 |
|
Трансформация миро-порядка
Об Исламе и государстве уже было написано немало, в том числе, кое-что и автором этих строк.
Но ситуация меняется. 2014 год ознаменовал собой драматические изменения в мировой политике. Два события в разных частых земного шара: неприкрытый захват Крыма Россией с последующей новой войной в центре Европы и стремительное возникновение нового государства на обломках Ирака и Сирии показали главное – старый миро-порядок мертв. То, что ООН превратилась в декоративную структуру, неспособную проводить согласованную политику утверждения и поддержания миро-порядка, было ясно уже давно. Начиная с войны в Косово, «международное сообщество» представляло собой эвфемизм коалиции вассалов, собранных вокруг сюзерена и мирового гегемона – США.
Однако в 2014 году сразу на двух направления это мировое сообщество продемонстрировало свою неспособность справляться с вызовом грубой силы со стороны тех, кто поставил себя вне его рамок – признанного им государства в одном случае и непризнанного в другом. Тренд глобализации, которому многие пророчили определять развитие человечества уже в ближайшем будущем, разбивается о реальность даже не конвенциональных национальных государств, признанных в своих границах мировым сообществом, а государств и квази-государств, действующих с позиций грубой силы и считающих мировое сообщество химерой.
Еще недавно гегемон последнего был в состоянии жестко пресекать подобные бунты против его миро-порядка и восстанавливать его силой. По крайней мере, так казалось, потому что в действительности ни в одном из мест, куда Америка вторглась с помощью военной силы, она не сумела утвердить устойчивых национальных правительств, как ей это удавалось делать в послевоенных Европе и Азии. На этот раз организованные Америкой марионеточные правительства практически везде продемонстрировали неспособность контролировать хаос, возникший в результате устранения прежних режимов.
В России ситуация тоже напоминает описанную, только в начальной стадии развития. Путин с его Крымом вполне похож на Саддама Хусейна с его Кувейтом или Милошевича с Боснией. Два вопроса возникают в этой связи – способно ли мировое сообщество принудить его к своему миро-порядку и заставить уйти, учитывая то, что и в случае с Хусейном и Милошевичем это заняло многие годы? Второй вопрос – в случае свержения Путина и установления на месте его режима марионеточного американского правительства, не повторится ли в том или ином виде история с Ираком после свержения Хусейна?
На что сегодня направлена политика мирового гегемона? Утверждать свое лидерство через поддержание миро-порядка он, очевидно, уже не может. Означает ли это, что стратегия нового американского лидерства будет заключаться в создании и поддержании мирового хаоса? Способны ли будут США удержать его, ведь события в Фергюсоне и реакция на них американского общества продемонстрировали, что они сами не защищены от тех противоречий, которые взрывают государственный порядок в других странах. К чему в итоге развития всех этих процессов придет человечество?
Вряд ли кому-то удастся дать точный ответ на все эти вопросы, хотя попытаться стоит. Но безотносительно того, насколько он будет точным, одно совершенно ясно уже сейчас – прогнозы о победе глобализации и всех ее агентов над государственными суверенитетами, которых было так много в последние два десятилетия, оказались, по меньшей мере, преждевременными.
Национальное государство и его деконструкция
Для того чтобы понять, что и в какую сторону изменяется, надо понять, как миро-порядок существовал еще до недавнего времени.
По сути, речь шла об устанавливающейся системе мирового сообщества и конвенциональных национальных государств.
Конвенциональное национальное государство это государство, сложившееся как суверенная нация, но эволюционно утрачивающее признаки таковой и переходящее в пост-национальную фазу развития. Причем, речь идет не столько о пост-национальном государстве сколько о пост-национальном пост-государстве, иначе говоря, прежнем национальном государстве, вписанном в превосходящую его систему.
Но для начала надо разобраться с тем, чем изначально было национальное государство. Это политическая форма, призванная утвердить абсолютный суверенитет общественной организации, называющей себя нацией, на определенной территории. Суверенитет нации касается вопросов не только политики и права, но и культуры, религии, а также экономики.
Ничто не может стоять над ним ни в одной из этих сфер, ничто не может его ограничивать – иное в системе национальных государств воспринимается как форма гнета, против которой должна вестись националистическая борьба.
По мере складывания нового миро-порядка система суверенных государств, взаимодействующих либо через договор, либо через войну, подвергается эрозии по следующим направлениям.
Юридический суверенитет – над национальным правом встает международное право, в частности, в области защиты прав человека, а также соответствующие международные судебные инстанции.
Политический суверенитет – национальная политическая система подчиняется принципам и ценностям, установленным международными политическими органами: ООН, ОБСЕ, Совет Европы и т.д.
Культурный суверенитет – национальные культуры постепенно размываются глобальной культурой, которая все больше определяет моду, стиль, поведение, ценности.
Демографический суверенитет – интеграция в международные структуры приводит не только к открытию их границ для иммигрантов в большей или меньшей степени, но и лишает их тех эффективных рычагов их ассимиляции, которые существовали у суверенных национальных государств.
Экономический суверенитет – это, по сути, фундамент всех описываемых процессов. Национальные экономики занимают свои места в мировом разделении труда и рынков, фактически становятся сегментами мировой экономики. Монетарная система всех стран после отмены золотой привязки и перехода к системе «золотовалютных» резервов, становится производной от глобальной финансовой системы.
В принципе, все эти процессы и позволяли футурологам считать, что национальное государство, чем дальше, тем больше будет становиться фикцией. Тем не менее, эти прогнозы были слишком смелы даже в лучшие для глобализации времена. Причина заключалась в том, что бенефициары мировой экономики пользовались ее достижениями, при этом перекладывая всю социальную нагрузку на плечи национальных государств. Полное устранение границ между ними обрушило бы привилегированный уровень жизни наиболее развитых стран и потребовало бы проведения социальной политики в глобальном масштабе. Однако выяснилось, что ТНК, экономически цементирующие глобализацию, либо вообще не стремились к этому переходу, либо оказались не готовы к нему. Поэтому установилась компромиссная система конвенциональных национальных государств, с одной стороны, выполняющих социальные обязательства перед своими населениями, с другой стороны, обеспечивающих их прикрепление к тому или иному сегменту мирового рынка и миро-порядка. Подлинная же глобализация оказалась достоянием элит мир-системы – крупного капитала, НПО, СМИ, социальных сетей, высококвалифицированных и оплачиваемых специалистов.
