Лет 15 на Северном Кавказе продолжается контртеррористическая операция. В основном, она ведется методами «мойдодыра», т.е. жестких зачисток. В результате неизбирательное и незаконное насилие скорее воспроизводит мобилизационную базу подполья, чем решает проблему.
Северный Кавказ превратился в своего роду госкорпорацию по производству коррупции, нестабильности и мощнейших угроз безопасности, аккумулирующую многомиллиардные средства. Бенефициаров у ней огромное множество, как на местах, так и в Москве. Сложилась целая система, заинтересованная в росте насилия, развернуть которую куда-либо очень сложно.
Только последнее время в регионе начали практиковать «softpower» («мягкая сила»). В Дагестане при Магомедсаламе Магомедове с 2010 года пошел внутриконфессиональный диалог между суфийской и салафитской общинами, заработала «комиссия по адаптации боевиков». В Ингушетии же полковник спецназа Юнус-Бек Евкуров с самого начала, с осени 2008 года, попытался сделать так, чтобы контртеррор воспринимался жителями, по крайней мере, как меньшая угроза, чем терроризм.
|
Несмотря на громкие теракты 2012 г., например, подрыв шейха Саида-афанди Чиркейского, можно осторожно заметить, что эти методы начали давать свои плоды. В Ингушетии больше, чем в Дагестане, но ситуация там и сложнее.
«С самого начала был налажен диалог с гражданским обществом. Нет, массовое ненасильственное движение, приведшее к отставке Зязикова, не стало «партией Евкурова». Некоторые оппозиционеры были аккумулированы властью. С остальными независимыми организациями начался диалог, а через них — разговор с обществом в целом. Насколько это было важно, стало ясно уже скоро, после покушения 22 июня 2009 года на Евкурова. Президент был выведен из строя на несколько месяцев, однако ничто в республике не обрушилось, власть никто не раскачивал и не свергал», - пишет Александр Черкасов, член правления общества «Мемориал».
Впоследствии Евкуров, вернувшись в строй осенью 2009-го, старался остановить произвол федеральных силовиков — и это ему удавалось где-то до конца 2011 года. Убить противника — не выход. «Смерть — это только начало» в круговороте мести. Понимая это, Евкуров разговаривал и с осажденными в ходе спецопераций и с родственниками боевиков. Была создана «комиссия по адаптации боевиков», которая вывела «из леса» десятки человек, не совершивших тяжких преступлений.
А еще были легализованы умеренные салафитские общины. Оно, конечно, гораздо легче брать на оперативный учет прихожан «неправильных» мечетей, а потом «работать» с ними и отчитываться этой работой. А то, что в результате эти молодые «молящиеся мусульмане» (как их иногда называют на Кавказе), поняв, что от них после первого похищения и допроса не отстанут, уходят «в лес» — так этого в отчетах не будет. Шесть таких мечетей были легализованы, несмотря на неудовольствие республиканского муфтията.
В результате, по данных ФСБ, в 2011 году по сравнению с 2009-м уровень активности вооруженного подполья снизился в Ингушетии более чем в семь с половиной раз (если считать по числу убитых и раненых силовиков). За последние девять месяцев 2011 года ни один житель Ингушетии не ушел «в лес».
В Дагестане играют свою роль появившиеся каналы для реализации молодых мусульман в легальном поле. Положительно сработала легализация (пока не официальная, только де-факто) ассоциации «Ахлю Сунна валь-джама’а и ее деятельности, а также открытие дагестанской уммы для исламского мира – осенью 2012 г. республику посетил генсек Международного союза улемов Али аль-Карадаги.
«Подполье, его идеологи и руководители оказались лишены мобилизационной базы, пополнения, «пехоты». Между прочим, прошедшим летом использование таких методов на основании дагестанского опыта одобрил на заседании Национального антитеррористического комитета в Махачкале директор ФСБ Александр Бортников (хотя результаты в Дагестане более скромные). Тактика «мягкой силы» в итоге оказалась более опасна для подполья, чем жесткие спецоперации», - пишет Черкасов.
Вообще, интеграция умеренных кавказских исламистов в общественно-политические процессы – это важный шаг на пути стабилизации ситуации.
Надо создать условия для вовлечения растущей исламской общины (всех ее частей – от суфиев до салафитов) в региональную общественно-политическую жизнь на созидательной базе. Пусть исламисты всех оттенков строят дороги, школы, больницы, вытаскивают молодежь из притонов, развивают мелкий бизнес, а не воюют друг с другом. Это научит их уважать и работать с оппонентами, входить в коалиции и договариваться.
Приход исламистов в дагестанскую политику оздоровит со времен всю систему, подстегнет развитие. Традиционные этно-партии и кланы в кризисе. Они, будучи не способны предложить ничего принципиально нового, заняты "распилом" денег, выделяемых из федерального бюджета. Это мучительный и не быстрый процесс, но, может быть, именно в появлении чего-то вроде исламских «христианских демократов», только по-кавказски жестче, и есть рецепт для лечения болезней республики.
«Умеренные салафиты», «тарикатисты» и лидеры самой массовой группы «просто мусульман» (т.е. не "суфии" и не "салафиты", люди, не желающие участвовать в этих кажущихся бесконечными разборках, переросших порой в настоящую войну) должны объединяться на какой-то общей базе религиозного созидания. Если так, то со временем у исламистов появится что-то вроде своего общественного объединения, участвующего в политике, или они даже могут реализовываться через существующие структуры. Например, региональные отделения "Патриотов России", "Яблока" или эсеров могли бы, наверное, стать площадкой для новой необычной силы. Почему бы нет.
Такое развитие можно было бы только приветствовать. Ведь цели Шариата это – эффективная экономика, безопасность, качественное здравоохранение и образование, искоренение коррупции и клановости, мораль и традиционные ценности, а не только и не сколько введение специфического уголовного права.
За рубежом, кстати, начался крайне важный и беспрецедентный процесс интеграции салафитской общины в современную политику и вообще в широкую социально-политическую активность. Ранее салафиты отрицали парламентаризм, выборы и политическую работу как чуждые Исламу и обвиняли «Братьев-мусульман» в отступлении от Шариата за участие во всем этом.
Сейчас они создают свои партии, участвуют в выборах, продвигают свои идеи, наряду с другими политическими силами. В Египте салафитская партия «Нур» заняла на выборах второе место. Салафиты объединились в партии в Тунисе, Ливии, в Алжире, в Кувейте они уже давно участвуют в политике.
Похожие процессы наблюдаются у суфиев. В Пакистане недавно массовые протесты против коррупции возглавил известный богослов, суфий Тахир аль-Кадри.
Конечно, проблем еще везде очень много. Но вектор оздоровления начал проясняться.
