Корреспонденты КАВПОЛИТа отправились в Дагестан и побывали в знаменитых Гимрах, чтобы из первых уст узнать о причинах непрекращающихся спецопераций силовиков и своими глазами увидеть, что стало с селом после недавней контртеррористической операции.
В первой части материала авторы описали предысторию событий. Сегодняшний рассказ о поселке Временный, куда лишь недавно вернулись жители после контртеррористической операции, длившейся почти всю осень.
Зачищать до блеска
Последняя зачистка, начавшаяся 18 сентября и длившаяся более двух месяцев, проходила не в самом селе Гимры, а рядом – в поселке Временный. Итогом двухмесячной спецоперации стала ликвидация трех боевиков.
Временный является по сути филиалом Гимров. Образовался он в 80-х годах прошлого века. Здесь селились строители местной электростанции. В поселке живет 230 семей, это порядка тысячи человек.
Пока шла спецоперация жители были выселены из поселка, и никого постороннего туда не пускали. Лишь слухи о каких-то невиданных бесчинствах просачивались оттуда.
Спецоперация закончилась 26 ноября, людям позволили вернуться. Но как оказалось многим возвращаться уже некуда.
Мы знали, что наших коллег, пытавшихся ранее проехать в поселок, разворачивали на блокпостах назад.
Решили выдвинуться в Гимры из Махачкалы на ночь глядя, ни с кем не созваниваясь, чтобы оставить силовикам минимум времени на решение, как быть с непрошеными гостями.
В качестве формального повода для визита, заготовили объяснение, что освещаем акцию раздачи гуманитарной помощи.
Как ни странно, серьезных препонов нам никто не чинил. На въезде в село блокпост, на котором стоит ОМОН из Татарстана, у нашего водителя спрашивают номер. Он называет: 355.
Выясняем, что все местные жители старше 14 лет получили личный номер. Те, кто из Временного – трехзначный, те, кто из Гимров — четырехзначный.
Для омоновцев они уже не Магомеды, Ахмеды, Фатимы или Амины, они – номера. Пересекая блокпост, они как заключенные называют свой номер.
Их всех – женщин, мужчин, стариков, детей – сфотографировали с номером в руках в фас и в профиль. У всех взяли отпечатки пальцев, образец ДНК и заставили пройтись перед видеокамерой для фиксации типа походки.
Проезжаем в село. Раздача гуманитарной помощи идет в гимринской средней школе. Нас сразу окружают сельчане. Похоже, что мы первые журналисты, попавшие сюда с сентября.
Выясняется, что всем выселенным жителям Временного не предоставили на время спецоперации никакого пристанища. Все они живут у родственников или знакомых.
Хотя спецоперация закончилась более недели назад, они не возвращаются. Некуда.
В сентябре было тепло, и изгнанные жители покинули свои жилища налегке. Никто не предполагал, что придется скитаться два месяца.
В прошлую зачистку тоже выгоняли, но лишь на неделю. Теперь же все затянулось до холодов. А когда закончилось, оказалось, что их вещи не сохранились.
Сейчас, в декабре, они ходят в той же одежде, в какой ушли из поселка в сентябре.
На полу в школьном спортзале лежит гуманитарка: мешки с мукой, матрасы и ношеная одежда, преимущественно детская. Это лучше, чем ничего.
Нам приносят порубанный топором Коран. Рассказывают, что это сделали контртеррористы. Акт вандализма они объяснили тем, что больше не собираются терпеть в своей стране чужую веру.
Уже поздно. Нас определяют на постой и говорят, что на следующий день проведут во Временный. Там на въезде еще один пост, где неместных заворачивают. Но нам обещают показать, как пройти огородами.
На следующий день, проникнув в поселок с «черного хода», мы обнаруживаем, что большинство домов частного сектора взорваны вместе со всем домашним скарбом, и руины выровнены бульдозерами.
Жители утверждают, что недосчитались 42-х строений. Прямо посредине поселка стоит несколько новых трехэтажных многоквартирных домов. Их возвели по федеральной программе «Ветхое жилье».