Ислам и тренды глобализма
Обратимся к положению мусульман в этом миро-порядке. Оно четко раскладывается на положение мусульман в конвенциональных национальных государствах, образовавшихся в Исламском мире после распада Халифата и гибридной колонизации-деколонизации, и на положение мусульман, преодолевающих территориальные границы Исламского мира и начинающих осваивать внешний мир.
Начнем со вторых. Именно в их среде родилось понимание глобализации как проводника исламизации, а исламизации как спутника глобализации. Соответственно, все ее тренды, такие как свобода перемещения, мультикультурализм, развитие НПО, ограничение государственного суверенитета и диффузия национальных культур и обществ воспринимаются как сугубо позитивные.
Возможности освоения пространств конвенциональных государств за пределами Исламского мира, вытекающие из этого тренда, очевидны и породили в среде агентов этих процессов не только пост-национальную, но и пост-государственную политическую философию. Над-национальный, над-государственный сетевой Ислам как совокупность НПО, действующих в рамках трендов глобализации – вот основы этой политической философии.
С другой стороны, запрос на преодоление конвенциональных национальных государств рождался в Исламском мире, но здесь он определялся уже другими факторами. Родившиеся как продукт пост- или в каком-то смысле нео- колониальной системы эти искусственные, то есть вдвойне конвенциональные государства (не Арабское, но Ирак, Сирия, Ливия и т.д.) не могли обеспечить развитие пространств и человеческих масс, являющихся носителями идентичности исламской цивилизации. Однако если у тех мусульман, кто находится на гребне глобализации, получила развитие философия пост-национального и пост-государственного ислама, то внутри Исламского мира у сил, оппонирующих национальному государству с исламских позиций, появился запрос на наднациональное государство (будь то Исламский союз или унитарный Халифат).
В свою очередь во внешнем по отношению к Исламу мире родилось представление о стратегии исламизации двойных стандартов, при которой мусульмане, стремясь к объединению и закрытию своих пространств, рассчитывают на освоение новых – сперва мирным путем, а впоследствии, присоединив их к Исламскому миру. На самом деле, вне зависимости от чьих-то планов и представлений в реальности не только отсутствует субъект, способный реализовать подобную стратегию, но и не существует единства между представителями исламских глобалистских НПО, национальными мусульманскими сообществами и силами, стремящимися к созданию наднационального исламского государства. Тем более что все они внутри себя дробятся еще на множество соперничающих фракций.
Ислам как угроза
Исламский фактор ключевыми игроками мировой политики воспринимается как угроза во многих отношениях.
Если говорить о самом Исламском мире, то таких причин две: идеологическая и прагматическая. С идеологической точки зрения, принципы общественного устройства, которые предполагает шариатское правление для мусульманских стран, по целому ряду позиций не соответствуют принципам, которые декларированы архитекторами миро-порядка как общечеловеческие и потому обязательные для всех стран. В то же время, реальный гегемон миро-порядка, в первую очередь США, руководствуясь своими прагматическими интересами, готов закрывать глаза на это несоответствие, если речь идет о его союзниках вроде КСА и ОАЭ.
С прагматической точки зрения, Америка опасается исламского фактора в другом, а именно возможности выхода объединенного Исламского мира из под ее влияния и его превращения в конкурента, что будет означать разрушение существующего миро-порядка. Другие ключевые участники этого миро-порядка, большинство из которых находится на Евразийском континенте, опасаются от объединенного Исламского мира притязаний на населенные мусульманами территории, включенные в их состав или зону доминирования.
Что касается мирного проникновения исламского фактора в неисламские страны в рамках глобализации и мультикультурализма, то основная угроза со стороны Ислама видится в том, что он, по мнению исламофобов, подразумевает повсеместное принуждение к исламским законам и ценностям везде, где появляются мусульмане. Среди самих мусульманских общин вне Исламского мира на эту проблему есть три точки зрения. Первая родилась и получила развитие в рамках сетевого пост-государственного Ислама и сводится к тому, что где бы то ни было принятие специфических исламских предписаний и запретов может быть основано только на добровольной убежденности. Вторая предполагает, что исламские нормы должны быть обязательными в странах преобладания мусульман, а вне их они могут быть только добровольными и применяться в тех рамках, которые не противоречат законам государств проживания мусульман. Третья группа настаивает на том, что мусульманские законы должны быть принудительными, а там, где этого нет, мусульмане вовсе не имеют права жить. Эта группа настаивает либо на том, что мусульмане обязаны переселиться из немусульманских стран в мусульманские, либо, с учетом того, что последним не позволяют установить исламское правление, они могут остаться для ведения подрывной борьбы против враждебных миру Ислама стран.
На практике помимо своего желания и первая, и вторая группы становятся заложниками третьей, которая в свою очередь производна от геополитического конфликта неисламских центров миро-порядка с той частью Исламского мира, что стремится к субъектности и единству. Все вместе это подпитывает единый исламофобский тренд восприятия любых активности и притязаний мусульман как угрозы миро-порядку в целом и конвенциональным национальным государствам в частности.
Разрушение миро-порядка и возвращение территориального государства
Но исламский фактор является не единственной причиной кризиса миро-порядка. Основной его проблемой является промежуточный и подвешенный характер связки мир-системы и конвенциональных национальных государств. Мир-система вовлекла последние в такие отношения, при которых, оставаясь в них и дальше, решать эффективно порождаемые ими проблемы на уровне связанных национальных государств уже нереально.
Для завершенности мир-системе требуется мировое же политическое оформление, которое окончательно упразднит реальность даже остаточных национальных государств, превратив их в провинции мирового государства. Однако именно в этот момент человечество демонстрирует, что не готово к такой трансформации. Не наблюдается ни сил, ни проектов, посредством которых она могла бы быть осуществлена. Напротив, именно на фоне кризиса связки мир-системы и ее национальных звеньев возрастает значимость обособляющих отдельные сообщества факторов, таких как этничность и/или религия. Растет количество конфликтов и войн на этой почве, которые, казалось бы, стали уходить в прошлое.
