В идеологии донбасского сепаратизма имеем дело с настоящей реакционной Утопией, вера в которую превышает здравый смысл и блокирует способность к критическому мышлению
В разговорах, которые ведутся вокруг так называемой «Новороссии» – удивительного конгломерат пиратских республик, образовавшихся на востоке Украины в течение 2014 года, преобладает мнение о том, что это явление является произведением сугубо кремлевской идеологической лаборатории.Конечно, без российского влияния жизнеспособность ЛНР / ДНР могла оказаться под вопросом, но обычной инспирацией объяснить феномен вновь республик будет слишком поверхностно. Ведь он опирается на длительные глубинные процессы, которые происходили на востоке Украины на протяжении почти всех лет независимости Украины. Собственно, игнорирование этих процессов ведет к созданию митологемы вроде украинофобского штампа о «австрийский Генштаб», в свое время якобы «придумал» Украину.
Ее генезис
1991 Донбасс на референдуме поддержал провозглашение независимости Украины. Это бесспорный факт: в Донецкой области за независимость проголосовало 83,9% граждан, в Луганской области – 83,8%. Но мотивации жителей Донбасса очень отличались от мотиваций остальных украинском.Никаких идеалистических сантиментов по созданию собственного государства они не имели, их выбор был чисто материалистическое основание.Исследователь Гироаки Куромия в работе «Свобода и террор в Донбассе» писал:
Лидеры Народного Руха видели, что шахтеры равнодушны к их инициативам, и поэтому стали звать шахтеров «ковбасоидамы»: один шахтер когда сказал: «Нам все равно, на каком языке говорить, чтобы была колбаса».
Тот же исследователь приводит очень типичное высказывание одного из руководителей забастовочного движения шахтеров начала конца 1980-х:
Украина очень богата. Она имеет огромный потенциал.Представители Донбасса поддержат суверенитет и независимость Украины, если это будет экономически целесообразно.
Это была гордость жителей индустриального региона, который имел большое значение при Союзе, много стратегических предприятий которого было подчинено непосредственно Москве. В этих условиях отделения от империи, погибала, воспринимали как возможность не делиться с «братьями» последствиями своего труда и наконец зажить «по-настоящему», используя свой потенциял.
Но устарела индустрия Донбасса, во многом дотационная в рамках большого планового хозяйства, в условиях периферийного капитализма оказалась неэффективной, и ее демонтировали в ходе реформ 1990-х годов. Варварские средства, которыми проводили деиндустриялизацию, приводили к тому, что целые города оставались без средств к существованию после закрытия шахт или заводов. Скажем, в прежнем месте «шахтерской славы» Стаханове Луганской ходе реструктуризации угольной отрасли закрыли все шахты.Вследствие безработицы Донбасс покрылся сетью нелегального угледобычи – так называемых «копанок», которые работают под уголовным «крышей» и на которых отсутствуют какие-либо цивилизованные условия труда.
Все это вызвало возмущение и гнев жителей Донбасса. А номенклатурная элита Донбасса, какая именно обогащалась на деиндустриялизации (криминальная приватизация, распыление заводов на металлолом, нецелевое использование средств, которые выделяло государство на создание новых рабочих мест), направляла этот социальный гнев в адрес Украины в целом, которая обманными лозунгами якобы заманила богатый Донбасс в ловушку и пустила по миру. Эта родовая травма породила печально миф о том, что депрессивное Донбасс всех вокруг «кормит», а экономические проблемы являются лишь следствием искусственного эксплуатации Донбасса.
В то же время местная элита в начале 1990-х годов пыталась отгородиться от России, чтобы получить доступ к присвоению бывшей «социалистической собственности». Именно в ней были прекрасные стартовые возможности для первоначального накопления капитала. Россию, в которой происходили радикальные рыночные реформы, воспринимали как угрозу всевластию коммунистической номенклатуры. Уже в 1992 году в Донецке установилась власть «красных директоров», которые использовали начало приватизации в свою пользу, манипулируя трудовыми коллективами. Олицетворением этого процесса стала фигура директора, впоследствии владельца донецкой шахты имени Засядько Ефима Звягильского, по сей день депутата Верховной Рады от Донетчины.
Следствием этих процессов стало стремление донбасских жителей отгородиться от изменений, которые в их реалиях воспринимались как синоним нищеты и распада привычных ценностей. Реальность СССР (и УССР) стали воспринимать как потерянный рай.
