Саммит "Россия-Африка", который с 27 по 29 июля проходит в Санкт-Петербурге, собрал несколько десятков африканских лидеров на встречу с Путиным, а российскую общественность заставил внезапно полюбить Черный континент. Люди, которые не могут ужиться с таджиками и узбеками, вдруг заговорили об антиколониальном наследии СССР и о братском сотрудничестве с Африкой.
Сам Путин опубликовал перед саммитом большую программную статью, в которой вновь обрушился на Запад в целом и, в частности, на "западный неоколониализм", якобы препятствующий поставкам продовольствия в африканские страны. Еще Путин напомнил о "прочных и глубоких корнях российско-африканской дружбы" и о советской экономической и технической помощи странам Африки, которым пообещал "достойное место" в "новом миропорядке". А также анонсировал подписание на втором саммите "Россия – Африка" каких-то очень весомых соглашений и в заключение пригласил лидеров стран Африки на парад в честь Дня Военно-морского флота России, который состоится в воскресенье, 30 июля, в Санкт-Петербурге.
Как сообщает Радио Свобода, четыре года назад на первом саммите в Сочи президент России обещал странам Африки двукратное увеличение товарооборота, до 40 миллиардов долларов. Обещание выполнено не было, по факту объемы торговли не выросли, а снизились – до 18 миллиардов долларов. Эту цифру сам Путин привел в своей недавно опубликованной статье. При этом на Россию приходится меньше одного процента от поступающих в Африку иностранных инвестиций. Впрочем, например, по подсчетам Стокгольмского международного института исследования проблем мира, Кремль поставляет африканским правителям почти половину всех вооружений, приобретаемых ими за границей, в первую очередь в Алжир, Египет, Судан и Анголу.
Для чего это надо Кремлю понятно - великодержавие чешется. Но мы сейчас поговорим не о настоящем, а о прошлом, в котором якобы Россия всегда была антиколониальной державой в отношениях с Африкой. То о чем Путин, естественно, не упомянул в своей статьей, но о чем рассказал недавно историк Александр Поляничев на страницах Al Jazeera - как Россия пыталась колонизовать Африку и потерпела в этом неудачу. Здесь мы пересказываем эту статью:
«Помни, ты белый, человек высшей расы», — таково было одно из правил, которых придерживался поручик Григорий Чертков во время командировки в Африку на службе Российской империи в 1897 году. Он был в составе делегации, посланной российским императором Николаем II в Эфиопию, чтобы учредить официальную российскую дипломатическую миссию с целью включения африканской страны в лоно Российской империи.
В глазах африканцев, которые видели, как русский конвой следовал из порта Джибути в Аддис-Абебу, русские, вероятно, едва ли отличались от любых других европейских колониальных войск, которые они видели. В белых пробковых шлемах — а это не только головной убор, но и символ предполагаемого расового превосходства — русские, как и их европейские коллеги, должны были продвигать имперское дело.
Более века спустя другой российский эмиссар, посетивший эфиопскую столицу, будет говорить о колониализме на африканском континенте так, как будто его страна никогда не пыталась им заниматься. На пресс-конференции в июле 2022 года министр иностранных дел Сергей Лавров раскритиковал Запад за попытку вернуть «колониальную эпоху».
В его речи был упущен тот факт, что его предки хотели быть частью имперского господства в Африке, которое определяло ту эпоху. Действительно, сегодняшняя официальная российская риторика излагает историю отношений России с Африкой исключительно в антиколониальных тонах. И все же исторические факты свидетельствуют о том, что Россия участвовала в имперской «борьбе за Африку» — только в этом она с треском провалилась.
Новая Москва, несостоявшаяся колония
На протяжении большей части 18-го и 19-го веков имперский экспансионизм России был сосредоточен на его ближайших окрестностях. Завоевательные и колонизационные войны велись на юг, на Кавказ, и на восток, в Среднюю Азию и на Дальний Восток.
По мере своего укрепления Российская империя продвигалась дальше, расширив свое влияние на Северную Америку и даже попытавшись основать колонию на Гавайях.
Когда в 1880-х годах между западными имперскими державами началась «борьба за Африку», континент стал вызывать аппетит и у российской имперской элиты.
Николаю Ашинову, самозваному казаку, авантюристу и человеку с редкой способностью очаровывать имперских руководителей, приписывают то, что он привлек внимание российских имперских чиновников к Африке.
В 1885 году его имя стало появляться в заголовках газет по всей империи благодаря его дерзким предложениям закрепить за Россией плацдарм в Африке, завоевав Судан и Эфиопию вместе с их побережьем Красного моря. Ашинов утверждал, что у него достаточно добровольцев, желающих создать колонию для России. Единственное, чего ему не хватало, так это зеленого света из Санкт-Петербурга, столицы империи.
Самым примечательным в кампании Ашинова была не смелость его затеи, а возбуждение, которое она вызвала в высших эшелонах власти. Ряд министров, а также обер-прокурор Святейшего Синода Константин Победоносцев, имевший огромное влияние на императора, увидели в этой идее шанс дешево приобрести колонию в Африке. То есть Санкт-Петербургу не нужно было бы посылать армию для завоевания, потому что это было бы частным предприятием.
