про тех ребят из Нальчика, которые вообще никогда в Татарстане не были. Меня и мою беременную жену проверили на детекторе лжи. Речи о взрыве на этих опросах вообще не шло.
Я не отказывался от опросов – никакой вины за собой не знаю, мне опасаться и скрывать нечего. Адвокат сказал, ходи, говори с ними, чтобы не злить».
Пока длились эти «опросы», оперативники явно чувствовали, что большое дело не складывается.
Фанис : «Первоначальное следствие по делу группы, делавшей передачи, у них явно зашло в тупик. К марту, я это понял по частоте «опросов» среди мусульман, у следствия материала не набиралось. И тогда они решили это дело переквалифицировать в дело «гуантанамовцев».
Как берут главных участников
Тимур : «31 марта ребята приехали с очередной передачей, у нас остановились ночевать. Я тогда уже работал сторожем в мечети. Меня задержал следователь Абрамов. Сразу пошли посторонние вопросы. Когда он дал протокол, я прочитал, что задержан за нецензурную ругань в мечети. Я отказался признать это. Около 6 вечера Абрамов повел меня к мировому судье, которая отказалась принять во внимание, что я лишен защиты. Она сказала, что я должен был этот вопрос решить раньше, и вынесла мне приговор – задержание на пять суток. Вечером в ГУВД следователь сказал: «Видишь, как мы тебя арестовали, теперь ты понял, зачем все это делается?»
И добавил, что это не на их уровне решается, а все решено наверху. Позже приехал начальник бугульминского УФСБ Равиль Енгалычев и сказал, что это их инициатива – нас взять сперва за ругань, а потом уже делать серьезную статью. Енгалычев сам матерился, пока рассказывал мне, что я по этому делу иду главным, а они пока собирают свидетелей. Меня поместили не в камеру к административно задержанным, а в одиночку в изоляторе временного содержания, где матрас кишел клопами».
Задержанного за «ругань в мечети» сторожа этой мечети начали избивать.
Равиль : «Днем меня вызвал майор Александр Верховых, оперуполномоченный уголовного розыска капитан Алексей Федотов и Николай Кузьмин из УВД, скоро он, правда, вышел. Верховых и Федотов требовали имена сообщников и по очереди били руками по голове. Длилось это три или четыре часа. Завершили они это успокаивающим заявлением, что я отмолчался, мол. Тут пришел Кузьмин, стал сулить освобождение в случае признания.
На следующий день Кузьмин, Енгалычев, Федотов и старший лейтенант Фарид Асылов стали избивать по-настоящему. Мне говорили, что у них все доказательства уже есть, но при этом били. Допросом это тоже не было, протокола не вели и обвинения не предъявили».
Метод допроса генерала Карбышева и тонкости психологии
Равиль : «Потом меня заставили раздеться до трусов, открыли окно и стали лить на голову воду. За окном снег лежал, ветер дул, морозы еще стояли. Начали давать подзатыльники, все сильнее, снова избивали. Бил в основном Асылов, позже подошел Дамир Галеев. Енгалычев взял толстый том Уголовного кодекса и стал бить меня по голове. Временами в дверь заглядывал подполковник Хаиров – он вообще со мной не разговаривал, а интересовался у них, сознаюсь я или нет. И говорил – ну, продолжайте.
Все это избиение длилось с 12 дня до трех-четырех утра. В голове уже стоял шум, полное безразличие ко всему – я решил написать признание. Дамир Галеев мне диктовал, исправляя мои показания. Он сам назвал имена Равиля и Фаниса, видно, что у них уже план процесса сложился.
Потом меня вызвали в бугульминский отдел ФСБ к Енгалычеву. Там я впервые увидел следователя Сергея Ломовцева. Они были пьяные и продолжали пить. Стали спрашивать, на каком сроке беременности моя жена, – она уже была на седьмом. Они стали угрожать, что будут вызывать жену, допрашивать ее, как меня, и все время спрашивали, какой ребенок после этого родится. Они хотели, чтобы я отказался от утверждения, что в день взрыва был в деревне с женой».
Что такое пытка бессонницей
Тем временем следствие двигалось дальше.
Фанис : «31 марта Равиль поехал домой, а я остался у родителей в деревне. Около 5 утра – я как раз прочитал утренний намаз – в дверь постучали. Я открыл, и человек шесть ворвались в дом. Никто не представился, ничего не предъявил. Потребовали паспорт и мобильник. Забрали меня в 6-й отдел УВД Набережных Челнов. Я с собой взял рюкзак, который у меня тут же отобрали.
Никаких объяснений, только отпечатки пальцев сняли, говорили со мной на отвлеченные темы – об исламе все больше. И татары, и русские – я еще очень удивился, как продвинулся их уровень знаний за пять лет. Не сразу, но возник вопрос о передачах для заключенных: зачем тебе это нужно?