Эти два важных компонента: чисто материалистическое восприятие политической и попытки отгородиться от изменений, – были толчком к тому, чтобы Донбасс поддержал независимость Украины, но сразу же превратил себя в общественные тормоза развития страны, ведь эти мотивации были кардинально противоположны мотиваций большинства населения страны, которые руководствовались в своем выборе определенными идеалистическими представлениями и прежде стремлением изменений. Характерно, что в 2013 году количество противников независимости Украины на Донбассе превысила количество ее сторонников: согласно опросу агентства «рейтинга», свой выбор 1991 повторили бы лишь 33% жителей Луганщины и Донетчины против 57% тех, кто считает провозглашение независимости за историческую ошибку.
Ее идеология
Идеологию донбасского сепаратизма очень трудно классифицировать в классических политологических терминах, потому что здесь есть странный синтез левого и правого, шовинизма и «интернационализма». Национализм в Донбассе невозможно в силу специфики формирования местного населения – здесь почти нет автохтонов, за время промышленного освоения «дикого степи» здесь образовался «плавильный котел» из представителей различных этносов.
Для Донбасса характерной была взаимодействие украинских и русских народных масс практически без участия гуманитарной интеллигенции. Элитные слои общества здесь представляла преимущественно техническая интеллигенция. Вообще в межчеловеческих контактах огромную роль играли именно технологические отношения, ведь именно производство было главной ареной общественных интеракций. Формировалось индустриальное общество без сегрегации по национальному признаку, но с сильными технократическими традициями,
- Пишет ведущий луганский социолог Илья Кононов в работе «Этнос. Ценности.Коммуникация (Донбасс в этнокультурных координатах Украины) ».
Маркером местной идентичности всегда был русский язык как средство «межнационального общения», поэтому любые попытки украинизации региона воспринимались очень болезненно, как посягательство на основы местного образа жизни. В то же время массовое сознание очень трудно формулировала, в чем именно это посягательство заключается. Интересные данные предоставило по этому поводу социологическое исследование Киевского международного института социологии «Мысли и взгляды населения Юго-Востока Украины. Апрель 2014 ». Согласно данным этого исследования, 47% дончан и 44,2% луганчан считают, что Россия справедливо вмешивается во внутренние дела Украины для защиты русскоязычного населения. Это самые высокие показатели по всем Юго-Востоку. В то же время жители Донецкой и Луганской областей признают, что русскоязычные граждане не испытывают притеснения в Украине – так считают 60,8% луганчан и 57,2% дончан.
Массовое сознание искала определенной понятной идентичности и не находила другой ее формы, чем собственно отождествление с Советским Союзом. Долгое время, вплоть до 2004 года, своей репрезентации Донбасс видел в партии. Собственно, Донбасс воспринимал себя как последний форпост СССР.
Это определяло и специфическую форму отношения к России. Пророссийские организации, образовавшиеся на Донбассе с начала 1990-х, до недавнего времени были в довольно маргинализированных положении, поскольку идентифицировать себя с русским национализмом местный люд не мог. В то же время тяготение к Москве как имперского центра было ощутимо во всех общественных слоях. Даже местная оппозиционное меньшинство идентифицировала себя скорее с российским либерализмом, чем с украинским проектом. Приемлемой альтернативой для Донбасса была реанимация в каком виде «союза братских народов». Именно в Луганской и Донецкой областях проживает наибольшее количество сторонников объединения России и Украины в единое государство – так считают 15,9% луганчан и 12,4% дончан.(По данным опроса КМИС 2014 года.)
Еще одна важная черта донбасской идентичности – это тяготение к авторитарных тенденций в общественной жизни. Местный уклад жизни, во всем связан с циклами крупного производства, призвичаював к стремлению «сильной руки», которая наведет «порядок» и даст ежедневные гарантии существования. В этих условиях демократии воспринимали не иначе как хаос, враждебное, экспортировано с Запада явление. Характерным для Донбасса является дисциплинированное единодушное волеизъявление за политическую силу или лидера, которая в это время олицетворяла идею «твердой руки».Сначала это были коммунисты как реваншистская сила, стоявшая на обороне идеалов УССР, затем эти надежды были перенесены на Виктора Януковича и Партию регионов. Согласно данным социологического опроса Центра Разумкова и фонда «Демократические инициятиви» (декабрь 2013 года), на Донбассе уровень поддержки авторитарного способа правления составил 29% против 36% сторонников демократического устройства (для сравнения – 77% жителей западных областей Украины поддерживают демократию).
