23 февраля в России и в некоторых ее странах-сателлитах и до сих пор празднуют "День защитника отечества", хотя уже давно известно, что рассказы о победе в 1918 году молодой РККА над немцами - один из многих советских мифов, что нет никакого исторического обоснования
Зато в России предпочитают не вспоминать другое событие, произошедшее в этот день в конце Второй мировой. 23 февраля 1944 года началась депортация с родной земли чеченцев и ингушей. Е
Депортации «наказанных народов» были и до этого – немцы и финны, калмыки и карачаевцы, балкарцы, крымские татары. Но операция «Чечевица» по выселению почти полмиллиона чеченцев и ингушей стала наибольшей.
Решение депортировать чеченцев и ингушей Президиум Верховного Совета СССР мотивировала тем, что «в период Великой Отечественной войны, особенно во время действий немецко-фашистских войск на Кавказе, многие чеченцы и ингушей изменили Родине, переходили на сторону фашистских оккупантов, вступали в ряды диверсантов и разведчиков, забрасываемых немцами в тыл Красной Армии, создавали по указке немцев вооруженные банды для борьбы против советской власти».
операцией Руководил лично Лаврентий Берия. 17 февраля 1944 года он доложил, что подготовка завершается, выселить принадлежит 459 486 человек.
Операция была рассчитана на восемь дней, а задействованы в ней были 19 тысяч оперативных работников НКВД, НКГБ и СМЕРШ и около 100 тысяч офицеров и бойцов войск НКВД.
Депортация проходила не без эксцессов – по разным данным, было убито от 27 до 780 человек, уклониться от депортации удалось 6 544 жителям республики.
Запрет на возвращение на родину для чеченцев и ингушей был отменен 9 января 1957 года. Большинство чеченцев и ингушей вернулось на родину только в 1959 году.
чеченцы и ингуши были реабилитированы по закону РСФСР от 26 апреля 1991 года «О реабилитации репрессированных народов».
Вспоминают очевидцы событий
Айна Акуева
«За моим отцом приходили несколько раз. Я до солдат выходила, мать пряталась в погребе. Я каждый раз говорила, что в доме я одна, а родители уехали на работы. Наконец они сами его нашли. Я пам’помню, как они с ним поступили: ударили его прикладом по затылку, повалили на землю, били ногами … Так и взяли нашу сім’ю … Они весь день держали нас на земле под дождем. Я пам’помню эти ужасные, грязные, вонючие вагоны для скота, в которых ничего … ничего не было … как мы ехали в них … было холодно, из всех щелей дуло, мы все время голодали … Нам, нашей семье ничего совсем не дали взять с собой: ни одежды, ни еды. Наверное, разозлились за то, что мы хоронили отца … Мы прибыли в Павлодар. Целый день просидели на вокзале. Потом уже какие-то казахи за нами приехали. Мы несколько лет скитались по разным домам, нам нигде не были рады, везде мы были нежданими и нежелательными … Им о нас рассказали специально, что мы людоеды, что, мол, детей мы едим. Вот они от нас шарахались, как от людоедов».
Товсари Чахкиева
«Я помню, что мы завтракали, когда пришли солдаты. Никто ничего такого не ожидал. Нам ничего не разрешили с собой взять – ни еду, ни одежду. Что было на столе – и то солдаты сгребли. Наверное, они голодные были. В чем мы были одеты, в том и погнали нас. Мы шли 12 километров до Армхи, а там нас посадили в грузовики и повезли в Орджоникидзе. Вокзал был полон народа. Площадь, платформа – везде сидели и стояли люди. Нам сесть было негде. Так весь день стояли под мокрым снегом. Вокруг автоматчики и пулеметы на платформах. Вдруг какое-то шевеление. Видим, что расчищают проход. Идут четыре автоматчика, а между ними человек в генеральской форме. Невысокий, голову вниз опустил, руки держит за спиной. Я не знала, кто это. Мне потом сказали: это, мол, сам Берия был. Он прошел, и нам дали команду грузиться в вагоны. В скотовозах было холодно. Туалетов не было. Еды не было. Мы держались, как могли. Умирали в дороге много. Трупы не хоронили, просто сбрасывали в снег. На одной станции положили мертвеца в канаву с водой. Нам так обидно было. Это же человек был …»
Юнус Дзангиев
«Когда мы ехали в этих вагонах было страшно холодно. Даже вши, от которых мы мучились, наверное, мерзли … Тиф был. Очень многие умирали от тифа. Мы пытались прятать трупы. Не отдавали. Возвращали их лицами к стенкам, меняли положение рук-ног. Уже мы знали, что не будут прятать, а так выкинут в сугроб. Мы же для них враги народа были – нелюди, значит, чего с нами церемониться? И еще причина была: там пайки считали за ртами, сколько людей живых едет в вагонах – значит, столько и ртов … Моя сестренка умерла уже в Казахстане. Мои родители ее не стали сразу хоронить. В сугроб не могли ее бросить, а копать – где там копать? Сугробы одни, метель была недели три … Положили они ее, мертвую, за стенкой в бараке, так она и лежала там, и мы спали месяц рядом с мертвой сестрой…»
Мухтар Евлоев
«Я помню это мучительное чувство голода. Все время, каждый день хотелось есть. Мечтали только об одном: где найти еду? Выживали просто на подножном корме. Однажды, это был год 48-й, я пошел в лес за хворостом и вижу, в снегу копошиться знакомый мне дедушка. Он мне не был родственник, я посмотрел: он пытался какие-то корешки из-под снега выкопать. Еду он искал. Вообще-то я знал, что он был одинок, что родственники у него все умерли от тифа и от голода еще в первую весну. Я предложил ему помощь, но он улыбнулся и сказал, что, возможно, я помогу ему дойти до дома, а то сугробы – идти трудно. Я пообещал. Когда я вернулся, он лежал лицом вниз на снегу. Я встряхнул его за плечо, но он не сказал мне ничего. Я повернул его лицом и … все понял. Я испугался. Мне только 12 лет было. Вместе с отцом и матерью мы его хоронили. Мать нашла два платья … Мы его так и завернули вместо савана в рваное женское платье. Почему он умер? От голода…»