После мирового кризиса 2008 года начинается крушение достаточно значимых конвенциональных национальных государств, оказавшихся слабыми звеньями мир-системы: Ливия, Сирия. Этот процесс начался в Исламском мире, но, с одной стороны, пока не охватил его повсеместно, а с другой стороны, им не ограничился. В центре Европы в 2014 году рухнуло в его прежнем виде классическое конвенциональное государство – Украина, причем, поводом для этого послужило его стремление сменить геоэкономическую ориентацию (ассоциация с ЕС). Та Украина, которая борется за свое существование сегодня, проходит через кровавый путь становления, характерный для классического национального государства, чьи границы проходят не по конвенциональным линиям, а по расположению фронтов. Практически одновременно с крушением старой конвенциональной Украины осыпался как карточный домик и конвенциональный Ирак, переформатированный Америкой после свержения Саддама Хусейна.
В обоих случаях у крушения прежних конвенциональных государств есть нечто общее и важное. Они не рассыпаются механически на слагающие их части, как было бы логично предположить. И в Ираке, и в Украине за их переформатирование воюют не только местные, но и наднациональные силы. В случае с Ираком это суннитский проект, объединяющий территории Ирака и Сирии, а также шиитский проект, объединяющий Ирак и Иран. В случае с Украиной одной из сторон явно обозначен наднациональный проект «русского мира», что касается другой стороны, одновременно с защитой своего национального государства внутри нее также формируется запрос на создание наднационального союза (Интермариум, Балто-Черноморский союз). Причем, мировой гегемон уже не в силах осуществить размежевание на конвенциональные национальные государства, ни сохранить их в прежнем виде – он вынужден, либо поддерживать одну из этих сторон, либо лавировать между ними.
Такое крушение одних конвенциональных национальных государств и кризис других вообще ставят его под сомнение как элемент устойчивого миро-порядка. Чем больше конвенциональности наблюдается в таких государствах, тем менее они устойчивы в условиях возникающей турбулентности и менее жизнеспособны геополитически. Напротив, чем больше они нацелены на защиту своих интересов и участие в геополитическом переделе, тем меньше в них становится конвенциональности, тем меньше в них сохраняется от миро-.
Очевидно, что на фоне разрушения старого миро-порядка снова возрастает значимость государства. Но надо понимать, о чем именно идет речь.
За редкими исключениями вроде КНДР все конвенциональные государства, существующие в рамках мир-системы, являются сегментами и агентами мировой экономики. Разрушение ее глобальной интегрированности и возврат к закрытым пространствам, по Листу, был бы логичным шагом в рамках тренда де-глобализации, но его пока ничто не указывает на подобное развитие событий. Вышедшая за конвенциональные рамки Россия продолжает оставаться высоко-интегрированной частью мировой экономики – ее хоть и подвергают экономическому давлению, но явно не собираются из нее исключать. Схожая ситуация в Ираке, где демонизируемое в мировых медиа «Исламское Государство» продолжает экспортировать нефть, а внутри себя дозволяет к хождению доллары США. Кстати, опять же в обоих горячих точках в этом смысле общим является то, что даже воюющие стороны одновременно с этим сохраняют экономические отношения между собой.
Мировая экономика переживает кризис, под его влиянием ее региональные сегменты политически обособляются, но при этом ни один из реальных и серьезных политических игроков пока не демонстрирует намерений менять глобальные экономические реалии. Поэтому говорить о возвращении прежней системы национальных государств не приходится, и это неудивительно, так как они слишком далеко ушли от основ, которые бы позволяли это сделать.
В то же время одновременно с сохранением экономической связанности мира налицо явная политическая автаркизация и фрагментаризация отдельных кусков, которых становится все больше. Экономика мира остается общей, но вновь во многих местах становится все более актуальным принцип вестфальской системы «чья власть, того и религия». Речь в данном случае идет необязательно о религии как вероучительной системе, но о политической религии - способе сакрализации государства политической тотальности.
Это может быть необязательно национальное государство, которое все таки было порождением классического Модерна. Сегодня мы имеем дело с реакцией разрушенного Модерна на зависшую постмодернистскую трансформацию. И будучи спонтанной реакцией, она и проявлять себя может в разных формах. Национальное, региональное или религиозное государство – в конечном счете, критерием является его способность эффективно контролировать определенную территорию и обеспечивать свой порядок на ней. Поэтому мы говорим о территориальном государстве как более общем понятии, обозначающем контроль определенной политической общности над той или иной территорией.
Территориальное государство в исламской перспективе
Государства, стремящиеся выжить в эпоху кризиса и трансформации миро-порядка, из конвенциональных будут принимать ту политическую форму, которая соответствует целям жизнеспособного территориального государства. В период трансформации экономически они будут оставаться связанными с мир-экономикой, если только ее саму не постигнет полный коллапс. Но политически они будут культивировать свой патриотизм, местами и временами принимающий формы политической религии.
Мусульмане, верные религии Ислам, при таком развитии событий оказываются в сложной ситуации. Немусульманские страны все чаще будут отторгать их, видя в Исламе угрозу собственной политической религии, даже если местные мусульмане будут стремиться доказать им обратное. В ряде мусульманских стран местные диктаторы, стремящиеся к изоляции своих вотчин от турбулентного Исламского мира, будут пытаться растворить обрядовые и символические аспекты Ислама в секуляристской политической религии.
Немало исламских мыслителей и проповедников подчеркивают, что сильной стороной Ислама является его неогосударствляемость. Развитием этой мысли является призыв к носителям исламских ценностей сосредоточиться на исламизации различных аспектов общественной жизни, создании соответствующих структур гражданского общества, НПО. В рамках тренда глобализации такая ориентация вдвойне эффективнее тем, что подобные НПО могут воздействовать на национальные правительства не только снизу, на уровне своего государства, но и сверху, образуя наднациональные сети солидарности и влияния.
Однако все это возможно только в том случае, если соответствующее государство не стремится к тотальности на основе политической религии, враждебной Исламу. Иначе любая исламская активность будет пресекаться настолько жестко, насколько это позволяет сделать характер данного государства, в том числе, степень его неконвенциональности. Причем, экстерриториальность, являющаяся сильной стороной НПО в условиях глобализации, при де-глобализации делает их уязвимыми перед территориальными государствами, если они не имеют укорененности в одном или нескольких из них.
В таких условиях закономерно стремление носителей исламской идентичности к обретению гарантий и безопасности на базе собственного территориального государства или государств.
Однако в этом случае возникает ряд серьезных вопросов. Прежде всего, что такое Исламское государство? Можно выделить три основные точки зрения на сей счет.
