Юридическая природа дел о признании информационных материалов экстремистскими с точки зрения гражданского процесса (часть 2)

Реалии правоприменения

Рассмотрим, применяется ли описанный выше подход на практике. Для анализа возьмем случай с конфискацией, описанный на сайте «Свидетелей Иеговы»[1], данный случай удобен для рассмотрения тем, что помимо описания ситуации на сайте доступен судебный акт, который содержит информацию необходимую для анализа.

В октябре 2010 года старший помощник прокурора Заволжского района г. Твери, явившись в дом к 71-летней Валентине Фомушкиной, без ее согласия изъял всю имеющуюся у нее духовную литературу,— а это 471 наименование брошюр, журналов и книг, включая Библию.

Полагаем, что такое грубое вмешательство в право собственности и свободу вероисповедания должно было иметь весьма веские основания. Однако, женщина, которая по состоянию здоровья не может выходить из дома, была лишена единственной возможности доступа к богослужебным текстам, не в связи с тем, что она приготовила данную литературу для распространения и не в связи с тем, что она занималась экстремистской деятельностью, а в связи с попыткой прокурора привлечь другую пенсионерку за «массовое распространение экстремистских материалов». Изъятая литература была представлена прокурором как вещественное доказательство в деле против другой пенсионерки, Любови Белимовой. Он указал, что она «распространила» всю эту литературу Фомушкиной, причем в течение нескольких месяцев. Мировой судья постановил наложить на Белимову штраф в 1000 рублей, а всю изъятую богослужебную литературу — включая Библию! — конфисковать и уничтожить.

Данное постановление было обжаловано. Жалоба была частично удовлетворена[2], в том числе, федеральный судья согласился с правильностью принятия конфискационных мер, указав, что «в силу ст. 3.7 КоАП РФ, Постановления и Определения Конституционного Суда РФ, которыми допускается за совершение административного правонарушения конфискация орудий или предметов, не принадлежащих нарушителю на праве собственности, мировой судья пришел к правильному выводу о конфискации литературы, поскольку одновременно с решением о признании информационных материалов экстремистскими, судом принимается решение об их конфискации».

То есть, суд понимал, что конфисковалось имущество не правонарушителя, а собственность лица, не привлекаемого к административной ответственности и не являющегося участником административного дела. По всей видимости, суд все же осознавал проблему конфискации имущества, не принадлежащего нарушителю и проблему вынесения судебного решения о правах и обязанностях лица, не привлеченного к делу, и потому сделал ссылку на Постановление и Определение Конституционного Суда РФ. В тоже время, суд не указал реквизитов решений Конституционного Суда РФ, по всей видимости, понимая, что решений Конституционного Суда РФ совпадающих по фабуле дела нет. По всей видимости, суд имел ввиду Постановление Конституционного Суда РФ от 14 мая 1999 г. N 8-П "По делу о проверке конституционности положений части первой статьи 131 и части первой статьи 380 Таможенного кодекса Российской Федерации в связи с жалобой закрытого акционерного общества "Сибирское агентство "Экспресс" и гражданина С.И.Тененева, а также жалобой фирмы "Y.& G.Reliable Services, Inc." и Определение Конституционного Суда РФ от 27 ноября 2001 г. N 202-О "Об официальном разъяснении Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 14 мая 1999 года по делу о проверке конституционности положений части первой статьи 131 и части первой статьи 380 Таможенного кодекса Российской Федерации", которые хотя и не совпадает полностью по фабуле дела, но использовалось и другими судами для оправдания конфискации орудий или предметов, не принадлежащих нарушителю на праве собственности[3]. Хотя, на наш взгляд, более правильна  позиция Федерального арбитражного суда Дальневосточного округа, который в Постановление от 12 мая 2003 г. N Ф03-А51/03-1/968 указал, что Постановление Конституционного Суда РФ от 14 мая 1999 г. N 8-П не применимо к отношениям, не урегулированным  ст. 29 КоАП РСФСР, а также п. 2 ст. 235 и ст. 243 ГК РФ с ч. 1 ст. 380 Таможенного кодекса РФ по делам о таможенных правонарушениях, поскольку применение  административной ответственности по аналогии запрещено. В данном Постановлении Федеральный арбитражный суд Дальневосточного округа признал обоснованным исключение из акта описи конфискованного имущества, в связи с тем, что истец, являющийся собственником имущества, не совершал административного правонарушения, по факту которого вынесено постановление Петропавловского городского суда Камчатской области от 13.04.2001, и которым принято решение о конфискации.