Очень странным извне выглядит синтез левого и правого в политическом сознании жителей Донбасса. Стремление «справедливого общества» спокойно сосуществовало с крайней лояльностью к местной бизнесово-номенклатурной элиты. После подавления шахтерского забастовочного движения середины 1990-х годов никаких масштабных попыток гражданского сопротивления на Донбассе больше не возникало. Беспредел крупных собственников и бюрократии, сокрушительный к любой частной инициятиви уровень коррупции жители Донбасса воспринимали как имманентное зло, присущее системе. Идею самоорганизации были дискредитированы, волю «начальства» сведено к абсолюту. Сама идея развития «справедливого» общества полностью было связано с внешними силами, с налаживанием жизни «сверху» .Поэтому все попытки низового сопротивления клеймили как бесполезное или вредное баламутство.
Донецкий институт социальных исследований и политического анализа, изучая в середине нулевых годов ценностные ориентации жителей Донбасса, пришел к выводам, что 37% населения Донбасса придерживаются радикально-патерналистических взглядов: по их мнению, государство должно полностью брать на себя ответственность за жизнь и благополучие человека. Еще 45% респондентов придерживаются умеренно патерналистических взглядов, в то время как лишь 17% считают самих себя ответственными за собственную судьбу и благополучие семей.
На таком ценностном фоне неудивительно, что в 2004 году жители Донбасса не смогли идентифицировать себя с восставшим народом на Майдане вообще осознать себя как субъекта изменений, охотно принимая провластный миф о «купленную» массовку. Местные проукраинские и проевропейськи силы, несмотря на отчаянное сопротивление, тонули в море сторонников «единственно правильного выбора». 2014 история повторилась в еще более радикальном варианте, толкнув местное население в объятия сепаратистов, а затем и российских интервентов.
Ее элита
Большую роль в создании донбасской идеологии играла местная элита – симбиоз старой компартийной номенклатуры и криминала. Эти круги имели большое влияние на формирование всех постсоветских элит, но именно на Донбассе их власть приобрела дистиллированного вида.
Официальная политика донбасских элит упорно производила идеологические химеры, например, удивительный и агрессивный «антифашизм», который видел проявления фашизма абсолютно во всем украинском, а к его продвижению чем активно приобщали российских шовинистов, или региональный «патриотизм Донбасса» как антитеза общегосударственном гражданском патриотизме. Скажем, в Луганском регионе на пропаганде идей «русского мира» специялизувалася так называемая «комсомольская группа» в Партии регионов: председатель парламентской фракции ПР Александр Ефремов, руководитель облсовета Валерий Голенко, бывший глава облгосадминистрации Владимир Пристюк (все в советское время занимали руководящие должности в местном обкоме комсомола). Они лелеяли и контролировали пророссийский радикализм в течение десяти лет, чтобы весной 2014 дать ему «зеленый свет». В Донецке знаковой фигурой антиукраинского радикализма был секретарь городского совета, впоследствии народный депутат Николай Левченко. Автор пресловутой «языковой экспертизы», которую он провозгласил 2007 года на съезде Партии регионов:
Украинский язык – язык фольклора. С предоставлением статуса государственного русскому языку необходимость говорить на украинском просто исчезнет. Это не язык науки. А русский язык – язык науки, язык цивилизации.
На разработку и идеологическое обслуживание этих химер выделяли бюджетные средства, в этом русле работали коммунальные большинство частных медиа. Скажем, Луганский облсовет принял создания программы «Патриот Луганщины», которая противопоставляла местный, донбасский патриотизм общенациональном. Один из авторов программы, депутат облсовета Валерий Филиппов (к тому же ректор Луганской академии культуры и искусств), откровенно говорил:
Мы не будем заставлять наших школьников исполнять гимн Украины. Это, мне кажется, тупиковый путь. Я этого не понимаю.
Зато Филиппов предлагал в своей программе возродить советскую военную игру «Зарница». На средства той же Луганской облсовета проводили «Антифашистские форумы», куда приглашали депутатов Госдумы рода Константина Затулина, шовинистическую профессуру и кремлевских политологов, вроде Серґея Маркова. 2013 доходило до абсурда: когда Партия регионов официально поддерживала курс на евроинтеґрацию, очередное сборище «антифашистов» происходило под лозунгом «В Европу без фашизма».
Все это создавало определенное пропагандистский фон, подпитывавшая традиционные донбасские предрассудки и превращало местный люд в послушный объект манипуляций. Фактически эта политика элиты Донбасса создавала слепую ситуацию – на фоне постоянной идеологической накачки, направленной против общеукраинского проекта, против интеграции в него Донбасса, отклонения от «генеральной линии» было возможно только в еще реакционной и еще украинофобськиший сторону.
В результате сформировался мрачный интеллектуальный ландшафт: почти весь публичный дискурс узурпировала Партия регионов с ее антизападной, пророссийской риторикой, а на обочине накапливали силы коммунисты-сталинисты, российские черносотенцы и казацтво, сторонники конспирологических теорий о рептилоидов и всемирный заговор жидомасонов Ротшилдив.
