Политика

Восход умеренного Ислама

Пока мы сидим и ждем салафистского лидера Камаля Хабиба в здании Каирского Союза журналистов, меня внезапно охватывает паника. Я замечаю, что моя переводчица, египетская журналистка Шахира Амин, одета в блузку без рукавов и ее голова непокрыта. По моему опыту, салафисты, приверженцы довольно строгого течения Ислама, относятся к подобным демонстрациям женственности весьма негативно. Один раз в Багдаде проповедник-салафист проклял меня за то, что я привел с собой на интервью женщину-фотографа, а в иорданском городе Ас-Сальт другой салафист буквально вспорхнул с кресла и наотмашь ударил по руке свою дочь, имевшую неосторожность войти в комнату, не сокрыв свое лицо от моих неверных глаз. 

До меня доходили слухи, что Хабиб смягчил свои взгляды по сравнению с 1970-ми годами, когда он соосновал радикальное движение «Египетский исламский джихад», или с 1980-ми, когда был посажен в тюрьму по подозрению в причастности к убийству президента Анвара Садата. Хоть он и отошёл от политики после десяти лет, проведённых в тюрьме, последствия «Арабской весны» побудили его преобразиться в лидера более умеренной политической партии. Хабиб регулярно проводил пресс-конференции в здании Союза, так что, вероятно, c женщинами с непокрытой головой ему пришлось смириться. 

Но меня все равно пугает, что он наотрез откажется смириться с блузкой без рукавов.

Я зря беспокоился. Появившись, Хабиб радостно приветствует нас через всю комнату и бросается к нам. На нем синий блейзер, в руках он сжимает смартфон. Глядя прямо в глаза моей переводчице, он протягивает ей руку для рукопожатия. Они обмениваются замечаниями по поводу невыносимой влажности. «Не хочет ли Шахира «Пепси»?» — участливо интересуется он.

Всего за несколько недель до моего прибытия в Каир салафисты сожгли дотла Коптскую христианскую церковь в районе Имбаба, всего в 15 минутах от места, где мы находимся. Известны случаи, когда салафисты угрожали женщинам, случайно зашедшим в их район в ненадлежащем виде. После долгих лет гонений со стороны полиции и спецслужб диктатора Хосни Мубарака, салафисты, похоже, отмечали свою вновь обретённую свободу оргией насилия.

Но после свержения Мубарака в Египте несколько недель — это целая вечность. Некоторые салафистские лидеры решили включиться в политическую борьбу, и они не могут позволить, чтобы поступки кучки каких-то бандитов бросали тень на их репутацию. Поэтому Хабиб решил пригласить лидеров Коптов на большое собрание для улаживания разногласий, и он хочет меня заверить, что у него нет никаких отношений с теми реакционерами, что сожгли церкви. «Халас. Хватит», — говорит он, как бы подводя руками черту. — «Прошлое — это прошлое, и этот ужасный поступок совершили люди, живущие в прошлом. Их время истекло».

Меня посещает сомнение, произнесена ли эта реплика Хабиба специально для западного журналиста, или действительно в ней проблёскивает свет новых возможностей. На протяжении нескольких последующих дней, в зарождающихся арабских демократиях Египта и Туниса я обнаружил, что исламисты всех мастей — от экстремистов салафистов до более ортодоксальных групп вроде «Братьев-мусульман» — заявляют, что покончили с прошлым и взяли курс на слияние с умеренным большинством. «Мы больше не можем быть партией, которая постоянно твердит «Долой то» или «Долой это», — говорит Эссам эль-Эриан, один из руководителей «Братьев-мусульман» в Египте. — «Того, против чего мы выступали, больше нет, поэтому нам необходимо вернуться к вопросу, за что мы теперь выступаем». 

По мере того, как «Арабская весна» сменилась жарким летом, различные движения Исламистов сформировали политические партии и мобилизовали силы на проведение национальных кампаний, чтобы представить свой обновлённый имидж в преддверии выборов, которые пройдут осенью и зимой. Параноидальная риторика об угрозе мусульманской самобытности уступила место политическим заявлениям, которые вполне можно принять за политическую платформу любой западной демократии: в них говорится о рабочих местах, об инвестициях, о равноправии. Новая метла, которая начисто сметёт последствия десятилетий коррупции. Новая эра конструктивного исламизма.