Надо отметить, что Постановлении Конституционного Суда РФ от 25 апреля 2011 г. N 6-П "По делу о проверке конституционности части 1 статьи 3.7 и части 2 статьи 8.28 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях в связи с жалобой общества с ограниченной ответственностью "СтройКомплект" также говорится о правовая позиция, изложенная в Постановлении Конституционного Суда РФ от 14 мая 1999 г. N 8-П не может автоматически распространяться на всю сферу административно-деликтных отношений.

 Безусловно, мы не можем упрекнуть суд за неприменение правовых позиций, изложенных в Постановлении Конституционного Суда РФ от 25 апреля 2011 г. N 6-П "По делу о проверке конституционности части 1 статьи 3.7 и части 2 статьи 8.28 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях в связи с жалобой общества с ограниченной ответственностью "СтройКомплект", поскольку оно было оглашено более чем через месяц после рассмотрения дела федеральным судьей.

В тоже время, не можем не указать - в данном Постановлении Конституционный Суд РФ указал, что положения части 2 статьи 8.28 КоАП Российской Федерации - в той мере, в какой они во взаимосвязи с частью 1 статьи 3.7 данного Кодекса вопреки требованиям статей 46 (часть 1) и 54 (часть 2) Конституции Российской Федерации допускают в качестве административного наказания конфискацию орудия совершения административного правонарушения у собственника этого имущества, не привлеченного к административной ответственности и не признанного в законной процедуре виновным в совершении данного административного правонарушения, - в нарушение статьи 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации несоразмерно ограничивают право частной собственности, гарантированное статьей 35 (части 1 и 3) Конституции Российской Федерации.

Причем если данное Постановление Конституционного Суда РФ было оглашено уже после вынесения рассматриваемого судебного акта, то правовые позиции, раскрывающие содержание конституционного права на судебную защиту, сформулированные, в частности, Постановлениях от 3 мая 1995 года N 4-П по делу о проверке конституционности статей 220.1 и 220.2 УПК РСФСР, от 16 марта 1998 года N 9-П по делу о проверке конституционности статьи 44 УПК РСФСР и статьи 123 ГПК РСФСР, от 17 ноября 2005 года N 11-П по делу о проверке конституционности части 3 статьи 292 АПК Российской Федерации, должны были быть известны суду.

В данных Постановлениях Конституционный Суд РФ разъяснял, что «Право на судебную защиту относится к основным неотчуждаемым правам и свободам и одновременно выступает гарантией всех других прав и свобод, в силу статьи 56 (часть 3) Конституции Российской Федерации оно не может быть ограничено ни при каких обстоятельствах. Право на судебную защиту предполагает конкретные гарантии эффективного восстановления в правах посредством правосудия, отвечающего требованиям справедливости; из статьи 46 Конституции Российской Федерации во взаимосвязи с ее статьями 19 (часть 1), 47 (часть 1) и 123 (часть 3), закрепляющими равенство всех перед законом и судом, право каждого на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом, и принцип осуществления судопроизводства на основе состязательности и равноправия сторон, следует, что конституционное право на судебную защиту - это не только право на обращение в суд, но и возможность получения реальной судебной защиты в форме восстановления нарушенных прав и свобод в соответствии с законодательно закрепленными критериями, которые в нормативной форме (в виде общего правила) предопределяют, в каком суде и в какой процедуре подлежит рассмотрению конкретное дело, что позволяет суду (судье), сторонам, другим участникам процесса, а также иным заинтересованным лицам избежать правовой неопределенности в этом вопросе».

