Страна, живущая между «мы» и «они»

Социология не отвечает на вопросы – она их задает. Порой, она обнаруживает цифры, которые приводят в смятение и вызывают решительный протест - не может этого быть. Вот, например, недавно «Левада-центр» вдруг обнаружил, что 57 процентов россиян сожалеют о распаде СССР. И вовсе не потому, что это была катастрофа века. Может быть, мы что-то оставили там, и не взяли с собой на пути в «цивилизованный мир»? Наверно об этом, спрашивая не слои населения, а лично себя, известный журналист Максим Шевченко и написал книгу «Сквозь мутное время».

Эта книга, скорее, не эпистолярный  жанр. Она больше напоминает  разговор с  читателем, с оппонентом, со временем. Тех,  кто знает Шевченко, этот разговор приятно удивит – тут нет  категоричности и ярости. Вы не услышите привычных  резких интонаций, разрывающих «особые мнения» в  эфире «Эха Москвы»  или на  каналах ТВ. Может быть, потому что у него есть возможность высказаться, а не отвечать на  интеллектуальные  подначки ведущего.

Уверяю, что после прочтения  книги у любого читателя обнаружится снижение претензий к Шевченко. У мусульман, что он не слишком их защищает. У либералов, что он их презирает. У русских, что он не до конца русский. И прочее, прочее, прочее.

Вы  только постарайтесь  выслушать его боль, и вам откроется великая страна с ее отважными сынами. Или мечта о ней.

«Позиция верующего – это всегда позиция священной войны», – пишет автор о войне, в которой он объединяет людей верующих против мира потребления – православных ли, мусульман ли, разведенных временем и умелыми политическими манипуляциями в Той Стране, где до ее падения фактически не было межрелигиозных войн. У него нет иллюзий и ностальгии о советском «МЫ».  «Никакого «мы» больше не существует», по его мнению. Как нет «МЫ» между теми, кто был на Манежке и жителями Кавказа, между москвичами и жителями глубинки, между скинхедами и ваххабитами (определения автора).

А  Советский Союз – можно считать попыткой  воплощения Царства Божия на земле? «Советский Союз был страной великой, потому что Советский Союз ставил задачи масштабные, общепланетарные… Советский Союз не был нищим, он был бедным. Бедность – не порок, нищета – порок».

Но люди захотели быть богатыми – «как в Америке». А монах – образец человека – не может быть богатым по определению.

И вот: «Мы уснули блаженным сном на закате советского времени, а нас тем временем завернули в какую-то страшную шкуру, с которой мы срослись», – констатирует автор. Таких  выстраданных метафор – в книге хватает. Эту страстную проповедь православного верующего (и в этом нет сомнения, братья-мусульмане) разбавляют стихи. Их адресатов, тех, кому они посвящены, – свидетелей жестокого времени – узнает каждый хоть немного  политически  грамотный  читатель. Сиделец Гуантанамо, а теперь – нальчиковского СИЗО; бесстрашный военный корреспондент, мечтавший попасть в блокадную Газу, а угодивший на войну в Ливию; и даже в образе неведомой Джулии читается революционерка, награжденная яростным пером и восставшая против… Словом, герои. Без иронии.

Запад бросил ведь вызов не только исламской цивилизации, пытаясь уничтожить или хотя бы нивелировать, где не удалось уничтожить, ее ценности, достижения, принципы. Укорененность русского в вере, бедности и справедливости (по Достоевскому и Льву Толстому) тоже его верные цели. Но серьезно призывая со страниц однозначных московских газет на битву с демоном, рискуешь оказаться на периферии (на последней полосе «Анекдоты»). Быть может, поэтому автор выбрал власть и Поклонную гору? Чтобы быть услышанным?

«Я, как известно, вел митинг на Поклонной… Толкнуло меня на это естественное чувство отвращения к городской протоплазме, из которой я, москвич, вышел как первосущество из протоокеана и которая всегда вызывала и продолжает вызывать у меня приступ душевной тошноты (если, конечно, душу может тош­нить…). Представив все это курчавое и лысое, патлатое и ежатое (…) С их твиттерами, фейсбуками, лайфжорналами, вконтакте и одноклассниками… С их мечтами и надеждами, с их тщетой и борьбой. «Вы нас даже не представляете!» — креативили они на плакатах под аплодисменты вальяжных вельмож пиар индустрии. Может, Кремль их и не представлял, но я ­то их знал как облупленных! И иллюзии отнюдь не смущали пустыми надеждами…»

Эти креаклы, да и молодежная субкультура в целом, по Шевченко, сплошная имитация: придуманная вещь, созданная под религию потребления. А 95-ти процентам молодых людей, которые работают, влюбляются, женятся, уходят на войну и возвращаются, просто нет места на полосах упомянутых московских газет. К этим людям и обращается Максим Шевченко. Услышьте его.

Чтобы понять, за что мы его не любим.
Чтобы убедиться, что мы, в сущности, разделяем многие его взгляды.
А разделять его взгляды это, по сути, не разделять нас на МЫ и ОНИ.