Первая, порожденная сетевым пост-государственным Исламом, вообще ставит под сомнение это понятие, считая, что важно содержание, а не форма. В этом смысле, «исламским» может считаться любое справедливое государство, что же касается собственно исламских норм и принципов, то они должны практиковаться на добровольной и осознанной основе самим обществом. Как уже было сказано, в целом такая позиция стала осмыслением частью мусульман реалий и возможностей глобализации. Однако в настоящее время, в условиях наметившейся де-глобализации ее практическое воплощение упирается в то, что в отличие от сдающих свои позиции конвенциональных государств мобилизующиеся территориальные государства навязывают своим обществам политические религии. В такой ситуации возможности сетевого негосударственного ислама, претендующему на роль гражданского общества или свое место в нем, сводятся к минимуму.
Вторая точка зрения, хотя и диаметрально противоположна первой, но в каком-то смысле сходится с ней в практических выводах, а именно в том, что в наши дни не существует настоящих исламских государств. Но если первые считают устаревшим само это понятие, то вторые предъявляют к нему такие требования, которым не соответствует ни одно из современных мусульманских государств.
В данном случае речь идет об идеологической концепции Исламского государства, как государства, основанного исключительно на «чистом исламе». Надо понять, что речь не идет только о претворении законов шариата. Например, и в Саудовской Аравии, и в других странах Залива, в Брунее и в ряде других государств не только имеют обязательную силу исламские запреты и предписания, но и применяются многие виды наказаний, содержащиеся в классическом исламском законодательстве. Несмотря на это для поборников «истинного исламского государства» все эти страны являются «государствами неверия». Основная причина этого заключается в том, что при критическом рассмотрении почти во всех этих государствах находятся законы, взятые не из шариата. А это уже объявляется приданием Аллаху сотоварища в вопросах законодательства и правления, то есть многобожием и вероотступничеством.
Однако следует задаться вопросом, как представление о чисто исламском государстве соотносится с политической историей самой Исламской уммы? Причем, не эпохи создания светских национальных и пост-халифатских монархических государств, а именно эпохи халифатов и эмиратов?
Двигаясь от последующих этапов к предыдущим, мы обнаружим, что, если руководствоваться таким подходом, уже шестьсот последних лет из полутора тысячи не существовало исламского государства. Ведь Османский халифат не может считаться таковым не только из-за покровительства суфизму, который объявляется «ересью» и «многобожием», но и из-за наличия «придуманных», а не взятых из шариата законов, начиная с султана Сулеймана и его канунов.
Насколько от подобного были свободны предыдущие, менее известные мусульманские государства вроде эмиратов Андалусии? Для того чтобы дать ответ на этот вопрос каждое из них следовало бы рассматривать под лупой так же, как это сегодня делается с Саудовской Аравией, Пакистаном, Брунеем и т.д. Кумир большинства сторонников идеи «чистого исламского государства» - Ибн Теймия в свое время обвинил в неверии Орду (татар), которые уже после принятия Ислама продолжали сочетать его законы с Яссой, так же, как его последователи – ученые и эмиры Неджда в XVIII веке обвинили в неверии османов.
Ну, а что было до татар? До татар был Аббасидский халифат, но можно ли его считать чисто исламским государством, руководствуясь критериями, которыми адепты этой идеи оценивают современных правителей? Аббасиды пришли к власти через переворот и при этом уничтожили все семейство Омейядов кроме уцелевших в Андалусии. Террор сопровождал их правление на протяжении большей части истории этой династии. Причем, жертвами их репрессий становились не только обычные мусульмане, но и почитаемые суннитами имамы мазхабов – основатели исламских правоведческих школ. Имам Малик был репрессирован за несогласие с практическими решением аббасидского халифа, противоречащим шариату (относительно развода), а имам Ахмад ибн Ханбаль - за несогласие с мутазилитскими отклонениями, которые были возведены халифом в ранг официальной доктрины. В целом, для Аббасидского правления была характерна высокая степень делегирования полномочий военным лидерам и губернаторам, на которых они опирались. Такая централизация, с одной стороны, была их сильным местом, с другой стороны, нередко местные правители совершали поборы, устанавливали налоги и расправлялись с неугодными, совершенно не оглядываясь на шариат.
Что касается Омейядов, то некоторые из них возлагали джизью и макс – налоги, предназначенные для немусульман, на мусульман из числа неарабов (то есть, живущих вне арабского общества, хотя и принявших Ислам). В целом, само учреждение Омейядской династии и монархической формы правления, существовавшей в большинстве мусульманских государств большую часть исламской истории, не основано на шариате. Многие исламские правоведы считают, что оно ему не противоречит, однако, очевидно само происхождение этого института – не из шариата, а из политической целесообразности или обычаев.
Той же целесообразностью, по-видимому, было обусловлено и учреждение ряда законов и институтов вторым праведным халифом Умаром, да будет доволен им Аллах. Он отменил распределение трофеев между воинами, существовавшее во времена Пророка, да благословит его Аллах и да приветствует, в отношении завоевываемых земель, которые вместо этого становились публичной собственностью, создал регулярную армию, административный аппарат, оплачиваемую за счет казны бюрократию. Все эти административно-правовые реформы изменяли общественный порядок, сложившийся во времена пророка Мухаммада, да благословит его Аллах и да приветствует. Шииты вменяют эти новшества в вину халифу Умару, да будет доволен им Аллах. Для суннитов легитимность этих деяний определяется главным образом пророческим преданием (хадисом): «Следуйте моей сунне и сунне праведных халифов». Однако не отрицая эксклюзивного статуса сунны праведных халифов, следует заметить, что реформы халифа Умара, да доволен им Аллах, в административной сфере имеют ту же природу, что и развитие государственно-правовых институтов другими исламскими правителями, столкнувшимися с новыми вызовами.
Поэтому, приходится констатировать – концепт государства, основанного на «чистом шариате», не выдерживает столкновения с реалиями самой исламской истории. Более того, руководствуясь им при желании можно уличить в неверии даже самых ретивых исполнителей этой идеи. Например, в том же «Исламском государстве» в Ираке и Сирии, где запрещено даже то, что не все исламские правоведы считают запретным (музыка, сигареты, появление женщин на публике с открытыми лицами), в то же самое время имеют свободное хождение имеют доллары США, являющиеся ничем иным как средством ростовщических транзакций, однозначно запрещенных шариатом. Если руководствоваться их логикой, можно так же назвать их государством неверия на том основании, что оно основано на экономике неверия. Впрочем, как показывает практика, когда ярые фанатики сами оказываются у власти, свое правление их сторонники оценивают куда более щадящими критериями, чем остальные.