Дома разрисованы свастиками, черепами с костями. Среди каракулей, сделанных краской из баллончиков, можно прочитать РУСИ и ФК московский «Спартак».
Окна в домах выбиты вместе с рамами, все квартиры абсолютно пусты. Изредка можно наткнуться на разломанные встроенные кухни, свисают обрывки натяжных потолков, с полов содран даже ламинат.
Местами из-под земли торчат простыни, ошметки ковров, детские трусики. Между домами бродит пожилая женщина в черном, плачет и пытается палкой разрывать рыхлую землю.
В руках у нее две столовые золоченные ложки. Судя по всему, это самое ценное, что ей удалось откопать из своего добра.
Мало-помалу жители поселка, увидев нас, подтягиваются и начинают рассказывать, как им обещали, что перестанут громить поселок, если они выдадут Сулейманова.
«Как мы его выдадим, его здесь давно нет? – недоумевают сельчане. – А если бы и был, что мы, мирные жители, можем сделать против вооруженных людей, если все эти ОМОНы и СОБРы ничего с ним сделать не могут уже столько лет?».
Жителей Временного обвиняют в том, что у них обнаружили бункеры боевиков, уходящие на семь этажей в землю.
«Пойдем, покажем семиэтажный бункер», – предлагают наши собеседники.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что бункер, где отсиживались боевики, не более чем погреб под домом.
Сам дом взорван. Как и два соседних дома. Под ними тоже, видимо, искали погреба, но не нашли. Остались лишь рвы прокопанные экскаватором.
Идем мимо поселковой школы. До спецоперации там стояли 18 компьютеров, теперь – ни одного. Вывеску со школы сняли и перевесили на коровник.
.JPG)
Стены коровника сломаны. И сквозь пролом виден столб, украшенный каким-то шутником-контртеррористом: бюстгальтер, панталоны, дамские сапоги. Напоминает языческого идола из культа вуду.
На окраине поселка контора гидростроителей. Внутри такая же разруха: окурки, недопитая бутылка водки, игральные карты, взломанные сейфы.
Нас сопровождает толпа всхлипывающих женщин. Сквозь слезы они рассказывают, как у местного жителя Магомедзагира Абдулаева в первый же день во время обыска пропало 420 тысяч рублей, припасенных на свадьбу сына.
Он пошел и написал заявление в милицию. На следующий день у него провели еще один обыск, обнаружили патроны. Теперь ему не до пропавших денег, он обвинен по 222-й статье и ждет суда.
Рассказывают, что многих молодых людей задерживали. Всех вернули, кроме одного. Где он, не известно. Все видели, что его арестовывал начальник унцукульской милиции. Но теперь, когда его спрашивают, он говорит, что знать не знает, куда подевался парень, «наверное, у русских».
Большинство молодежи предпочло не испытывать судьбу и рвануло заграницу, как правило в Турцию. Вернуться уже не могут. При возвращении их обвиняют в том, что они воевали в Сирии против Асада. С осени прошлого года это стало подсудным после того как расширили понятие «членство в НВФ».
Водитель, вывозивший нас из села, объясняет, что едет в прокуратуру – сына обвинили как сирийского боевика, подали в розыск, а теперь он наконец получил официальную справку из посольства России в Каире, что сын не в Сирии, а в Египте, может, поможет...
В целом, примерно так я представлял себе налет зондеркоманды на деревню где-нибудь под Смоленском, году этак в 1942.
Это не похоже на эксцесс исполнителя. Все продумано, все осмыслено. Потрясающая деталька. Перед тем как запустить жителей в поселок омоновцы привезли гастарбайтеров, то ли китайцев, то ли вьетнамцев, чтобы те смотали колючую проволоку вокруг села, покидали из окон в траншеи чужие пожитки и присыпали землей там, где было не сподручно разворачиваться бульдозерами.
Ну не самим же руки марать... На прощание силовики объявили местным: «Не ремонтируйте ничего, через год мы вернемся».