Мной особенно никто не занимался в первые часы, все время переводили из кабинета в кабинет. Следователь нашелся только около 15 часов, оформил задержание по хранению оружия и взрывчатых веществ – я выразил протест. Только через несколько дней мне заявили, что в моем рюкзаке был найден гексоген. Выходит, когда арестовывали, я его с собой и прихватил…
Отвели в камеру, внутри которой решетка площадью в квадратный метр. Там привинчен стол и стул. Можно только сидеть или стоять. Посадили и начали допрашивать. Это были не показания, и никакого протокола не велось. С четырех дня и целую ночь длился допрос. Я делал намаз, стоя на стуле, когда зашли двое в масках и пятнистой форме. Они пристегнули мою руку наручником к верхней решетке. Сесть нельзя – до утра я стоял. Назавтра с 10 вечера до утра опять длился допрос без протокола, меня забирала сменная группа следователей».
Опыт следователей
Фанис : «Там был такой А. Мадьяров, не знаю его должности, к сожалению. Он мне рассказывал: из нацистского опыта известно, что ни один человек не выдерживает троекратного повторения цикла сильных побоев и залечивания. Мадьяров говорил, что нацисты доказали: любой ломается на таком конвейере, и обещал, что пытать будут. Долго зачитывали УК. Я даже не протестовал, ведь был уверен в своей невиновности.
Через трое суток меня отвели в суд оформлять задержание, но суд отказал. Тем не менее меня не отпустили, судья дал им еще два дня на сбор данных. Пять дней я провел без сна, в подвешенном состоянии. У меня так опухли ноги, что никакие ботинки не налезали.
7 апреля после допроса меня и Равиля посадили в гражданскую «Газель» с номером маршрута 26 и повезли в Бугульму, в ФСБ. Из дверей высыпали сотрудники, все матерились. Надвинули шапку на лицо, завели в кабинет и начали бить. Тогда мне впервые сказали, чтобы я признавался во взрыве в Бугульме.
«Били Енгалычев, Асылов, Кузьмин, Алексей Федотов и майор из УБОП Альметьевска Ильяс Ибрагимов. Били руками по голове. Они менялись, ходили из кабинета в кабинет. Енгалычев пообещал, что они уже вызвали ОМОН, чтобы бить дальше. В какой-то момент все ушли, забежали двое в масках, пятнистой форме и кроссовках. Свалили на пол, начали бить ногами и руками – в пах, по почкам, по одним и тем же местам. Вернулись Енгалычев, Асылов, Кузьмин и другие. Снова начали бить по уже отбитым местам. По своему дыханию я понял, что ребра сломаны. Двое суток это продолжалось. Даже слабый удар казался очень болезненным. Каждый из оперов за смену выпивал бутылку водки, но даже не пьянел, а матерился грязно. С утра приходил майор Верховых. Он бил по точкам: под сердце, в солнечное сплетение и по ногам. Я был в наручниках все время. Верховых сокрушался, что я не в Альметьевске, – здесь, мол, и подвесить тебя нельзя по-нормальному.
Они все время намекали, что «наверху» в курсе. К вечеру пришла ночная смена – Асылов, Ибрагимов, Федотов и Кузьмин. Избиения сменялись удушением. Надевали противогаз, перекрывали воздух. Когда отпускали, подносили зажженную сигарету, чтобы я вдыхал дым. Этого им было мало. Стали подносить зажженную бумагу. От дыма у меня началась рвота, хотя рвать уже было нечем – ведь все это время без еды и воды. Противогаз они не снимали, когда меня рвало слизью. Асылов надевал противогаз, Кузьмин перекрывал воздух. Пытка противогазом длилась сутки. Попутно били бутылкой с водой.
Когда я попросил разрешения выйти в туалет, Енгалычев запретил. Сказал, пусть в штаны делает, мы его заснимем на фото.
9 апреля я уже падал несколько раз без сознания. Стоишь, сил нет, обморок. Лечь не давали. После второго обморока опера вызвали знакомого врача. Енгалычев говорит: смотри, как мы заботимся о тебе. Врач померил давление, начал щупать, когда дошел до грудной клетки, у меня болевая реакция. Он говорит: «О, ребро! Выйдем, скажу, что это значит!» Естественно, этот врач ничего нигде не фиксировал.
Меня увели и сдали в следственный изолятор. Но вместо камеры завели в кафельный бокс, где от холода я не мог спать, несмотря на семь суток пыток. Там я провел еще двое суток. На день меня выводили в боксик, где можно только сидеть.
11 апреля меня освидетельствовала медсестра, но ничего не стала записывать. Прописала глюкозу. У меня началось кровотечение, но этого нет в деле. За 20 дней мне сделали три снимка флюорографии, потому что врач из-за гематом не видел легких. Мои сокамерники – свидетели, что я не мог лежать, а вот врачи ничего, кроме синяков, не фиксировали. Я написал жалобу на методы ведения следствия. Получил отписку, что все нормально. Только Асылов пригрозил, что отобьет молотком пальцы, если еще буду жаловаться».
