Министерство культуры России не выдало прокатное удостоверение фильму "Приказано забыть" о депортации чеченцев и ингушей в феврале 1944 года, а это значит, что в России фильм запрещен к показу.
Автор и продюсер фильма Руслан Коканаев в интервью Би-би-си признался, что не понимает причин запрета.
В официальном письме минкульта говорится, что "демонстрация данного фильма будет способствовать разжиганию межнациональной розни".
В качестве обоснования этой позиции авторы письма указывают, что центральный эпизод кинокартины - массовое сожжение жителей горного аула Хайбах - является "исторической фальшивкой".
Для Руслана Коканаева, занимающего пост главы администрации станицы Шелкозаводской Шелковского района Чечни, этот фильм - первая серьезная работа в кинематографе.
С начинающим режиссером беседовала Сурьяна Асуева.
Би-би-си: Вы не получили прокатное удостоверение для фильма "Приказано забыть", автором которого являетесь. Чем мотивировали в министерстве культуры России свое решение?
Руслан Коканаев: Мы такого шума не ожидали. Просто когда директор картины пошла в минкульт, ей вместо прокатного удостоверения выдали письмо, в котором чиновники назвали исторической фальшивкой описанный в фильме случай сожжения более 700 человек в Хайбахе.
Для чеченцев, ингушей совершенно понятно, что это не фальшивка. В своем письме они утверждают, что запросили архивные фонды, проверили документы, архив НКВД, и что данные события "являются исторической фальшивкой", а "демонстрация фильма будет способствовать разжиганию национальной розни".
Они говорят, что мы сняли картину только на основании одного письма Гришиани [Михаил Гришиани – генерал НКВД, 1938-1950 гг начальник УНКВД-УНКГБ-УМГБ Приморского края] о том, что он был вынужден уничтожить там людей. Хотя мы в фильме ни на какое письмо не ссылались. У нас были свои научные консультанты, был представитель нашего университета – Хизри Хаджиев, три автора книги "Хайбах. Следствие продолжается". Один из которых - Магомед Музаев – является руководителем архивного фонда Чеченской Республики.
Даже свидетели тех страшных дней были – Мумади Эльгакаев, у которого в Хайбахе погибли все родственники, и он сам чудом остался жив благодаря матери. На момент трагедии ему было восемь лет. Он успел перед смертью, будучи в тяжелом состоянии, летом 2012 года дать нам интервью: он помнил все до мельчайших подробностей, но из-за слез не мог сразу рассказывать.
Есть видеоматериалы, где Дзияудин Мальсагов [1942-1944 гг. – 1-й заместитель наркома юстиции Чечено-Ингушской АССР] рассказывает и показывает на месте, как все это было: "Тут стоял я, там стоял полковник, там была конюшня, которую подожгли..", - и так далее. Фактов у нас предостаточно, но, несмотря на все это, они отрицают эти факты. Вместо того чтобы повиниться, сказать: "Да, такие вещи бывали. Это неправильно, мы против этого, мы выражаем соболезнование родственникам, мы сделаем все, чтобы этого не повторилось". Почему-то они берут и заявляют, что ничего этого не было!
Би-би-си: Какие последствия влечет за собой запрет проката?
Р.К.: Мы не можем показывать картину в кинотеатрах России, не можем участвовать в конкурсах, даже заявку в Канны подать не смогли из-за этого запрета. Не можем транслировать по ТВ. Только опубликовать в интернете можем. Но мы все-таки надеемся, что попадем на некоторые фестивали, хотя там тоже есть ограничения, которым мы должны следовать.
Би-би-си: В своих интервью вы указываете на то, что эта картина - первый художественный фильм о событиях 1944 года. Чем она уникальна и чем отличается, например, от картины, описывающей дни депортации, чеченского режиссера Илеса Татаева "Когда отзовется эхо"?
Р.К.: Мы в своей картине затрагиваем моменты не только самого факта депортации, который уже признан, а те эпизоды, те преступления, которые совершались на местах. Никто раньше публично не рассказывал о том, что людей, которые были нетранспортабельны, физически уничтожали.
Би-би-си: Вы не считаете заявление министерства культуры России поводом начать новое расследование? Доказать все факты?
Р.К.: Поскольку сделано такое заявление министерством культуры, мы, конечно же, будем предпринимать какие-то действия. Я не хочу раньше времени об этом говорить, мы уже совещаемся со своими друзьями, которые анализируют это заявление, делают юридическую оценку ему. Возможно, мы и обратимся в суд, а может быть, это разрешится и само.
