На заседании Совета при Президенте России по развитию гражданского общества и правам человека состоялись жаркие баталии по поводу оценок деятельности комиссий по адаптации бывших боевиков к мирной жизни. Сейчас, такие комиссии существуют в Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. В первых двух республиках комиссии реально существуют, в остальных местах они есть лишь на бумаге.
Ожидания Дагестана
Первая комиссия появилась в Дагестане в 2010 году. Ее зачинщиком был Ризван Курбанов, получивший при новом президенте Магомедсаламе Магомедове пост вице-премьера по силовому блоку. До того он работал в управлении Минюста Центрального федерального округа. От него ждали очень многого. Когда его назначили, многие в Дагестане полагали, что вот сейчас ситуация связанная с противостоянием салафитов и суфиев, «лесных» и ментов начнет нормализовываться.
Про него ходили самые невероятные слухи: что он тайно сочувствует ваххабитам, что он планирует провести негласные переговоры с лидерами подполья о прекращении огня, что подобно боевикам хочет каленым железо выжечь казино и бордели-сауны. Много чего еще говорилось, в Дагестане обожают слухи.
На практике в вопросе игорного бизнеса и секс-индустрии вице-премьер двигался в общем и целом в том же направлении, что и «лес». Прямой диалог с подпольем свелся к тому, что тогдашний лидер дагестанского «леса» Вагабов и Курбанов обменялись взаимными угрозами. Но кое-что для нормализации он сделал. Его комиссия по адаптации занималась боевиками, которые больше не хотели «мочить ментов», а хотели «вернуться к мирной жизни».
Идея Курбанова заключалось в том, что «возвращение к мирной жизни» могло быть и не через средневековые пытки и без срока «сталинского» размера, а «возвращенцем» можно считать не только сдавшихся добровольно и без принуждения, но и взятых в плен, и даже уже осужденных. Главное искреннее желание «вернуться».
Искренность комиссия должна была определять «на глазок». Дагестанские силовики считали иначе. По существующей в Дагестане практике такого «возвращенца» сначала надо мучить, да так, что в ОВД «Дальнем» и не снилось. Потом посадить. После освобождения с «возвращенцем» надо проводить «профилактику», то есть регулярно его задерживать и избивать.
И после очередного задержания лучше всего «потерять». То есть задержанный бесследно исчезает дней на 10, а потом его трупп предъявляют общественности как тело уничтоженного в ходе спецоперации боевика.
Искреннее раскаяние определяется исключительно по готовности «возвращенца» не только сдать всех своих, но и вообще дать какие угодно показания на кого угодно. Впрочем, раскаяние всегда считалось чем-то совсем необязательным, так как методы допроса подразумевали соответствующий результат и без раскаяния.
Плод компромисса
Курбанов заручившись поддержкой Магомедсалама стал искать компромисс с силовиками. В итоге комиссия-таки состоялась, правда в виде очень распиаренного уродца.
Собственно, работала она в рамках, которые и так прописаны в законах: «Хранил оружие, одумался, сдал». «Был в партизанском отряде, разочаровался, «вышел из леса». Все это и без комиссии подразумевает отказ от уголовного преследования. Комиссия лишь просила, (полномочий-то никаких) чтоб эти механизмы работали.
Соответственно «возвращенцами» в основном становились не реальные боевики, а те, кто рядом постоял. Ведь что такое членство в незаконном вооруженном формировании, — фотография с вооруженными односельчанами на пленере. А если ты такого односельчанина хотя бы подвез до города, то это уже совсем другое преступление, это уже «активное пособничество террористической деятельности», и тут ни какая комиссия не поможет.
Силовой саботаж
Главы силовых республиканских ведомств, включенные в состав комиссии, прямо саботировали ее работу: Министр внутренних дел постоянно твердил, что милиционеры не понимают такого гуманизма.
Глава республиканского Следственного Комитета придумывал бесконечные дополнительные условия, вроде «возвращенец» должен быть ранее не судим, и лишь тогда комиссия имела право ходатайствовать за него. Начальник УФСБ жаловался, что комиссия сводит на ноль всю его работу.