Возможно ли в таком случае вообще исламское государство? Или, как считают, сторонники первой позиции, приведенной выше, оно должно пониматься только в самой общей форме, при которой вообще стирается грань между исламским и неисламским государством?
Однако и в исламском праве (фикхе), и в обычном восприятии содержится понимание территориального государства мусульман. Так, термин «тамкин» означает укрепление, утверждение мусульман как общности и их правительства на определенной земле. Результатом такого укрепления должно быть учреждения «дар уль-ислам», то есть, мусульманской территории. Что касается ее критериев, то есть два основных подхода к этому вопросу.
Согласно первому, оценивается система правления, действующая в стране, и исламской считается та страна, в которой законы Ислама преобладают над другими законами. Согласно второму пониманию, любая земля, в которой преобладают мусульмане и открыто справляются обряды Ислама, проводятся коллективные праздничные молитвы и звучит азан, являются территорией мусульман.
Что касается правления, то некоторые исламские правоведы утверждают, что для того, чтобы считаться мусульманским правителем в мусульманской стране ее главе достаточно публично совершать молитву, хотя бы по двум праздничным дням, а также не выказывать явного неверия в каноны Ислама. Однако проблема заключается в том, что разрешение запрещенного и запрещение разрешенного в принципе тоже попадает под определение неверия. Этот аспект находится в прямой связи с тем, в каком положении мусульмане находятся в той или иной стране. Ведь «исламскость» страны превращается в фикцию, если мусульмане в ней не могут отправлять обрядов своей религии и пользоваться данными ей правами, а принуждаются вместо этого к тому, что противоречит Исламу, как это имело и имеет место в ряде светских государств.
Очевидно, что религиозность правления, а именно соотнесения им себя с Исламом, является важным показателем того, в каком положении Ислам находится в данном обществе – доминирующем или незащищенном. Да, стремление к шариатской стерильности правления имеет мало общего с реалиями исламской истории и политики. Однако необходимо все-таки различать ситуации, когда правительство продолжает считать Ислам источником своей легитимности, а мусульман своей опорой, и когда и то, и другое оно считает помехами и угрозами своей власти. Наличие же в наши дни отдельных режимов с мусульманской идентификацией и полностью неисламской правовой системой следует рассматривать как переходный этап, по крайней мере, в рамках тренда де-глобализации и возвращения территориальных государств с политическими религиями. По мере развития этих трендов, такие режимы будут вынуждены либо начать приводить характер своего правления в соответствие со своей исламской идентификацией, либо избавятся от последней в будущем и начнут искоренять Ислам под эгидой какой-то другой политической религии (национализма и т.п.).
Большая смута и великая схватка зверей
Основной вопрос текущего момента для мусульман, как им вести себя в этой реальности.
Есть уровень отдельного человека, который должен пытаться сохранять свою религию сам, утверждать ее в своей семье, обучать ей детей, придерживаться ее насколько можно во всех аспектах своей жизни. Если такой человек со своей семьей и общиной единомышленников еще и выберет позицию максимальной изоляции где-нибудь вдали от мира, то возможно ему удастся сохранить свою религию от его соблазнов и вызовов. Правда, возникают два вопроса.
Насколько такое отшельничество соответствует духу Ислама, который побуждает своих последователей идти в мир с его посланием и насколько вообще реален такой подход, учитывая то, что в мире осталось крайне мало мест, в которых можно укрыться от государства и общества.
Так или иначе, большинство мусульман живет в обществе, а значит, не может быть вне сферы воздействия политических процессов и трансформаций. Мусульмане, живущие в немусульманских странах, наиболее уязвимы перед процессами де-глобализации и реванша вестфальской системы закрытых территориальных государств с их принципом «чья власть, того и религия». Их стратегия должна быть проста – жить в обществе, пока оно терпимо по отношению к их религии и пытаться приносить пользу ей и ему, а если это уже будет невозможно и появится реальная опасность геноцида или ассимиляции, переселяться из него.
Но куда смогут переселяться преследуемые мусульмане, если в рамках де-глобализации и де-исламизации все больше территориальных государств с собственными политическими религиями будут отторгать их как угрозу себе? Очевидно, что в таких условиях мусульмане будут стремиться к укреплению (тамкин) на землях, где исторически преобладал или может преобладать их религия – дар уль-ислам.
Проблема в том, что на фоне крушения мир-системы и конвенциональных национальных государств Арабского мира (наследие системы Сайс-Пико), жестокую трансформацию переживает и Исламский мир, страны, где мусульмане исторически составляют большинство населения. В них уже по другим причинам почти нет нейтральных государств, в которых Ислам мог бы свободно и продуктивно развиваться на уровне гражданского общества – устойчивые демократии в нынешней мир-системе привилегия избранных, да и то неочевидно, надолго ли.
«Общественный договор» в Исламском мире отсутствует почти везде и, используя подход Томаса Гоббса, можно утверждать, что противоборство внутри него ведут два «зверя» - Левиафан и Бегемот. Что такое «зверь»? Это воля к власти, которая, хотя и может вдохновляться какими-то ценностями, идеалами и святынями, будучи выпущенной из клетки, уже стремится победить и господствовать любой ценой. Как правило, именно она творит политику на протяжении большей части человеческой истории, в том числе и в Исламском мире, определяя характер власти как таковой.
По Гоббсу, Левиафан – это господствующий порядок, который ломает всех, кто ему бросает вызов, в том числе в стремлении к справедливости. Бегемот – это революция и террор, которыми только и можно победить и сменить Левиафана. Или, как говорил другой автор, чтобы убить дракона, нужно самому стать драконом.
Здесь я не собираюсь углубляться в этот символизм. На самом деле, то, о чем говорил Гоббс и ему подобные, пусть и в других формулировках содержится в классическом исламском правоведении (фикхе). Большинство суннитских ученых сходились на том, что запретно выступать против тиранической власти, если только правитель не впал в явное неверие, при этом, если кому-то удастся захватить власть силой, такому правителю надо подчиниться с тем же условием.
События последних десятилетий подтверждают мудрость такого подхода. Мало где в Исламском мире несправедливую, нечестивую, коррумпированную власть удавалось сменить мирными методами, действенными в развитых демократиях. Во многих случаях такие попытки приводили к дестабилизации, итогом которой становилось установление еще более диктаторских режимов. Если же врагам прежнего режима удавалось его победить, часто это было результатом применения террора, превосходящего его по степени. И в таком случае также утверждалась власть, не допускающая себе никакой мирной оппозиции.
