Демонизация российского президента, как защитника тиранов и грозы демократии, мешает увидеть, что за спиной Владимира Путина вырос другой левиафан. Его скелет - ушедшие после распада СССР в бизнес и политику и вернувшиеся с новым бэкграундом на службу в конце девяностых и в начале нулевых сотрудники спецслужб. Они стали частью одного сообщества с криминалом и полевыми командирами, сообщество это de-facto является коллективным decision maker в большом бизнесе и политике. Важно, что это не государство, не политическая корпорация и даже не заговор – это просто сеть, управляемая невидимой рукой рынка. Речь идет о рынке насилия, на котором финансовые потоки и политические статусы – товар, теракты и локальные войны с медийным сопровождением – бизнес-процессы, warlords и военные профессионалы – участники рынка, а джихадисты и другие идейные добровольцы и наемники – пролетариат, для которого не нашлось другой индустрии. На этом рынке даже фрилансер ради собственных интересов может организовать теракт или спровоцировать войну. Рынок насилия соединяет обе внешние угрозы, упомянутые президентом Обамой в прощальной речи – террористов, говорящих от лица ислама и автократов, боящихся потерять власть. Так биржа и соединяет покупателей и продавцов.
«Проектное управление»
Как это произошло? Условной точкой отсчета можно считать начало 1990-х годов, когда безработные сотрудники спецслужб распавшегося СССР пошли в криминальный бизнес. Уже к середине десятилетия сформировались могущественные смешанные структуры. Одна из них возникла в Санкт-Петербурге, на основе так называемого «тамбовского» преступного сообщества и группы бывших и действующих сотрудников ФСБ, некоторые из которых входили в знаменитый дачный кооператив «Озеро». С этим сообществом принято связывать почти весь высший эшелон политической элиты Российской Федерации во главе с президентом. Возникнув в Санкт-Петербурге, Тамбовская ОПГ распространила свое влияние на большую часть постсоветского пространства. Теперь деятельность этой группы и связанных с нею лиц активно расследуется в Испании. Но описание рынка насилия в терминах криминалистики явно не ухватывает всего масштаба явления.
Сообщество, которое к середине 2000-х годов, после присвоения активов ЮКОСа, стало хозяином страны и ее нефтегазодобывающей отрасли, - это не классическая корпорация и не политическая партия, а сложнейшее переплетение криминальных, административных, профессиональных, родственных и дружеских связей, через которые как по капиллярам откачивается и перераспределяется сырьевая рента России, добывающей только нефти больше, чем на полмиллиарда долларов в сутки.
Никакая бюрократия такую сеть контролировать не может. Поэтому российские глобальные «инициативы» - от Олимпиады в Сочи и продвижения Русского мира в Европе до войны на Донбассе, - это, прежде всего, инструменты управления рынком – своеобразные интервенции. Олигархи или warlords, в зависимости от специфики решаемой задачи, привлекают к освоению средств военных профессионалов, банкиров, политтехнологов и даже музыкантов. Одни финансируют военную операцию на Донбассе, строительство курорта Роза-Хутор в олимпийском Сочи или моста через Керченский пролив в Крым. Благодаря этому мосту строительный рынок в России сохранил свои объемы. Другие создают музей «Новороссии» в Санкт-Петербурге или обеспечивают медийную поддержку войны на Донбассе. Третьи дают концерты в оставленной ISIS Пальмире.
При этом, Москва все чаще становится заложником инициативных и дерзких исполнителей, диктующих центру политическую повестку исходя из своих экономических интересов. Это относится и к борьбе с терроризмом, которая превратилась в главный политический ресурс спецслужб, и к главе Чечни Рамзану Кадырову, пытающемуся стать исламским лидером мирового масштаба, и к Игорю Стрелкову (Гиркину), превратившему «русский мир» из культурного в военный проект.
Аль-Багдади, Кадыров и Стрелков
Борьба с терроризмом с конца 90-х годов стала основой политики на Северном Кавказе и гвоздем политической повестки в России, вытеснив и с поля боя, и с первых строчек информационных лент чеченскую войну за независимость. Региональные политики с частными армиями, российские военные, спецслужбы, криминал и полевые командиры джихадистских групп создали новую реальность. Это их общий бизнес, экономика которого строились на разворовываем государственном бюджете, киднеппинге, торговле оружием и рэкете. Только в Дагестане, соседним с Чечней российским регионом на Северном Кавказе, в годы войн было похищено ради выкупа около 900 человек, на неформальном оружейном рынке около Назрани (Ингушетия, Россия) продавалось оружие, поступающее через пару посредников прямо со складов министерства обороны РФ. Десятилетие всю эту активность оправдывал Имарат Кавказ, представленный Доку Умаровым в 2007 году как подразделение международной террористической организации Аль-Каеда.
