Кровавый алтарь

Международная кризисная группа (International crisis group, ICG) опубликовала доклад «Северный Кавказ. Вызовы интеграции». Его авторы, работавшие над документом больше года, пытаются ответить на вопрос: какая стратегия нужна для Кавказа – силовая или «мягкая». Ответ неоднозначен.

Повелитель бедствий

Доклад состоит из трех частей, из которых первые две («Этничность и конфликт» и «Ислам, вооруженное подполье и борьба с ним») уже опубликованы. Третья увидит свет будущей весной, она посвящена проблемам госуправления в регионе, работе социальных институтов (медицины, образования), избирательному процессу. Причем именно в этом докладе будет предложен конкретный список рекомендаций, выработанных экспертами ICG.

«Цель наших докладов – познакомить российских и зарубежных читателей с регионом и его проблемами. С одной стороны, мы ориентировались на читателей, которые ничего не знают о Северном Кавказе, а с другой – хотели сделать их интересными и для тех, кто следит за ситуацией в регионе регулярно», – говорит один из авторов доклада Екатерина Сокирянская в интервью информагентству «Кавказский узел».

Кстати, ICG сразу после создания в 1995 году уже подступалась к проблемам Северного Кавказа, однако этот проект очень скоро был свернут после похищения в Чечне основателя организации Фреда Куни. Получивший прозвище «Повелитель бедствий», он занимался гуманитарными миссиями во многих уголках планеты, и в Чечне тоже пытался выступить в переговорном процессе. Местонахождение американца до сих пор неизвестно (вероятнее всего, он убит), а «кавказский» проект ICG был свернут.

Возобновился он лишь год назад, когда и началась работа над новым докладом, для чего был даже воссоздан Московский офис ICG (на постсоветском пространстве их теперь три – также в Бишкеке и Тбилиси). Готовя доклад, эксперты кризисной группы изучали монографии и газетные публикации, а также проводили «полевые» исследования: интервью с чиновниками, общественными деятелями, учеными и с обычными людьми.

По этническому принципу

Нынче самая опасная проблема Кавказа – это политический исламизм, коему мы и «обязаны» вялотекущим военным конфликтом, в котором только за последние три года погибли более двух тысяч человек. Словно прожорливый дракон, исламизм «подпитывается» прочими проблемами региона, в частности, межэтническими, межрелигиозными и территориальными (в том числе земельными) конфликтами. Именно их анализу эксперты ICG закономерно и посвятили один из трех своих докладов.

Так уж повелось, что Северный Кавказ многоязычен и многобожен. Пожалуй, единственный пример более или менее успешного объединения столь разномастных территорий – это Горская республика, существовавшая с 1917 по 1924 годы. И хоть в ее название присутствовало (невообразимо по нынешним временам!) словцо «советский», именно бредовая национальная политика властей Страны Советов и породила большинство межэтнических конфликтов, полыхающих и тлеющих нынче на Северном Кавказе.

Современную Россию, наследницу советской административно-территориальной системы, эксперты ICG называют «асимметричной федерацией, в которой сравнимые по численности этнические группы могут иметь качественно разный политический статус: одни имеют свои административно-территориальные единицы, а другие нет».

Стоит присовокупить к этому психологическое «наследие» советских репрессий, которые нисколько не забыты даже спустя три-четыре поколения. И сегодня исламистское подполье использует подобные «образы прошлого» для пополнения своих рядов. Например, чеченское сепаратистское движение, поначалу сугубо этническое, постепенно радикализировалось по мере того, как боевики принимали панисламистскую риторику и идеологию.

Особое внимание ICG уделяет умеренным национальным движениям на Северном Кавказе. Но при любой искре умеренность может перерасти в сепаратизм. Можно только пальцы загибать. Кумыки в Дагестане требуют своего представительства в органах власти республики (а также образования Таркинского района на месте, куда переселяют лакцев). Лезгины требуют возвращения России их этнических анклавов в Азербайджане – селений Храх-Уба и Урьян-Уба. Настаивают на образовании этнической автономии ногайцы, черкесы – на исторической реабилитации их народа, а казаки – на признания их коренной этнической группой со всеми вытекающими последствиями и привилегиями.

Судьба лидеров подобных национальных течений – различна: кто-то маргинализирован и был убит в ходе конфликтов. Некоторые, напротив, стали влиятельными политиками, например, даргинец Саид Амиров (мэр Махачкалы); аварцы Сайгидпаша Умаханов (мэр Хасавюрта) и Гаджи Махачев (представитель Дагестана при президенте РФ), лезгин Имам Яралиев (мэр Дербента). «Это привело к разочарованию многих последователей, которые сочли, что они променяли национальные интересы на личные», – отмечают авторы доклада.