Пока ещё неясно, как это будет воспринято за стенами политических кабинетов. Многие египтяне, в основном молодёжь, не думают о грядущем правительстве; их по-прежнему заботит текущее. Активисты продолжают организовывать еженедельные демонстрации на площади Тахрир, пытаясь заставить временное правительство, возглавляемое военными, начать расследования преступлений времён правления Мубарака. «Они постоянно в состоянии революции», — говорит либеральный политик Хишам Кассем. — «Для политики они недостаточно организованы».

Организованность всегда была сильной стороной «Братьев-мусульман». Организация, основанная в 1928 году, чтобы продвигать закон и ценности Ислама, выстояла против зверских попыток подавления со стороны целой череды египетских лидеров. По разным оценкам, её численность колеблется от 100 000 и выше. В годы правления Мубарака открыто заявлять о своей связи с «Братьями-мусульманами» было всё равно, что напрашиваться на неприятности с полицией, или даже хуже. На Западе эта группа давно вызывает опасения как источник и экспортёр радикальной исламской идеологии: на базе отделений «Братьев-мусульман» сформировался ряд воинствующих группировок вроде палестинского ХАМАСа. Некоторые ученые считают, что они же были источником террористических организаций вроде «Аль-Каиды». В Египте, однако, группа давно отказалась от риторики воинствующего джихада и воспринимается в равной степени как общественное движение и политический субъект. Для бедных слоёв египетского населения «Братья-мусульмане» давно ассоциируются с общественными услугами, в частности, бесплатными клиниками и школами.

Теперь «Братьям-мусульманам» нужно также добиться поддержки среднего класса и зажиточных египтян. У многих юношей и девушек, прогуливающихся по Мосту имени 6 октября в четверг вечером — наслаждающихся прохладным бризом, дующим с Нила, и возможностью слегка пофлиртовать — идея правительства исламистов не вызывает отторжения. «Мы знаем этих людей. Мы ходим в одни школы, едим за одним столом, вместе играем в футбол», — говорит Фадель, 20-летний студент университета. «Если они придут к власти, мы будем судить о них по делам, а не по длине бород».

При такой ситуации можно было бы ожидать, что исламисты станут упиваться своим господством, принимая его за одобрение своих экстремистских взглядов. Но ничего такого не происходит. Напротив, все они сплачиваются вокруг политического центра, занимая позиции, которые оказались бы совершенно привычными для республиканцев и демократов в США. Лидеры «Братьев-мусульман» в Египте и «Эннахды» (Партии Возрождения) в Тунисе говорят об экономических приоритетах: создании рабочих мест, снижении государственного долга, привлечении зарубежных инвестиций, предотвращении оттока квалифицированной рабочей силы. О законах Шариата или ограничении прав женщин и немусульманских меньшинств практически не говорится.

 Чтобы успокоить критиков, опасающихся превращения исламистами Египта в теократическое государство, «Братья-мусульмане» выходят на политический ринг с одной рукой, добровольно связанной за спиной: их новая политическая «Партия свободы и справедливости» будет бороться только за половину мест на первых после свержения Мубарака общих выборах, и не будет выставлять кандидата на президентских выборах в начале 2012 года. (Когда видный деятель «Братьев-мусульман» Абдель Монейм Абу-аль-Фаттух в мае заявил о своем желании баллотироваться в президенты, он был исключен из партии). Таким образом гарантируется, что партия не получит большинства в новом парламенте, который займётся крайне важной задачей переписывания конституции. Все партии будут иметь возможность высказаться при формировании новых законов, уверяет эль-Эриан. Почему же «Братья-мусульмане» упускают шанс захватить политическое господство? По словам эль-Эриана, потому что «мы понимаем, что это вызвало бы панику в обществе, а отсутствие паники благоприятно как для нас, так и для Египта».