Какой вывод из этого следует? Прежде всего, наверное, тем силам, которые не готовы к применению беспощадного насилия, не стоит вторгаться в вопросы политики и власти, так как они рискуют стать жертвами такого насилия и вызвать эти жертвы среди других. Если кто-то собирается свергать существующую власть, считая, что Ислам дозволяет ему это (например, в отношении правительства, ведущего борьбу с Исламом), он должен быть готов захватить ее в свои руки и немедленно распоряжаться ей, установив свой порядок в данной стране. В противном случае, его благими намерениями может быть устлана дорога в самый настоящий Ад во всех смыслах, причем, не только для него, но и для многих других. Это вывод, который вполне можно сделать уже сейчас из результатов т.н. «Арабской весны» с ее тахрирами, революциями твиттера и т.п.
Автор этих строк был среди тех, кто считал большого исламского ученого Саида Рамадана Бути заблуждающимся в отношении порицания сирийской революции и поддержки режима Асада. Что касается второго, я стою на прежней позиции и сейчас, но что касается первого, нельзя не признать мудрости Бути, который предупреждал, что от абстрактной революции, у которой нет ни ясных лидеров, ни четкой программы своего правления, ничего хорошего ждать не приходится. В итоге мы видим, что плодами этой «революции» опять могут пользоваться лишь те, кто собирается утвердить свою единоличную власть, не считаясь ни с «народом», ни «советами», и применяет на этом пути массовый террор ничуть не меньше прежнего режима.
Проблема еще и в том, что террор и диктатура, родившиеся из хаоса, чаще всего удел идеологических фанатиков и эсхатологических сектантов. А их власть, установленная во имя «чистого ислама», в итоге оборачивается для мусульман не меньшими бедами, чем светские диктатуры.
Как же можно пройти между этими Сциллой и Харибдой? Сила действия обычно соответствует силе противодействия. Беспощадная тирания обычно программирует беспощадный террор. В более гибких системах обычно есть пространство для маневра и изменения ситуации в лучшую сторону эволюционным путем. Тем, кто не хочет наблюдать за схваткой издалека, придется стать частью Левиафана или Бегемота, или быть разорванным ими. В числе последних, кстати, могут оказаться и многие из наблюдателей.
С тем, как стать частью Бегемота, все более или менее ясно. Сложнее с Левиафаном. Прецеденты изменения системы изнутри имеются, но их и немного. И добиваются успеха на этой стезе не идеалисты в розовых очках, а люди маккиавелистского и иезуитского типа, способные устранять со своего пути любые препятствия. Либо те, кто инвестирует в воспитание таковых, вдохновляя своими идеями будущих правителей. Правда, очень часто Левиафан съедает или просто сбрасывает с себя тех, кто пытается его оседлать. Но тогда он с высокой вероятностью будет разорван Бегемотом, ведь система, закрытая для эволюции, делает неизбежной революцию.
Через мировой хаос к мировому порядку
Теперь вернемся к перспективам миро-порядка. На вопрос о том, что в ближайший исторический период ожидает мир, можно ответить кратко: война. Много маленьких войн, которые, не исключено, что могут перерасти в одну большую – первую мировую войну.
Да, я не ошибся, именно первую. Потому что, несмотря на масштабы двух войн, которые принято считать мировыми, они были всего лишь общеевропейскими войнами. На этот раз в войну могут быть вовлечены страны разных континентов, и своими разрушительными последствиями она может затронуть весь мир, поэтому я и говорю о первой мировой войне.
Дойдет ли дело до большой мировой войны? Этого исключать не стоит, тем более что эсхатологические прогнозы, содержащиеся в пророческом предании Ислама, косвенно указывают на обнуление результатов технического прогресса, благодаря которому мир сегодня является таким, каким мы его знаем. Но если мировой войны пока и удастся избежать, то возрастающее число региональных войн можно предсказывать наверняка. Причем, они будут происходить во многих из тех стран, где их сегодня представить себе еще нельзя, как вчера многие не могли представить себе подобную войну в Украине.
Сегодня мы наблюдаем начавшуюся трансформацию через войну Ближнего Востока. Основной ее сюжет – это противостояния Левиафана и Бегемота, точнее, множества левиафанов и множества бегемотов. Рушащиеся или уязвимые конвенциональные национальное государства, шииты, сунниты, курды, Израиль, внешние игроки, такие как США, Китай и Россия – все это прямые или косвенные участники войн, итогом которых станет новый Ближний Восток, какой – пока можно только гадать. Однако трансформироваться через войну будет не только Ближний Восток, но и многие другие регионы, Европа и Центральная Евразия (постсоветское пространство) в том числе. Масса поводов для кровавых войн есть и в Азии – от Центральной до Юго-Восточной, участниками которых могут стать страны с населением в несколько миллиардов и ядерным оружием на вооружении. И, наконец, никто не сможет поручиться за то, что волна, поднятая этими событиями, не накроет в итоге и США - гаранта когда-то мирового порядка, но, чем дальше, тем больше мирового хаоса.
Важную роль во всех этих событиях будут играть иррегулярные вооруженные формирования, возрастание значимости которых стало очевидно уже в середине прошлого века. Немецкий политический философ Карл Шмитт писал о феномене партизанство и определял его весьма проницательным образом: партизан это тот, то действует в интересах третьей стороны. То есть, за партизанами, иррегулярными боевыми формированиями, повстанцами, как правило, стоит кто-то, чаще всего, другое государство. Поэтому Партизан вольно или невольно действует в интересах одного из левиафанов, если только ему не удается стать бегемотом – зверем, рожденным из анархии и террора, например,как из партизанской войны Мао родился коммунистический Китай.
В этой связи повторим очевидное – на описываемый период мечты о гражданском обществе, глобальных сетях, мягкой силе, мультикультурализме и толерантности лучше отставить в сторону до иных времен. Останется очень мало островков в намечающемся всемирном потопе, где эти принципы не то, чтобы будут актуальными, но из них родится номос нового, постнационального общества. Однако и в них, и в других местах снова на первый план выйдут жесткая сила, военная мощь, контроль над территорией, защита от внешних угроз.
