|
До выселения Селима со своими тремя малолетними сыновьями жила в высокогорном селении Хайбах. Муж ее, Заур, погиб на фронте. В ее доме, так же, как и в каждом доме Хайбаха, с начала января 1944 года разместилось несколько солдат. Чеченцам объяснили, что красноармейцы вернулись с передовой, чтобы отдохнуть пару месяцев, прежде чем снова отправиться на фронт. Местным жителям было предписано кормить солдат и всячески о них заботиться.
Было еще темно, вспоминала Селима, когда трое военнослужащих оделись, чинно обвязались военными ремнями и повесили автоматы на плечи. Только после этого они сказали суетившейся по поводу завтрака Селиме, чтобы она разбудила детей. «В центре селе будет сход, – сказал один из военных. – Мы сопроводим тебя и детей».
Когда Селима с детьми прибыла в центр Хайбаха, большинство сельчан уже находилось там, перед Домом культуры. Там же были десятки красноармейцев.
Какой-то офицер призвал людей к тишине и объявил, что по приказу товарища Сталина все чеченцы должны быть высланы. Он сказал, чтобы в домах все оставили, как есть, а с собой в дорогу брали только еду на первое время.
«Советская власть позаботится о вас, – кричал офицер толпе стариков, женщин и детей. – Не берите слишком много вещей, власть трудящихся предоставит вам все необходимое!»
Так как военные грузовики, на которых депортируемых отвозили на равнину, до ближайшей железной дороги, из-за сильных снегопадов не смогли добраться до Хайбаха, людям предстояло добираться до железной дороги пешком.
Офицер спросил, есть ли среди собравшихся беременные или больные, те, кто не сможет совершить многочасовой пеший переход по горным тропам. Селима рассказывала, что этот вопрос для многих прозвучал, как надежда избежать депортацию. «Мы подумали, что больных оставят, не будут высылать». Больными или беремеными притворились многие, почти все женщины с малолетними детьми. Их отделили от остальных и повели к зданию колхозной конюшни имени Берии. В огромный сарай конюшни поместились 705 человек, которые сказались больными. Когда за последним из них захлопнули ворота, конюшню со всех сторон обложили сеном и подожгли. Селима и ее дети слышали крики сжигаемых заживо людей. Они видели, как обезумевшая толпа запертых в конюшне пыталась выбить ворота.
Остальным на сборы дали полчаса. В суматохе сборов Селима все время обдумывала возможность сбежать. Она уже объяснила сыновьям, чтобы они ждали ее знака. Когда находившийся поблизости офицер отошел на несколько шагов в сторону, отвлеченный раздавшимися в рядах высылаемых криками, Селима с детьми побежала к лесу. Офицер заметил ее спустя несколько секунд. Он закричал что-то на непонятном Селиме языке, присел на одно колено и начал стрелять. Двое старших сыновей Селимы, восьмилетний Асхаб и пятилетний Муслим, были застрелены во время побега. А спустя двое суток другие чеченцы, те, кому так же, как и ей, удалось сбежать, нашли Селиму с ее единственным оставшимся в живых сыном Замбеком.
Селима прожила около ста лет. Во время первой войны погибли двое внуков Селимы. Так, спустя более чем шесть десятков лет после Хайбаха, Селима и ее сын Замбек снова оказались единственными выжившими из всей семьи.
Певец Солнца
Шаману в феврале 1944 было чуть больше двадцати. Он был тогда героем в своем родном селе Алды. В первые дни войны добровольцем ушел на фронт, а через полтора года вернулся, весь украшенный орденами и медалями. Хотя и прихрамывая на раненную ногу, но все же живой. Шаман был музыкантом-любителем. Он даже на фронт ушел со своей любимой гармонью.
23 февраля Шаман, как и все солдаты, собирался отметить праздник – день Советской Армии. Когда ему утром того праздничного дня велели направиться в центр села, он был уверен, что его, как героя войны, будут поздравлять. Однако вместо поздравления Шаману, как и остальным чеченцам, объявили о предстоящей ссылке.
Алдынцам также дали полчаса на сборы самого необходимого. Женщины метались по убогим глиняным саклям, хватая то одно, то другое, не зная, что именно может пригодиться в пути. Шаман взял только свою военную котомку и гармонь. В Казахстане, куда Шаман попал после депортации, он, как и тогда на фронте, не расставался с инструментом. Только песни его теперь были другие. Не победные фронтовые песни, вдохновлявшие на бой. Теперь он пел о Чечне, о заснеженных горных вершинах, о родном селе, о бесправии и несправедливости. Одна из его песен была посвящена Солнцу. «Ой, ты Счастливое Вольное Солнце, – пел Шаман, – ты видишь каждый день мои горы. Ты не обязано раз в неделю отмечаться в комендатуре, Счастливое Вольное Солнце. Тебе не приходилось испытывать на себе ненависть Сталина, Солнце. Тебе не приходится тосковать по родине, ибо твоя родина – вся огромная Земля…».
Кто-то настучал местному НКВД на Шамана. В доносе было сказано, что певец вдохновляет депортированных чеченцев на бунт, что его песни содержат антисоветскую агитацию. Шамана судили и отправили за «Песню о Солнце» в лагеря. На 20 лет. Гармонь Шамана, его единственное имущество, Советская власть конфисковала. Через 7 лет после того, как Шамана осудили, умер Сталин, а через 12 лет чеченцам разрешили вернуться домой. Только после этого певца реабилитировали.
Шаман вернулся в Чечню, и жил все в том же селе Алды, неподалеку от чеченской столицы. В последний раз я видела его весной 1999 года, за несколько месяцев до начала второй войны. Он все так же сочинял песни, правда теперь уже на другой гармони. Ту, старую, в отличие от Шамана, так и не реабилитировали, она сгинула где-то в подвалах НКВД.
Я не знаю, жив ли он сейчас. В феврале 2000-го года в этом селе прошла одна из самых кровавых за новейшие российско-чеченские войны «зачисток». Российские войска после нескольких месяцев тяжелых боев вошли в Грозный. Алдам, как одному из населенных пунктов, лежавших на пути к столице, досталось больше всего. По рассказам выживших свидетелей, в те дни было расстреляно около ста мирных алдынцев.
Удалось ли певцу Вольного Солнца Шаману пережить еще один кровавый февраль, я не знаю.
