И снова хочется немного поговорить о взрывах в Бостоне. Многие из тех, кто читал мой материал, написанный после призыва республиканца Питера Кинга (Peter King) снова начать это непонятное расследование радикализации мусульман в Америке, обвинили меня в разных нехороших вещах: антиамериканской позиции, нравственной глухоте, защите непростительного поведения, слепоте в отношении истинной сущности ислама.
Я думаю, что большинство моих критиков отталкивалось от одного-двух предложений. Но я все равно согласен с текстом вцелом. Моя главная точка зрения была и остается следующей:
Некоторые люди в Америке верят в то, что в том или ином виде принято называть «радикальным учением ислама». Один пример. По последним данным около 8% американцев готовы согласиться с утверждением, что взрывы террористов-смертников оправданы при определенных обстоятельствах.
По всему миру процент таких людей выше, намного выше. Поэтому есть опасения, что плюралистический ислам, преобладающий в Америке, может заразиться подобными убеждениями, как бы они ни возникли, от мусульман из других стран. Отсюда понятие «радикализация».
Однако: Нет никаких подтверждений того, что американские мусульмане приобретают более радикальные взгляды. Кроме того, что такие люди, как Пит Кинг, убеждают американцев, что американским мусульманам грозит радикализация, ничто на это не указывает.
Действительно, существенная часть американских мусульман не согласна с определенными пунктами внешней политики США. Многие считают, что они находятся в невыгодном положении осуждаемого и притесняемого меньшинства, к которому все относятся с подозрением.
Определенный процент чувствует себя отчужденным от других американцев. Это так. После 11 сентября 2001 года действительно появилась фанатичная предубежденность против мусульман. И давайте не будем сбрасывать ее со счетов.
Но давайте не будем сбрасывать со счетов и различия в отношении к мусульманам в демократической Америке в сравнении со, скажем, демократической Европой или демократическим Израилем.
Американское правительство с самого начала сторонится антимусульманских предрассудков, и официально они не стали культурной нормой. Американцы могут быть нетерпимыми, но они куда менее нетерпимы к мусульманам, чем все остальные.
Если некто, подвергшийся радикализации – то есть тот, кто уверовал в ту форму ислама, которая поддерживает идею насилия по отношению к невинным, – упрекает американскую внешнюю политику или ценности, и, уверовав таким образом, решил во всеуслышание заявить об этой идеологии с помощью насильственного акта, будем ли мы игнорировать, стесняться, извинять или отделываться какими-либо объяснениями идеологической составляющей его поступка? Конечно, нет.
Но поскольку такого рода терроризм очень редок – куда более редок, чем многие другие виды массового насилия, такие, как стрельба в общественных местах, совершаемая молодыми белыми мужчинами – нет никакого смысла выделять мусульманскую общину, применяя к ней более строгие меры в плане изоляции, слежки, досмотров, особых правовых и культурных санкций.
И нет ничего антиамериканского в том, чтобы говорить, что американская внешняя политика, даже если мы считаем ее правильной, может служить причиной для того, чтобы кто-то чувствовал себя чуждым этой стране.
Даже, если думаете, что война в Ираке по своей сути является хорошей вещью (лично я так не думаю, но предполагаю, что многие все еще так считают), вы можете признать и то, что каждое значительное действие, совершаемое американцами во имя Америки, в конечном счете, будет иметь определенные последствия, которые могут способствовать тому, что кто-то проникнется к Америке еще большей неприязнью.
Это не значит, что мы должны ублажать каждого, кто в один прекрасный день может встать на радикальные позиции из-за агрессивной внешней политики США. Это значит, что просто не можем жить так, будто истории не существует, будто хорошие поступки имеют только хорошие последствия, и будто, если считаем себя правыми, то мы действительно правы.
Точно так же, не должны уклоняться от того, чтобы все вместе как-то смягчить факторы, заставляющие людей переступить черту, отделяющую веру от поступков. Нам это не удастся, если будем выделять одну группу и устраивать за ней откровенную слежку.
Но это станет возможным, если сами будем служить примером законопослушания, уважения принципов равноправия, выступать против убеждений, которые не считаем приемлемыми для выражения своей религиозности в светском обществе.
Можем устроить выборы, и люди, которые проводят неправильную политику, могут лишиться своих должностей.
Мы говорим, что да, в Америке, имеем право верить, что изображение Пророка Мухаммада – это кощунство. Американцы, которые считают, что подобное верование абсурдно, готовы умереть, отстаивая ваше право на него, даже если они оспаривают его на публике.
Но на что мы не имеем права – и в здравомыслящем состоянии действительно обычно не переступаем эту черту – так это считать тех, кто не разделяет убежденность в том, что карикатура – это кощунство, виновными в преступлении, требующем наказания.
Далее нужно хотеть услышать тех, кто считает, что абсурдна сама идея нарисовать кощунственную картинку. И нужно быть толерантными к тем, кто настаивает на обратном.
Мы не считаем все убеждения равноправными. Убеждения, конфликтующие с давно впитавшимися в кровь американцев ценностями, такими, как свобода слова и самовыражения, не будут пользоваться популярностью. Вот как у нас, в условиях демократии и плюрализма, уживаются различные религиозные убеждения.
Это значит, что необходимо признавать и мусульман с их убеждениями. Противопоставление их всем остальным способствует изоляции.
С практической и моральной точек зрения нет смысла винить американских мусульман в действиях двух американцев (в том числе, одного гражданина), которых можно считать в равной степени ассимилировавшимися и не ассимилировавшимися, которые как личности подвергались разным видам давления, при этом один из них, возможно, просто, как все младшие братья, идеализировал и боялся старшего.
Отметить этот факт – вовсе не обвинять в чем-нибудь Америку. Братьев Царнаевых подозревают в совершении преступления с применением насилия, терроризме и убийстве американцев. На то, чтобы понять, почему они это сделали, может потребоваться время, и, возможно, мы так этого и не поймем.
Просто я не понимаю, почему обвиняем один только исламский фундаментализм.
Закончу тем, с чего начал: крошечная, совсем крошечная, группа людей, придерживающаяся этих убеждений (хотя мы до сих пор точно не знаем, что на самом деле думали и во что верили Царнаевы! Мы не знаем этого!) совершает акты насилия. Если эти парни подверглись радикализации, то в споре о мотиве «факт» радикализации – это отправная точка, а не итог.
Для тех, кто ищет аналоги в американской культуре огнестрельного оружия: в случаях Адама Лэнзы (Adam Lanza), Эрика Харриса (Eric Harris), Дилана Клиболда (Dylon Klebold), Джеймса Холмса (James Holmes) мы можем признать, что доступ к оружию и многочисленные проколы в системе охраны психического здоровья – вот основные моменты для возможной дискуссии о пересмотре политики.
Клеймить позором всех поголовно американцев, владеющих оружием – это, конечно, глупость, но вовсе не то же, что клеймить какую-то одну религию.
На самом деле, американские политики, могут что-нибудь сделать по поводу торговли оружием; точно так же они могут что-то сделать по поводу исламской радикализации, но тут надо действовать совершенно иначе, скорее всего, косвенными мерами.
А обвинять в массовых убийствах доступ к оружию – это лишь способ помочь себе объяснить их действия, так же, как обвинять в терактах в Бостоне радикальный ислам – способ избежать поиска более серьезных и, возможно, более неприятных нам объяснений.
Например, теракт 11 сентября 2001 года был устроен спецслужбами США,чтобы ворваться в Ирак с войной.