Земля и воля

Подробно исследуют эксперты ICG ситуацию вокруг Ауховского района: населенный преимущественно чеченцами-акинцами, он существовал всего два года до момента чеченской депортации в Центральную Азию в 1944-м.

После этого вайнахские села были заселены лакцами и аварцами. Сегодня вернувшиеся на историческую родину чеченцы и «коренные» дагестанцы живут здесь параллельной жизнью: дети учатся вместе, но уже молодежь и взрослые ходят в разные мечети, нередко случаются межэтнические драки. И сейчас чеченцы все громче заявляют о воссоздании Ауховского района как зоны их компактного проживания.

Многие локальные конфликты в Дагестане, схожие с этим, коренятся и в законах об отгонном животноводстве. Сегодня, по подсчетам ICG, более ста дагестанских кутанов не имеют правового статуса. Возникают трения между их жителями и аборигенами равнины, относящимися, как правило, к разным этническим группам.

В иных конфликтах принимают участие сотни человек. По мнению экспертов ICG, подобные вопросы могут быть решены только на федеральном уровне – через создание спецкомиссии по земельной реформе, куда вошли бы представители всех заинтересованных сторон.

Еще одна «болевая точка» Кавказа – это Пригородный район. Именно здесь, как предлагают эксперты, должны быть реализованы образцовые принципы преодоления межэтнических конфликтов: дети должны учиться в этнически смешанных детсадах и школах, а для осетин и ингушей должны быть созданы равные возможности трудоустройства и представительство в органах власти.

Но даже в сравнении с Дагестаном и Северной Осетией первостепенное внимание (судя по количеству страниц) авторы доклада уделяют Чечне: ведь именно, начиная с нее, вооруженный конфликт и захлестнул все регионы Кавказа. Силовая модель борьбы с сепаратистами, характерная для кадыровской Чечни, на первый взгляд кажется весьма эффективной. По крайней мере, «здесь и сейчас».

Однако модель «мягкой силы» (используемая, например, властями Ингушетии или Дагестана), основанная на более открытой религиозной политике и создании механизмов выхода из «леса», кажется экспертам ICG более успешной в перспективе. Самый яркий пример – работа дагестанской Комиссии по адаптации к мирной жизни боевиков, через которую прошли уже почти полсотни человек. Аналогичные комиссии созданы в Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии.

Пожалуй, самый серьезный «минус» внушительного по объемам доклада ICG – то, что в нем не рассматривается еще одна модель борьбы с сепаратизмом. Та, которую предлагает полпред Александр Хлопонин и построенная сугубо на экономических принципах: закидать пылающий очаг деньгами. Вообще, фамилия полпреда в документе фигурирует всего несколько раз. Остается надеяться, что подробный анализ работы Хлопонина будет в финальной части доклада, о которой «Кавказская политика» непременно расскажет своим читателям.

Молитвы чужим богам

«Искра», движущая огромный кровавый молох на Северном Кавказе, – противоречия между различными направлениями ислама. Стараниями политиков возведенными в ранг «государственной идеологии», как отмечают эксперты ICG. Таков, например, суфизм в Чечне: в республике насаждается исламский дресс-код для женщин, поощряется многоженство, а духовное управление стало полугосударственным институтом.

Если в Чечне трещина между суфиями и салафитами лишь расширяется, то, скажем, в Дагестане в последние годы наметился даже диалог между ними, в чем ICG видит несомненную заслугу главы республики Магомедсалама Магомедова. Умеренные салафиты и в регионах Восточного Кавказа все более успешно интегрируются в светскую систему российского государства, признавая его институты и законы.

Параллельно с этим, впрочем, растет и раскол внутри самих салафитов: для «лесных» кяфирами становятся уже и те их идейные союзники, которые призывают к сотрудничеству с государственной властью. В качестве примера ICG приводит убийство в феврале нынешнего года заместителя муфтия Ставропольского края Курмана Исмаилова, выпускника Исламского университета в Медине и весьма влиятельного среди местных умеренных салафитов деятеля.

Проблемы коренятся не только в отношениях ветвей ислама. В условиях европеизации Кавказа все более важным фактором становится светское население, которое пугает стремительная исламизация региона, где сжигают магазины, торгующие алкоголем и любыми другими «запрещенными» товарами, отменяют празднование Нового года в школах, закладывают бомбы на пляжах…

Авторы-эксперты ICG итожат свой многостраничный доклад сколь бравурным, столь и расплывчатым призывом: «Чтобы усилия по разрешению конфликта увенчались успехом, Россия должна выработать и реализовать долгосрочную комплексную стратегию, включающую продуманную национальную политику, содействие внутриконфессиональному диалогу, укрепление государственных институтов и адаптацию бывших членов вооруженного подполья». Как говорится, свежо предание…