Конституционный Суд РФ из данных правовых позиций и исходя из взаимосвязанных положений статей 1, 2, 18, 45 и 118 Конституции Российской Федерации, в Постановлениях РФ N 1-П от 20 февраля 2006 г. "По делу о проверке конституционности положения статьи 336 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан К.А. Инешина, Н.С. Никонова и открытого акционерного общества "Нижнекамскнефтехим"  и от 21 апреля 2010 г. N 10-П "По делу о проверке конституционности части первой статьи 320, части второй статьи 327 и статьи 328 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами гражданки Е.В. Алейниковой и общества с ограниченной ответственностью "Три К" и запросами Норильского городского суда Красноярского края и Центрального районного суда города Читы" указал об обязанности РФ как правового государства создать эффективную систему гарантирования защиты прав и свобод человека и гражданина посредством правосудия, неотъемлемым элементом нормативного содержания права на судебную защиту, имеющего универсальный характер, является правомочие заинтересованных лиц, в том числе не привлеченных к участию в деле, на обращение в суд за защитой своих прав и свобод, нарушенных неправосудным судебным решением. Разрешение судом вопроса о правах и обязанностях лиц, не привлеченных к участию в деле, не позволяет считать судебное разбирательство справедливым, обеспечивающим каждому в случае спора о его гражданских правах и обязанностях закрепленное статьей 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом. Лицо, не привлеченное к участию в деле, в отношении которого вынесено судебное решение, нарушающее его права и свободы либо возлагающее на него дополнительные обременения, во всяком случае должно располагать эффективными средствами восстановления своих нарушенных прав, как того требует статья 13 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Из этого исходит в своей практике Европейский Суд по правам человека, который неоднократно указывал на то, что данная статья гарантирует доступность на национальном уровне средств правовой защиты для осуществления материальных прав и свобод, установленных Конвенцией, независимо от того, в какой форме они обеспечиваются в национальной правовой системе; средства правовой защиты должны быть "эффективными" в том смысле, что они должны предотвращать предполагаемое нарушение или его прекращать, равно как и предоставлять адекватную компенсацию за уже произошедшее нарушение (постановления от 26 октября 2000 года по делу "Кудла (Kudla) против Польши", от 30 ноября 2004 года по делу "Кляхин (Klyakhin) против Российской Федерации" и др.).

Безусловно, данные правовые позиции могли быть применены в рассматриваемой ситуации, поскольку решение о конфискации имущества лица, не привлеченного к рассмотрению дела будет актом, вынесенным о правах и обязанностях лица, не привлеченного к рассмотрению дела.

Но решением судьи Центрального районного суда г. Твери от 18 марта 2011 года постановление мирового судьи не было отменено, а лишь было изменено с указанием, что из изъятых 471 экземпляра литературы, только 38 экземпляров печатных материалов признаны экстремистскими и включены в федеральный список.

Федеральный судья оставил в перечне подлежащей конфискации и уничтожению литературы лишь информационные материалы, находящиеся в федеральном списке экстремистских материалов, а также оставив в силе наказание в виде штрафа.

Не согласившись с судебными актами Белимова подала надзорную жалобу. Тверской областной суд в Постановлении от 18.10.2011 в порядке надзора[4] отменил вступившее в силу постановление о привлечении Любови Белимовой, исповедующей религию Свидетелей Иеговы, к ответственности по статье 20.29 КоАП РФ, производство по делу было прекращено в связи с отсутствием в действиях Белимовой Л. П. состава административного правонарушения. В то же время, решение о конфискации было оставлено в силе.

Из текста Постановления Председателя Тверского областного суда от 18.10.2011 видно, как суд решил проблему конфискации информационных материалов у лица, не привлечению к рассмотрению дела – суд просто указал, что литература была изъята у лица, привлекаемой к ответственности – у Белимовой, т.е. просто изменил обстоятельства дела… Здесь пожалуй, комментарии излишни. В тоже время,  сам факт конфискации информационных материалов при том, что дело об административном правонарушении прекращено, порождает вопросы о правомерности такой конфискации. Очевидно, что отсутствие состава правонарушения является правопрепятсвующим юридическим фактом, не допускающим применения конфискационной санкции.

 По всей видимости, суд «несколько» спутал конфискацию с чем-то другим. Так например, изъятие из незаконного владения лица, совершившего административное правонарушение, орудия совершения или предмета административного правонарушения изъятых из оборота и на этом основании подлежащих обращению в собственность государства или уничтожению не является конфискацией (п.3 ст.3.7 КоАП РФ). Отнесение литературы к экстремистским материалам, конечно же, означает ограничение таких материалов в обороте и запрет на совершение с ними сделок, однако, законом не предусмотрено их изъятие, когда лицо, ими владеющее не предназначает их для распространения и не совершает соответствующих правонарушений.

Полагаем, что все же законодатель в ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» обоснованно установил конфискацию, как санкцию к правонарушителю, что в полной мере соответствует положениям ч.3 ст. 55 Конституции РФ о том, что права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства.

Правоприменитель, безусловно, не может выходить за пределы норм, устанавливающих ответственность и расширительно их толковать, подменяя законодателя.

Вышеприведенный анализ хотя и был осуществлен на примере административного дела, однако, не видим никаких причин для того, чтобы при рассмотрении вопросов о конфискации при рассмотрении гражданского дела были применены другие подходы. Конфискация и в гражданском деле не перестает быть санкцией, применяемой только  к виновному лицу, «лично совершившему правонарушение… юридическая ответственность – последствие правонарушения»[5].

Должная правовая процедура зависит не от того в каком судебном порядке рассматривается вопрос конфискации, а от ее юридической природы, как меры публично-правовой  ответственности.