Либералов, с которыми я встречаюсь, это не впечатляет. Некоторые из них утверждают, что это пустые слова: «Братья-мусульмане» знают, что большинства им в любом случае не получить. Аля аль-Асуани, самый знаменитый каирский писатель и видный либеральный деятель, заявляет, что у «Братьев-мусульман» нет поддержки широких слоёв населения, указывая на победу либеральных кандидатов на выборах в органы студенческого самоуправления в ряде университетов. Тем не менее, он немного встревожен. Несмотря на все хвалёные политический принципы, говорит аль-Асуани, «в погоне за властью «Братья-мусульмане» не остановятся ни перед чем, им нельзя доверять». Другие либералы чувствуют подвох: «Братья-мусульмане» просто добавят в избирательные списки своих доверенных независимых кандидатов с тем, чтобы получить большинство мест и заглушить либеральные голоса в парламенте.

Положение усугубляется тем, что либеральные группы дезорганизованы. Те молодые парни, что свергли диктаторов в Египте и Тунисе, не проявили никакого интереса к формированию политических партий: 30-летний руководящий сотрудник компании Google Ваиль Гоним, практически ставший лицом революции на площади Тахрир, выпал из поля зрения. Прочие либеральные активисты всячески стараются не отставать, но не демонстрируют ни революционных качеств молодёжи, ни организованности исламистов. Бывший глава Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) и лауреат Нобелевской премии мира Мохаммед эль-Барадеи, похоже, никак не может решиться баллотироваться в Президенты.

Либералы также показали себя плохими демократами. Несколько видных либеральных деятелей, включая эль-Барадеи, инициировали сбор подписей с целью вынудить правительство перенести парламентские выборы и сначала поручить комиссии экспертов переделать конституцию. Как считает один западный дипломат, работающий в Каире, протестная кампания «Сначала конституция!» «отражает неуверенность либералов в своих шансах на выборах и желание заручиться какой-либо поддержкой». С политической точки зрения, призывая перенести выборы, либералы откровенно преследуют личные цели: это поможет им выиграть время, чтобы попытаться создать такую же сильную организацию, как у «Братьев-мусульман».

Смогут ли исламисты и либералы научиться играть по одним правилам? Этот вопрос звучит не только в Каире и Тунисе, но также в Дамаске и Сане: если религиозные и светские группы смогут работать вместе в Египте и Тунисе, это станет впечатляющим примером для Сирии, Йемена и других стран арабского мира, где уже дуют ветра революций. У западных держав есть свой интерес в этом вопросе. После падения Мубарака множество обсуждений в США и Европе было посвящено тому, могут ли его преемники достичь соглашения с Западом и поддерживать мир с Израилем. Однако, первым и важнейшим испытанием для молодой арабской демократии станет примирение противоречащих друг другу политических течений.

Пока Исламисты проявили больше желания идти навстречу, и администрация Обамы, похоже, полагает, что они будут вести себя как благоразумные политики, а не как реакционеры или радикалы. Государственный секретарь США Хиллари Клинтон в конце июня подтвердила сообщения о том, что администрация перейдет к прямому общению с «Братьями-мусульманами» вместо опосредованного, через египетских парламентариев, связанных с исламистами. Но примирительные жесты Исламистов на самом деле предназначаются не для западной аудитории. Они пытаются в первую очередь успокоить своих сограждан — египтян и тунисцев. (Примечательно, что тема США или Израиля всплывает в моих разговорах крайне редко).

Исламисты, похоже, осознали, что их радикальная политика изжила себя. На примере Ирана и сектора Газа они увидели вредоносные последствия экстремистского поведения: помощь Запада и поток инвестиций прекратится и за этим, возможно, последуют экономические санкции. Как бы Исламисты ни желали власти, они не хотят унаследовать обанкротившееся государство.