Основной вопрос – что будет за пределами это глобальной дестабилизации? Ведь если количество этих войн и их последствия превысят определенный уровень, они просто похоронят мир-систему, которая продолжает оставаться основой всех территориальных государств. Повторим, что, невзирая на вражду между таковыми они все еще остаются частью мировой экономики. Осмысленных, решительных и успешных попыток создать какую-то обособленную от нее, тем более, альтернативную мир-систему не видно нигде. Если, конечно, не считать в качестве таковых провал тех или иных стран в хаос и их превращение из сегментов мировой экономики в ее черные дыры.
Каким же тогда может быть разрешение этого противоречия между глобальной связанностью мир-системы и политической де-глобализацией? Первый вариант – это слом нынешней мир-системы, основы которой были заложены в эпоху колониализма и открытия Западом новых континентов, и формирование на ее месте автаркий с теми или иными связями между собой. Второй вариант – это перезагрузка мир-системы путем создания из наступающего хаоса действительно мирового порядка. Очевидно, что этому может способствовать не только истощение в войне всех территориальных государств, но и тотальная дискредитация всех форм национализма, милитаризма, фундаментализма и этатизма огромным количеством жертв и разрушений, которое принесет с собой их возвращение в политику.
Очевидно, что последнее возможно только в случае гуманитарной революции, по крайней мере, в ключевых странах или уже просто местах мира. Конечно, пафос гуманизма, пацифизма, интернационализма, сводящийся к «никогда снова!» глобального масштаба, снова выйдет в таком случае на первый план. Но эта ширма не должна будет затмевать сути происходящего. Мы исходим из того, что природа человека остается неизменной на протяжении всей истории, а потому власть на обширных пространствах (то есть, за пределами локальных общин) с необходимостью требует той или иной гегемонии.
Впрочем, не все с этим готовы смириться. Футурологи уже давно говорят о том, что человечество находится на пороге нового не только технологического, но и антропогенного уклада, воплощением которого призвано стать появление нового вида и новой формы жизни – пост-человечества (транс-гуманизма). Преподноситься он будет самым привлекательным образом: излечение от всех болезней, расширение горизонтов восприятия, достижение совершенства интеллекта, психики и тела и, в конце концов, обретение бессмертия. Для этого от человечества потребуется избавиться от всего, что стоит у этого на пути, в том числе, привычных идентификаций будь то с нацией, религией, страной или полом. А эта задача будет облегчаться тем, что они уже будут дискредитированы очередными десятками, а то и сотнями миллионов жертв - излишек человечества, которым не найдется места в этом безгранично-счастливом будущем.
Мусульмане между смутой и тиранией
Каковы же могут быть перспективы Ислама, какую роль он может играть в этих сценариях как социальный, геополитический и цивилизационный фактор?
В пророческом предании Ислама есть множество предсказаний и инструкций, связанных с властью и войной, государственностью и смутой, которые требуют серьезного осмысления мусульманами в этой ситуации. Данный текст не составлен в жанре богословского трактата, поэтому, без приведения полных цитат, попробует кратко сформулировать тезисы.
Первое – каждая общность, которая хочет утвердиться на земле, нести свою миссию и не быть смятой и поглощенной другими, должна учредить внутри себя власть. Власть, независимая от других подобных властей, возможна только на собственной территории. Мусульманское общество по определению является политическим, как в силу своего подобия в этом отношении всем историческим общностям, так и в силу особого характера Ислама, включающего в себя развитые политическое и юридическое измерения.
Второе - власть это не игрушка, с которой можно забавляться. Власть – по своей природе зверь, справедливая власть и благочестивые правители – скорее исключение, коррупция и угнетение – правило, господствующее на протяжении большей части человеческой истории. Несмотря на это, даже коррумпированной, нечестивой, узурпаторской власти лучше подчиняться, ибо вред от смуты будет превышать вред от этой власти. По крайней мере, это следует делать, если нет сил быстро сменить эту власть на новую, не ввергая землю в хаос. Об исключениях уже было сказано выше и будет сказано еще.
Третье – кризис власти и порядка, который мы наблюдаем во всем мире, приводит к смуте (фитне), которую мы наблюдаем во многих местах. Чтобы оценить, как действовать и не действовать в эту эпоху, надо понять состав и сущность е участников, как с точки зрения пророческих преданий, так и с точки зрения современного анализа. Смута – это яростная схватка хищников, в которой травоядные могут быть только приманкой или пищей для беспощадных зверей. Однако опасность фитны заключается не в том, что один хищник пожирает другого – как раз в этой ситуации нет особых проблем, если власть сменяется быстро и в общине сохраняется и даже улучшается порядок. Опасность фитны заключается в двух вещах. Первое – после свержения власти часто вместо утверждения новой власти наступает хаос, который может привести к еще большему злу, чем упорядоченная тирания, правила и рамки которой известны. Второе – в таком хаосе мусульманин часто поднимает меч на мусульманина от имени Ислама, происходит отлучение друг друга от Ислама (такфир), в итоге узы религии распадаются, а ее братство разрушается. И об этих событиях сказано, что стоящий будет лучше идущего, а сидящий будет лучше стоящего и тот, у кого будет меч, должен будет разбить его о скалу.
Четвертое - мусульмане должны трезво понимать, как та или иная власть соотносится с Исламом, каковы их возможности по отношению к ней и альтернативы этой власти. Грешный, коррумпированный мусульманский правитель все равно остается таковым. Что касается отпадения правителя от Ислама, то этот вопрос должен решаться знающими религию людьми и после выяснения всех обстоятельств дела. Далее, если правитель отпал от Ислама, то в каком состоянии находится само общество? Идет ли речь о мусульманском обществе, способном вернуть этого правителя к покаянию или быстро сместить? Или этот правитель выражает чаяния самого общества, а мусульмане находятся в нем в меньшинстве? Если это такой вариант, то позволяют ли этому меньшинству следовать своей религии и призывать к ней остальное общество, не посягая в данный момент на власть? Или его подавляют, а исламский призыв уничтожают? В этом диапазоне есть множество возможных ситуаций, каждая из которых требует своего диагноза и рецепта. Вместо этого в современном Исламском мире распространены две крайности – война против всех правительств во имя химеры несуществующего государства «чистого ислама» и покорность всем правительствам, даже если они открыто уничтожают в обществе Ислам.