За комиссию был НАК и даже сам глава ФСБ Бортников не так давно высказывался за развитие этих методов. Из Ингушетии приезжали перенимать опыт.
Но дагестанские менты, эфэсбешники, следаки были против и именно они контролировали ситуацию, а не московские генералы. Ситуация зашла в тупик. В итоге в Москве собрались обсудить как быть дальше.
Сторона адаптации
Курбанов докладывал первым о итогах работы в Дагестане, вопреки тому, что местные силовики совали ему палки в колеса как могли, его комиссия наработала довольно прилично, среди дагестанских «возвращенцев» оказались не только «рядом постоявшие» но даже и реальные боевики. Не генералы «леса» разумеется, но, тем не менее, разок выстрелившие в сторону поселкового отделения милиции. Судьба их решается, комиссия за них хлопочет.
От ингушей выступал глава республиканского совбеза Ахмед Котиев. Результаты пожиже, но, тем не менее, есть. Хотя принцип работы в Ингушетии несколько иной. Там комиссия по сути бюро, куда обращаются родственники: — А вот наш хотел бы, но боится…
Далее Юнус-Бек Евкуров может дать личные гарантии безопасности, разумеется, если ничего серьезного за таким «хотящим, но боящимся» нет. Дальше по накатанной: явка с повинной, подписка о невыезде, суд, условный срок.
Проблема та же, что и в Дагестане, Евкуров не может контролировать силовиков и если для своих ментов его гарантии безопасности имеют хоть какое-то значение, то для чеченских и осетинских он вообще не указ.
Летом прошлого года мне в Слепцовске довелось побеседовать с Акроманом Хашиевым. Все его братья в «лесу», большинство убиты. Разумеется, кое какие контакты с подпольем были и у него, но реальной информации о его причастности к чему-либо не было.
Однажды подвез боевиков. Это стало известно. Акроман скрывался в Москве, работал электриком. Под евкуровские гарантии сдался и получил 2 года условно. Уже в конце года мне звонил его отец: — Акроман исчез!
Это значит, что скорее всего он был задержан залетными силовиками-соседями и убит. Плевать они хотели на Евкурова.
За КБР отчитывался Руслан Ешугаов. Это было феерично. Полчаса он зачитывал доклад о демографических тенденциях в республике (положительные), об экономическом росте (план по валу, вал по плану), о том какие партии и в какой степени представлены в местном парламенте.
В конце упомянул о трех обращениях в комиссию. Среди достижений: «помогли с работой уже отбывшему наказание». Перевожу на русский: Попросили УБОП больше не требовать от работодателя уволить парня, давно отсидевшего свое. Типа адаптировали! Отчет комиссии из КЧР вообще можно не упоминать. Там просто большой и круглый 0.
Было еще много страстных выступлений правозащитников, от Светланы Ганушкиной до Александра Черкасова, гневно бичевавших зарвавшуюся кавказскую полицейщину и военщину. И тут я понял первую проблему адаптационной деятельности.
Неразрешенное противоречие
Правозащитники видят в этом цивилизаторскую миссию, они бы хотели, чтоб менты были с человеческим лицом, а в боевиках они видят оступившихся, уязвимых людей, жертв общекавказской неустроенности, и у которых есть общечеловеческие права, которые надо соблюдать. Пусть все будет как есть, только не так звероподобно.
На самом деле боевик, уходя в лес, поставил крест на всех своих общечеловеческих правах, он не оступился, а сделал сознательный выбор. Какие бы у него не были личные причины ухода, он занимается вооруженной борьбой с режимом. Его программы не всегда понятно сформулированы, для не кавказца и не мусульманина.
Но, тем не менее, они есть, и главный мотив ухода в подполья вовсе не месть за обиды, нанесенные не контролируемыми никем ментами, не безработица, не коррупция, а принципы шариата. Они борются против конституции, а правозащитники требуют, наоборот, ее соблюдения.
Адаптационная деятельность в таком виде бессмысленна, так как не решает проблему многолетнего кровавого противостояния. Смысл есть лишь тогда, когда это станет политическим механизмом прекращения дикой резни, охватившей весь Кавказ.