Различные государственные деятели также видели важность такого предприятия. Некоторые, как морской министр Иван Шестаков, хотели создать на побережье Красного моря угольную станцию для русских пароходов, которая приобрела мировое значение после открытия Суэцкого канала в 1869 году.
Других, таких как Николай Баранов, губернатор Нижнего Новгорода — торгового центра России для торговли с Кавказом, Ираном и Средней Азией — больше интересовала возможность эксплуатации ресурсов. Он предложил создать Российско-Африканскую компанию с собственным флотом и гарнизоном, которая занималась бы добычей ресурсов и торговлей с местными жителями.
Видимо, именно рассуждения Баранова о коммерческой выгоде такого подвига и расположили к себе императора Александра III.
В марте 1888 года русский военный корабль с Ашиновым и несколькими его спутниками высадился у берегов Таджуры, находящейся сегодня в границах Джибути. Представитель флота лейтенант А. К. Ивановский договорился с местным султаном о статусе протектората для территории, а задача Ашинова заключалась в том, чтобы остаться и заложить фундамент будущего поселения.
Вскоре Ашинов вернулся в Россию, хвастаясь тем, что основал русскую колонию Новую Москву.
Когда началась подготовка к отправке поселенцев под видом религиозной миссии, официально возглавляемой архимандритом Паисием, до правительства дошли известия, что поселения не существует.
Люди Ашинова, которые должны были основать поселение, бежали вскоре после того, как сошли на берег, так как у них не было средств к существованию. Ашинов оказался тем, кем его многие подозревали: лжецом.
Чтобы избежать международного затруднения, Санкт-Петербург отказался от поддержки миссии поселенцев, но все же разрешил ей действовать как еще одному частному предприятию, возможно, надеясь, что во второй раз Ашинов добьется успеха.
В декабре 1888 года в Одесский порт пришла большая толпа людей, чтобы проститься с более чем 100 поселенцами разного происхождения, в том числе с самим Ашиновым. Они прибыли на пароходе в залив Таджура в январе 1889 года и в конце концов поселились в старом османском форте Сагалло, водрузив над ним флаг Российской империи.
Новая Москва наконец стала реальностью. Чтобы прокормить себя, поселенцы занялись сельским хозяйством, но не задержались там достаточно долго, чтобы пожать плоды своих усилий. Вопреки заверениям, которые местный вождь дал русским пришельцам, все побережье уже было занято Францией.
В феврале 1889 года, после нескольких попыток заставить русских сдать форт, французские канонерские лодки обстреляли Сагалло, убив несколько поселенцев. Остальные были собраны французами и доставлены в Порт-Саид в Египте, где их подобрал русский пароход и отвез домой. Чтобы избежать грандиозного дипломатического скандала, российские власти отрицали свою причастность к колонизации Таджуры.
Антиколониальный герой, которого не было
Хотя попытка колонизировать побережье Красного моря с треском провалилась, желание России расширить свою империю за счет Африки не исчезло. Она продолжала следить за Эфиопией из-за ее "православной" веры и проверять почву для возможных экономических и политических достижений.
Николай Леонтьев, помещик и авантюрист, был одним из имперских подданных, возглавивших эти усилия. Прославленный в сегодняшней России как предполагаемый антиколониальный герой, установивший русско-эфиопскую «дружбу», он вовсе им не был.
Леонтьеву удалось войти в ближайшее окружение эфиопского императора Менелика и помочь установить дипломатические отношения России с Эфиопией. Хотя он и не был уполномочен в качестве официального эмиссара Санкт-Петербурга, тем не менее пытался играть такую роль.
Воспользовавшись надвигающимся колониальным вторжением Италии в Эфиопию, Леонтьев пообещал эфиопскому правителю большие поставки оружия и боеприпасов в обмен на колонию для России на караванном пути из Харара в Красное море.
Эфиопия так и не получила значительных военных поставок от Российской империи до окончания войны с Италией, но жажда саморекламы русского авантюриста привела его к созданию мифа о роли России и его личной роли в победе над итальянскими войсками.
В 1897 году Менелик назначил Леонтьева губернатором недавно присоединенной территории на юге Эфиопии. Он изображал из себя настоящего колониального правителя этого царства, считая власть эфиопского императора там скорее номинальной.
Вскоре Леонтьев начал планировать, как Российская империя могла бы использовать эти территории. Его первоначальная идея заключалась в том, чтобы создать российское акционерное общество для добычи ресурсов и обеспечения того, чтобы территория впоследствии стала протекторатом России, но Санкт-Петербург не ответил на его предложение.
Затем Леонтьев стремился привлечь британский, французский и бельгийский капитал, часто преувеличивая торговый потенциал управляемых им территорий. Излишне говорить, что его инвесторы так и не вернули свои деньги.
За несколько лет он накопил огромное состояние благодаря щедрым инвестициям, а также безжалостно эксплуатировал местных жителей и ресурсы. Как сказал он одному из своих русских соратников: «Я возьму все бивни слонов, я вымотаю всех своих будущих рабов, и только тогда я буду думать об истории Абиссинии».