Они тоже, возможно, рассчитывают выиграть время с тем, чтобы консолидировать свою позицию, но существуют и другие правдоподобные объяснения их линии поведения. Одно из них заключается в том, что арабская революция развязала руки умеренному большинству внутри исламистских групп. На протяжении десятилетий угнетения со стороны режима только экстремисты отваживались высказываться, и это создавало у остального мира уверенность в том, что они высказывают мнение всего движения. С исчезновением угнетателей в организации «Братьев-мусульман» господствующее положение заняли умеренные исламисты. Они намного превосходят экстремистов своей численностью, и это наделяет их властью в зарождающейся демократии. Теперь они формируют повестку дня.

Но существует и отрезвляющая перспектива необходимости управлять правительством, возможно, в качестве ключевого партнера в коалиции. Когда эль-Эриан задумывается о стоящих перед ним задачах, лицо его мрачнеет. «Рабочие места, откуда они возьмутся?» — спрашивает он. — «Нам нужно создавать рабочие места. Нужны инвестиции, а не займы. Нужны предприятия. Нужно увеличить объём экспорта. Если мы поработаем как следует, через пять лет Египет станет превосходным рынком.» Иными словами, сейчас не время дискутировать по поводу тонкостей законов, изложенных в Коране.

Есть еще один фактор, заставляющий исламистов заново определять себя — это чрезвычайная политическая серьезность событий на площади Тахрир. Исламисты осознают, что принёсшую им освобождение революцию возглавляло поколение «iPad’а» с общечеловеческими, а не религиозными требованиями: работы, справедливости, достоинства. «Молодёжь объяснила всем нам, чего хочет, поэтому наша с ними повестка дня должна максимально совпадать», — говорит эль-Эриан.

В то время как Исламисты стекаются к политическому центру, неперестроившиеся салафисты стоят особняком. Я пригласил Абдельмаджида Хабиби в кафе в Тунисе. Хабиби возглавляет «Хизб ут-Тахрир», экстремистскую группу, пока не получившую мандат политической партии. По случайному совпадению, у меня опять женщина-переводчик, Сальма Махфуд; на ней джинсы, и её голова непокрыта. В её присутствии Хабиби чувствует себя дискомфортно и смотрит на меня, даже когда она к нему обращается. Хабиби утверждает, что не имеет большого значения, будет сформирована политическая партия или нет, поскольку он вообще не одобряет идею выборов или конституции. «Зачем нам конституция? У нас уже есть Коран, в котором прописаны все необходимые для общества законы». Он также не верит в современные идеи границ стран и наций: весь исламский мир должен подчиниться единому просвещённому правителю.

Таково видение мира салафистами, с которым я сталкивался на протяжении последних 15 лет. Но подождите. Через некоторое время тон Хабиби смягчается. «Мы полагаем, что люди могут быть счастливы, только если следуют Корану», — говорит он. — «Но если они этого не хотят, нам не следует их к этому принуждать». Поднявшись для прощания, он улыбается нам обоим. Он жмёт мою руку. А затем руку Сальмы.

 

Автор: Бобби Гош
подписаться на канал
Комментарии 7
  • Ну журналист чучело конечно. Хорошую по сути информацию преподносит с такого ракурса, что нет слов...
    (5138)
    6 августа'2011 в 09:23
    • Да, думаю сам Хабиб, ознакомившись, особо не порадовался бы...
      (15081)
      6 августа'2011 в 09:53
      • А что именно не так в статье?
        (-665)
        6 августа'2011 в 10:38
        • Скептицизм по отношению к взглядам саляфов. Он конечно умеренный, но уж слишком европейский для исламского СМИ :)
          (15081)
          6 августа'2011 в 10:44
          • Веравно не понял.

            Поясните подробнее все же.

            Ускользает от меня цименс этой статьи наверное без ваших пояснений.

            (-665)
            6 августа'2011 в 10:55
            • Согласен, журналист вместо нейтральной позиции смотрит на проблему с позиции секуляризма, с неуместным юмором.
              (2098)
              6 августа'2011 в 21:33
              • Абдула вам ответил выше, по поводу неуместного секуляризма, я бы добавил, что он не только неуместен, он неприемлем вообще, ибо он сразу подчёркивает всю заинтересованную риторику данного журналиста, а следовательно и всего издательства...
                (15081)
                6 августа'2011 в 21:42