Именно этот ландшафт взорвался вулканом 2014 во время так называемой «русской весны», когда бывшая официальная идеология вместе с распадом ПР начала шататься, а с андеґравнду на сцену полезли совсем мракобесное и мрачные персонажи, которые теперь и олицетворяют официальный дискурс «Новороссии».
Ее мифология
Мифология Новороссии эклектичная, что характерно для искусственного «право-левого» синтеза. Характерными примерами такого синтеза является Национал-большевистская партия в России и «Братство» в Украине.
Несомненно, галерею героев Новороссии возглавляют два персонажа: Сталин и Путин. Собственно, Путина воспринимают и подают как Сталина настоящее.В идеологических координатах ЛНР / ДНР эти фигуры бесспорно положительные. Это сильные лидеры, которые, безжалостны к внутреннего врага, противостоят Западу и заботятся о маленьком человеке. В этих фигурах олицетворено извечную донбасскую мечту о справедливости, которая придет сверху, от могущественного государства-империи.
Большую роль во внутренней мифологии играет и праворадикальной интерпретация православия. Иисус Христос в пределах этой точки зрения теряет черты универсального спасителя человечества и превращается в особого «русского Бога», который благословляет на войну против неверного мира западных «безбожников и извращенцев».
Свое место в пантеоне Донбасса сохраняет и Ленин как сакральный создатель советского проекта «золотого века Донбасса». Именно поэтому вести о свержении памятников Ленину в Украине вызывают особое возмущение у сторонников ногтевой идеологии.
Стержнем, который объединяет все эти разнородные элементы в единое целое, является культ Великой Отечественной войны. Именно победу СССР в войне воспринимают главное доказательство правоты дела донбасского сепаратизма.Ведь, в рамках местной идеологии, он противостоит «фашистам», защищая ценности, за которые «деды воевали». При этом сама сущность событий Второй мировой войны подвергается определенной аберрации: главным образом врага становятся уже не «немецко-фашистские» захватчики (среди сепаратистов можно обнаружить и сторонников Гитлера), а украинские националисты, враги СССР и «русского мира». Именно с ними боролся Сталин в прошлом, а Путин сегодня. А линия фронта противостояния этим главным врагам проходит именно через Донбасс.
Собственно, извне эти идеологические построения могут показаться сплошной бредом и шизофренией, но изнутри донбасского мифа все эти элементы создают логический и прочный пазл, на котором основывается полностью закрыта система взглядов. Само существование этой примитивной, но цепкой мифологии (Христос Ленин-Сталин Путин, Победа за нами!) Сводит на нет любые попытки успешной проукраинской пропаганды на Донбассе.
Существование Донбасса в таком состоянии очень хорошо описывает теория антрополога Франца Боаса, согласно которой одно и то же общество может одновременно существовать в различных хронологических порядках: часть может существовать в постмодерном измерении, часть – вгрузаты в традиционные ценности. Донбасс сегодня – это удивительная смесь из элементов советского модерна и архаичного общества, которая живет и развивается по своим законам, не синхронизированы с остальной частью украинского общества. Это настоящая представлена сообщество, которая позиционирует себя как альтернативу украинскому нации. Исследователь Донбасса японский ученый Гироаки Куромия в работе «Свобода и террор в Донбассе» писал:
И в географическом, и в символическом смысле Донбасс – отдельная сообщество, такая же, как страна, город или село. Это пространство, приграничья, где внутреннее стремление к свободе, дикая эксплуатация и ежедневное насилие соревновались между собой за власть.
Сегодня на примере «Новороссии» мы видим именно триумф ежедневного насилия. В идеологии донбасского сепаратизма имеем дело с настоящей реакционной Утопией, вера в которую превышает здравый смысл и блокирует способность к критическому мышлению. Жители Донбасса, покорно подчиняются абсурдным порядкам ЛНР и ДНР, – это не жертвы стокгольмского синдрома, а люди, находящиеся в плену крайне опасного квазирелигийного психоза, эсхатологической мечты о «небесной Новороссию».
Вместо выводов
Этот очерк донбасских идей и мифов может кому-то показаться слишком мрачным, кому-то – слишком поверхностным, а для кого-то он, наоборот, легко впишется в черно-белый мир противостояния эльфийской Украины и донбасского Мордора. Автор не ставил целью ни сгущать краски, ни выдавать желаемое за действительное. Но для того, чтобы украинское общество поняло, с чем имеет дело, ему придется заглянуть в пропасть, не забывая, что в настоящее время и пропасть всматриваться в него.