Конфликт в Сирии и ИГ аль-Багдади изменили масштаб всего проекта с регионального на глобальный.
Уже к середине 2014 года по разным оценкам против Башара Асада воевало не меньше 2 тысяч выходцев из России (Имарат Кавказ в лучшие времена насчитывал несколько сотен бойцов). Когда же лидер ISIS, аль-Багдади, объявил халифат и развернул глобальную пропагандистскую компанию, в Сирию, ринулись русскоязычные мусульмане со всего мира. Около двух тысяч чеченцев отправились на войну из Европы и Турции. Интернациональные бригады постсоветского происхождения в составе войск Аль-Багдади и союзников «Джабхат-ан-Нусры» Джулани помогли перемешать сирийскую оппозицию с террористами и существенно сократить и даже блокировать международную поддержку противников Башара Асада, режим которого Путин, иранские и проиранские военизированные формирования успешно спасают последние годы.
Сегодня джихадистов с российским гражданством, примкнувших к ISIS, не менее 5000. А выдавленных за красную черту, вынужденных эмигрировать из России, Азербайджана и стран Средней Азии мусульман уже сотни тысяч. При существующем антиисламском дискурсе и «стеклянном потолке» для второго поколения мигрантов-мусульман в развитых странах, определенный успех среди постсоветских мусульман проповедникам радикального ислама обеспечен.
Второй проект, - «Рамзан Кадыров», - начался тоже в Чечне, в начале 2000-х, и за полтора десятилетия существования «кадыровской Чечни» превратился в персональную сеть руководителя республики, имеющего в качестве активов подконтрольную территорию с почти миллионом населения, консолидированный бюджет в несколько миллиардов долларов в год и криминальную агентуру, основанную на транснациональной сети чеченских диаспор по всему миру. В эту сеть встроены бизнесы, медийные проекты и некоммерческие организации, например – фонд имени отца Рамзана, Ахмата Кадырова, выполняющий роль неформальной казны.
Четко разделить джихадистскую, криминальную и кадыровскую сети, почти в равной степени пропитанные агентурой спецслужб, невозможно.
Наконец, украинский проект, одним из инициаторов которого является Игорь Стрелков (Гиркин), спровоцировавший войну на Донбассе в 2014 году. В конце февраля – начале марта была аннексия Крыма, в апреле началась война на Юго-Востоке Украины.
Полковник ФСБ в отставке, Стрелков, действуя как фрилансер, и используя инвестиции, которые финансовые аналитики отнесли бы к венчурным, смог спровоцировать войну на Юго-Востоке Украины, уже принесшую тысячи человеческих жертв и десятки миллиардов долларов доходов авантюристам из криминальной среды и спецслужб, создавшую многотысячную сеть поддержки проекта Новоросии в российских регионах и мобилизовавшую десятки тысяч новых комбатантов. В 2014 году через границу российской Ростовской области в Донецкую область Украины, на территорию, контролируемую пророссийскими вооруженными формированиями, можно было перейти с удостоверением офицера ГРУ и личным оружием, а через полгода иметь «свой бизнес» в Донецке: несколько сотен бойцов, бронетехнику, собственную тюрьму для заложников и гостиницу под военную базу. Последовавшая затем ликвидация «медийных» полевых командиров вроде Алексея Мозгового или Моторолы (Арсена Павлова) – своеобразная джентрификация сложившегося баланса коммерческих интересов warlords внутри Донецка, их кураторов в России и бизнес-партнеров в Украине.
Незапланированным результатом реализации описанных и подобных проектов является сформированная, динамичная сеть военных профессионалов, подчиняющихся только рынку и действующих самостоятельно в разных регионах и странах, - на постсоветском пространстве, на Ближнем Востоке, в Северной Африке, в Центральной и Западной Европе, в Северной Америке. Бюрократические меры противодействия вроде санкций, строительства стен, визовых ограничений и борьбы с международным терроризмом приводят к росту социальной базы рынка насилия и стимулируют инвестиции в него тех, для кого путь в открытую экономику закрыт. Автократы и warlords срывают попытки реформ и финансируют конфликты, защищая и расширяя свое политическое пространство. Они решительны, свободны от сдержек и противовесов, легко находят союзников среди респектабельных банкиров и популистских политиков, у них много денег. И главный вопрос, возможно, не столько борьбе с террористами, которые являются лишь симптомом, а в том, как заставить их богатых клиентов инвестировать в порядок, а не в хаос.