В 1902 году, спасаясь от разгневанных вкладчиков, Леонтьев еще раз предложил российскому правительству завладеть территориями. На этот раз российский император и его министры отнеслись к приглашению более серьезно, но Менелик поспешил вмешаться и выслать своего бывшего доверенного советника из страны. Этот эпизод фактически поставил под угрозу зарождающиеся дипломатические отношения между Российской империей и Эфиопской империей.
В 1897 году, когда Леонтьев еще пользовался хорошей репутацией при дворе Менелика, российское министерство иностранных дел направило в Аддис-Абебу свою первую официальную дипломатическую миссию. Эта миссия, которая рассматривается как закладывающая основу для отношений России с Африкой, также рекламируется сегодня официальным историческим нарративом Москвы как символ предполагаемых антиколониальных настроений Российской империи.
По версии Кремля, миссия была направлена из желания Санкт-Петербурга защитить Эфиопию, сохранить ее свободу и суверенитет от неизбежных посягательств западных империалистических держав.
Однако это далеко от истины. Российские чиновники были там, чтобы продвигать российские имперские интересы, и они взаимодействовали с африканцами не как с равными, а часто как с низшими в расовом отношении людьми.
Помимо Черткова, утверждавшего, что он принадлежит к «высшей расе», еще один член миссии Петр Краснов в своих мемуарах охарактеризовал местное население в открыто расистских выражениях: «На первый взгляд, они отвратительны своим темным цветом, своей наготой . Особенно страшны те, чьи черепа чисто выбриты или покрыты желтовато-каштановыми обгоревшими волосами».
Петр Власов, возглавлявший миссию в качестве официального посланника, также говорил об Эфиопии отнюдь не в «антиколониальных» тонах. На самом деле сам сам тот факт, что отправили его, указывает на колониальные амбиции России в африканской империи. Власов ранее был консулом в Раште и Мешхеде на севере Ирана, который в то время был одной из главных целей неформального колониализма России.
Эфиопия, конечно, не была Персией. В то время как на рынках персидского севера преобладала российская промышленная продукция, русские консулы обладали значительной властью, а русские офицеры оказывали значительное влияние на персидские вооруженные силы, Эфиопия была слишком далеко, чтобы русские империалисты могли достичь такого уровня контроля.
Как сообщал Власов, Россия могла продвигать свои интересы в Эфиопии путем создания военной базы или «колонии в широком смысле слова» на побережье Красного моря. Если бы это ему не удалось, то, по крайней мере, Эфиопия могла бы стать «послушным оружием в наших руках» для оказания давления на британские силы в соседних Судане, Уганде и Сомалиленде.
Но у Менелика была своя геополитическая игра, и Российская империя занимала в ней второстепенную роль. Русские представители, в свою очередь, относились к Менелику малоуважительно, обвиняя его в своих отчетах в «алчности» и «скупости». Про него писали, что он «всегда нуждается в деньгах» — деньгах, которые Российская империя не могла себе позволить тратить на Эфиопию.
Несмотря на довольно удачную идею поднять авторитет России в Эфиопии за счет открытия госпиталя в Аддис-Абебе, российское влияние было слабым. Преемник Власова Константин Лишин в докладе МИД высказался за более прямое участие России в делах Эфиопии, выступая за эксплуатацию ее золотых месторождений и призывая императора «вмешиваться во внутренние дела страны» ввиду ожидаемого распада Эфиопии.
Однако поражение Российской империи в войне с Японией в 1905 году и революция того же года приостановили эти замыслы. Тем не менее, желание заняться Эфиопией никуда не делось.
Как выразился Сергей Витте, министр финансов Российской империи с 1892 по 1903 год и глава ее правительства с 1905 по 1906 год: «Здесь, в России, у наших высоких кругов есть страсть к завоеваниям или, вернее, к захвату того, что по мнению правительства, остается свободным. Так как Абиссиния все-таки полуязыческая страна, но в ее религии есть отблески православия, православной церкви, то мы очень хотели объявить Абиссинию под нашим протекторатом и при случае проглотить ее».
Но это были несбыточные мечты империи, которая отставала от своих более успешных коллег на западе. И все же эти мечты не сбылись не из-за того, что Россия даже не пыталась.
В то время как Российская империя потерпела неудачу в Африке, она добилась значительных успехов в расширении и сохранении своего господства в Евразии, где ее имперские войска установили жестокую власть над различными народами и создали инфраструктуру для добычи ресурсов.
По всей Азии Россия преследовала ту же миссию по «цивилизации туземцев», что и ее западные союзники и соперники в других частях мира, разделяя с ними такое же «бремя белого человека». Вопреки сегодняшним смелым антиколониальным заявлениям Кремля, Россия была неотъемлемой частью глобального европейского империализма.
Никакого российского антиколониализма никогда не было, ни в эпоху Российской империи ни во времена СССР. Подрывать западные колониальные империи, строя и защищая в то же время свою, это не антиколониализм.