Пятое – мусульмане должны трезво понимать характер власти, на которую можно рассчитывать в современной ситуации. Многие мусульмане хорошо знают пророческое предание о том, что сперва будет халифат, основанный на пророческой миссии, затем вцепившиеся (во власть) королевства, затем военные королевства, затем тирания, затем снова халифат, основанный на пророческой миссии. Большинство делает из этого тот вывод, что сегодня, когда, на их взгляд, в мире уже утвердилась тирания, мусульмане находятся на пороге нового халифата, основанного на пророческом миссии. Одни связывают его установление исключительно с приходом мессии (Махди и второго пришествия Исы, да пребудет с ними мир), другие считают, что необходимо и можно добиться такового наличными силами тем или иным способом. Меж тем, совершенно неочевидно, что тирания уже утвердилась и достигла таких масштабов во всем мире, которые имелись в виду в этом хадисе.
Система метаполитических координат: Даджал, праведный халифат, цепляющиеся и военные королевства
И здесь следовало бы вернуться к перспективам развития всего человечества. Мусульмане знают, что любые обещания Рая на земле – это фальсификация. Главным фальсификатором, в конце концов, будет Даджал – так мусульмане называют того, кто в христианстве называется Антихристом. Вне всякого сомнения, утверждение транс-гуманизма, то есть, попытка во имя утопического счастья изменить саму природу человека и бытия, данную ему Богом, и будут такой фальсификацией. Очевидно и то, что эта фальсификация потребует установления завершенной тирании, то есть, такой формы тоталитаризма, которая в силу ее глобальности и беспрецедентной технологической развитости, будет несравнимая ни с чем в истории. Вот такая тирания и потребует эсхатологической развязки, ибо силами отдельных территорий и народов ей уже будет противостоять нереально.
Что касается данного этапа, очевидно, что тренду де-глобализации и реванша территориальных государств в Исламском мире соответствуют цепляющиеся за власть королевства и военные эмираты. Последние могут вырастать из смуты – в тех местах, где та или иная сила сможет оседлать стихию анархии и террора и утвердить свою власть на земле. Однако маленькие военные эмираты в силу ресурсной ограниченности будут неустойчивыми, если не сумеют найти свою нишу в мировой экономике, в противном случае им надо, либо становиться сателлитами крупных государств, или самим расширяться или вливаться в них.
Ну, а как быть носителям и распространителям послания самого Ислама в мире? Очевидно, что любое государство подстраивает религию под себя, и мусульманские королевства отнюдь не исключение. Тем более, в современной мир-системе мусульмане, принявшие цивилизационную гегемонию Запада, даже закрепившись на волне де-глобализации в тех или иных территориях, все равно будут занимать периферийное положение.
Соответствует ли оно миссии Ислама в мире? Нет. Но вину за это несут только сами мусульмане. После краха последнего Османского халифата в среде поборников «исламского возрождения» не родилось ничего кроме лозунгов «Ислам это решение». Но в чем заключается решение Ислама в отношении ключевых проблем мировой цивилизации, таких как техника, ограниченность ресурсов, экология, демография, экономика, социальная политика и многое, многое другое, сегодня совершенно неясно.
Да, отличительной особенностью Ислама по сравнению с христианством является стремление строить общество на основе Божественного руководства, не выходя за его рамки. Далеко не всегда у мусульман это получалось, но неизменным для Исламской цивилизации оставалось признание рамок и лимитов человеческого развития, основанных на Законе Божьем. Христианский мир принес божественное в жертву человеческому, религию в жертву развитию. В итоге он вырвался вперед в этом развитии, но перестал быть христианским. Сегодня этот постхристианский мир, начавший было переходить к строительству мирового порядка, натолкнулся на очень серьезные препятствия, которые снова сделали актуальными дискурс «христианских ценностей». Но это не потому, что кто-то на Западе всерьез хочет возвращаться в христианскую Европу, а исключительно для того, чтобы на период нового территориального обособления исключить из Европы Ислам и сплотить западные общества вокруг политических религий, признающих культурообразующее место христианского мифа.
И, тем не менее, неся в самом ядре своей цивилизации претензию на миро-устроительную роль именно в хвосте выстроенной вокруг Запада мир-системы плетутся современные мусульмане. Все разговоры об «исламизации» ее институтов, будь то демократия или банкинг указывают сегодня на в лучшем случае адаптивный, приспособленческий характер адептов «исламского возрождения». Альтернатива им в виде сторонником «чистого ислама» это, как правило, полная цивилизационная деградация, выпадение за рамки цивилизации вообще. Ну и как следствие – мусульманский секуляризм, сводящий Ислам к общечеловеческой консервативной морали, ничем не отличающейся от христианства и буддизма, но только предназначенной для этнических мусульман.
Сейчас не только миро-порядок, но и сама мир-система оказываются в нешуточной турбулентности, на фоне которой разговоры о цивилизационной альтернативе им уже не выглядят как фантастика. Конечно, вполне возможно, что при одном из вариантов эта мир-система и ее технологически развитая мировая цивилизация просто самоуничтожится физически в результате мировой войны, серии природных бедствий и коллапсов. Это не требует от мусульман никаких интеллектуальных усилий, но вряд ли за этим последует расцвет какой-то цивилизации вообще, в том числе, исламской.
Не требует интеллектуальных усилий и мессианский триумф Ислама в конце истории, в который мы верим, и который произойдет после победы армии Махди над тиранией Даджала. Они требуются только в том случае, если мир-система падет без апокалиптических последствий и вместо нее сможет возникнуть цивилизация, выстроенная вокруг других ценностей и центров. Но если речь идет об Исламе, а такой всемирной альтернативой объективно может быть только Ислам, предварительно в его недрах должны вызреть люди, идеи и понимания, позволяющие генерировать исламскую цивилизационную альтернативу.
Объективно она сегодня может родиться только в эпицентре мировой цивилизации – на Западе, среди мусульман, которые впитали в себя достижения западного мышления, но остались при этом твердо привержены цивилизационному (не культурному, а именно цивилизационному) коду Ислама. Только они, синтезировав западные гуманитарные и другие светские знания с традиционными знаниями Ислама, могли бы вывести мусульман из аутсайдеров в лидеры.
Однако в среднесрочной перспективе такое окно возможностей уже начинает закрываться, учитывая курс на де-глобализацию и закрытие Европы, в первую очередь, для мусульман. Успеют ли мусульмане использовать пока имеющиеся у них возможности и появится ли в Исламском мире площадка, на которой можно будет собрать этот «золотой фонд» Исламской цивилизации – это единственная интрига в отношении возможных сценариев развития Ислама в мире.
Все остальные сценарии более-менее очевидны.