За 12 лет конфликта силовики, при всем своем перевесе в численности и огневой мощи, так и не смогли извести подполье. На место любого убитого боевика тотчас встает сочувствующий. Если говорить без обиняков, силовики проиграли, так как в такой ситуации невыполнение задачи за столь долгий срок и при таких возможностях — это поражение.
Значит надо договариваться. Договариваться надо и с «лесом», и с сочувствующими. Договариваться на принципах «сдавайтесь, мы с вами постараемся помягче» не получится. Эти люди не для того взялись за оружие, чтобы в итоге кто-то просил ментов не требовать их увольнения с работы, после того как они уже отбыли свой срок.
Для того чтоб остановить кавказскую мясорубку, необходимо вывести из леса как можно больше тяжеловесов подполья. «Выход из леса» вообще не должен подразумевать какого-либо раскаяния, сдачи соратников, содействия правоохранительным органам и прочих мерзостей.
«Выход из леса» должен означать только отказ от вооруженной борьбы, взамен на возможность продолжить борьбу за то же самое но бескровными политическими методами. И возможность такой политической борьбы тоже придется предоставить «возвращенцам». И это будут не просто «рядом постоявшие», а люди с руками по локти в крови.
Разумеется, российские власти, боятся, что «возвращенцы» и сочувствующие им, став депутатами и региональными главами, просто введут шариат простым голосованием. Скажем, в КБР такое вряд ли произойдет, а в Дагестане или Ингушетии такое развитие событий вполне вероятно. Но другого способа остановить бойню нет. В противном случае можно и дальше продолжать борьбу с подпольем с тем же успехом.
Проблема выгоды
Проблема вторая заключается в том, что война на Кавказе выгодна многим в регионе. Речь не только о силовиках. Многие годы не было более последовательного врага у дагестанских салафитов нежели Духовное управление мусульман Дагестана, находившиеся под контролем суфийского тариката.
Казалось, ничего не поделать — не разрешимые фундаментальные противоречия. И вдруг, этой весной, суфии и салафиты садятся за один стол и договариваются. Это еще не мир, но уже не война. Что же изменилось?
Всего-то на всего, из Администрации Президента РФ уволен чиновник, отвечающий за исламскую проблематику. При нем, в ДУМ Дагестана мешками уходили деньги на идеологическую борьбу с ваххабизмом.
Противостояние с салафитами было слишком выгодно, чтоб от него отказываться. Время от времени из-за дележки этих денег происходили даже убийства весьма уважаемых исламских деятелей традиционного толка, но их автоматически списывали на «лесных». Сменили человека, поток денег иссяк, и оказалось, что нет непреодолимых препятствий для переговоров.
А если учесть «боевые» получаемые спецназом, а если вспомнить, что региональные силовики отчитываются трупами уничтоженных, количеством возбужденных дел и дел доведенных до суда… Да кабы не война, большинство генералов антитеррора прозябали бы в райотделах, дотянув к пенсии до майора или старшего следователя.
Кстати, именно системой отчетности определяется позиция НАК. Им не важно скольких посадили в прошлом году, с них спрашивают за то, сколько взрывов будет в следующем. Можно ли решить вопрос со всеми этими Салютиными, Кониными, Саврулиными, для которых чем хуже, тем лучше.
Решение может быть лишь одно, у адаптационных комиссий должна появиться федеральная «крыша», такая, с мнением которой не согласиться будет проблематично и решение которой саботировать будет чревато отставкой.
Такой «крышей» вполне мог бы стать НАК, который в целом всегда был за адаптации. Ну не попрут же регионалы против структуры управляемой директором ФСБ. Именно поэтому все ждали выступление представляющего НАК эфэсбешного генерала Александра Пржездомского.
Из всего его выступления по-настоящему важна была лишь одна фраза: «Считаю, создание комиссии по адаптации на федеральном уровне преждевременным». Это означает, что региональные комиссии, лишенные реальных полномочий, будут по прежнему упираться в региональных силовиков, которые конечно клянутся одолеть террор, но на самом деле все их клятвы это примерно как «рок против наркотиков».
Ну, значит, пока не навоевались…