Осечка следствия – нужны только «гуантанамовцы»
Фанис : «Дважды меня проверяли на детекторе лжи. При этом все время повторяли, что я не должен быть там, среди взрывателей. То есть по их схеме я занимаю чужое место. Они все время упоминали имя «гуантанамовца» Шамиля Хаджиева из Башкирии, с которым я не знаком. Говорили, что скоро он будет здесь проходить по этому делу. Расспрашивали и о кавказских ребятах. И были разочарованы, когда я сказал, что видел их только по телевизору.
Уже в июне меня вызвали в ФСБ. Накрыли стол с водкой и чаем, пообещали долгий разговор. Я отказался от угощений. Тогда Кузьмин, Енгалычев и незнакомый опер из Казани влили в меня рюмку водки. Она попала в легкое, меня вырвало. Повторили. Еще раз вырвало. Заходили их знакомые, фотографировали меня через стол с этой водкой. Они и прежде хвастались, как намазывают мусульманам рот салом, вливают водку».
Заказчик взрывов в Татарстане
Намерения следователей в Татарстане были огромны. Им виделось раскрытие заговора всероссийского масштаба. Сведения о том, что они выбивают признание о «заказе из Москвы», просочились из тюремных стен задолго до суда. Ребятам удалось передать на волю несколько писем, которые были преданы гласности.
Фанис : «Они хотели, чтобы я показал на Рафката Алтынбаева, бывшего мэра Набережных Челнов и сенатора от Татарстана, а сейчас – заместителя Миронова по «Партии жизни». Было у них такое намерение – выставить Рафката в качестве организатора взрывов в Бугульме. Это он, по мнению следователей, установил еще в 1995 году связь с чеченскими боевиками, через него якобы идет доставка взрывчатки и оружия в Татарстан. Это все мне предстояло рассказывать на «Черном озере» – в казанской Лубянке. Расскажешь, говорили мне, как ездил в Москву, как договаривался».
Тимур : «Уже много времени прошло. Меня перестали таскать на допросы, когда старший лейтенант Фарид Асылов вызвал снова. Он, как обычно, был пьяным, вслух рассуждал, что кто-то ведь нам все поручил, не сами же мы придумали. Я спросил, не думает ли он, что это поручили в ФСБ Татарстана. Он сказал, что и так ясно: поручили из Москвы, из центрального ФСБ. Стал намекать, что всех нас выпустили из Пятигорского СИЗО потому, что мы на ФСБ работаем. Я решил, что это пьяные шутки. Но Асылов три часа требовал, чтобы я правду рассказал. На следующий день начальник УБОП Кузьмин вызвал меня и сказал, что Асылов доложил: я признался, что взрывал газопровод по заданию московского ФСБ».
Сломать следствие – взять все на себя
Неизвестно, как и куда завели бы следствие столь изощренные методы, но самый старший из «гуантанамовцев» Равиль Гумаров взял на себя всю организацию мнимого взрыва. Он довел детали преступного замысла почти до гротеска. На суде люди смеялись, настолько неправдоподобно выглядело то, на чем строились доказательства вины.
Равиль : «1 апреля я поехал домой, собрал детей из семей мусульман, повез их в мечеть, потом по домам. А мать дома сказала, что звонил замначальника УБОП и потребовал, чтобы я приехал. Позже я узнал, что задержали Тимура. Все задержания мусульман происходят ближе к концу недели – органам так удобнее. 2 апреля за мной приехали, сообщили, что, по оперативным данным, я приобрел взрывное устройство. Сами же оперативники мне сказали, что знают, что я ни в чем не виновен, и эта нелепость быстро прояснится. Молодец, сказали, ты же против американцев.
Посадили в клетку, где ни разогнуться, ни встать. Начали допрос: где был в тот день, в другой? Следователь прокуратуры Набережных Челнов Шипков заговорил про взрыв в Бугульме. Потом меня повезли в ФСБ, там я уже в наручниках. Енгалычев забегал в кабинет, а Асылов, Ибрагимов и еще двое в масках избивали. Долго били так, чтобы я не падал. Не боялись ни следов, ни увечий, ни смерти. Если упал – надевали пакет на голову. Длилось это все ночь. Работали в две смены. Дневная смена не дает спать, не бьет и допрашивает. На шестой день Енгалычев с подручными залил мне в рот бутылку водки. Меня вырвало. Через кабинет от меня избивали Фаниса – крики слышны. Они так и ходили из одного кабинета в другой.
Заходил такой огромный – подполковник милиции Фаин Фатхуллин, замначальника уголовного розыска. Взял меня за бороду – полбороды осталось у него в руке. Удары тяжелые. Бил в лицо, сломал коронки, вылетели пломбы, вырвал всю бороду. Потом надел противогаз, бил в основание черепа по затылку. Мозг отключался. Подпиши все что надо, требовал.
Дали почитать показания Валиева против меня. Я понял, что нужно все брать на себя, а все остальные ребята просто выполняли мои поручения. Так и писал. Еще сказал, что в гараже нашел взрывчатку. Это Енгалычева не устроило. Они захотели, чтобы взрывчатку я купил. Я написал, что купил и даже назвал вымышленное имя продавца, якобы этот человек живет в деревне рядом с частью МЧС. Опера выделили покупку взрывчатки в отдельное дело, поскольку такого человека нет».
