У республики есть все шансы на мир

— Недавно в центральной мечети Махачкалы прошла встреча представителей традиционного ислама и салафитов, чем она так важна для республики?

— Впервые за 14 лет четко обозначился поворот от противостояния к поиску механизмов взаимодействия. Много лет отношения приверженцев салафизма и суфизма были крайне напряжены. С ростом насилия в республике стереотипы и фобии в отношении друг друга только усиливались. Власти пытались разрешить ситуацию, сделав ставку на практический запрет салафизма и поддержку суфиев, это только усугубляло раскол.

Во время встречи духовные лидеры обсуждали основы объединения, пути преодоления взаимной вражды. Была принята совместная резолюция, которую утвердил канонический отдел Духовного управления мусульман Дагестана (ДУМД), признана необходимость разрешать все спорные вопросы путем обсуждения в научном диспуте, для чего создан совместный орган, состоящий из равного количества исламских ученых с обеих сторон.

— В чем различие между суфиями и салафитами?

— Суфии являются приверженцами так называемого традиционного ислама, глубоко переплетенного с древними обычаями и поверьями народов Дагестана. Они считают себя последователями своих духовных лидеров или шейхов, которых почитают почти как святых.

Салафиты, которых часто неверно называют ваххабитами, не признают святых и учителей, считая, что их почитание нарушает принцип единобожия в исламе. Салафиты выступают за очищение ислама от народных традиций, упрощение обрядности и буквальное толкование Корана.

Еще очень важно отметить, что в Дагестане много светских людей, которые не принадлежат ни к одному из направлений в исламе. Их право на светскость последнее время тоже нередко попирается, они чувствуют себя незащищенными в условиях стремительно исламизирующегося дагестанского общества.

— Встреча в центральной мечети была инициирована лично муфтием Дагестана Ахмад-хаджи Абдуллаевым, почему именно сейчас?

— В Дагестане давно со страхом ждут войны, ситуация в республике очень напряженная. Народам Дагестана присущ удивительный инстинкт самосохранения, который исторически помогал предотвращать внутренние конфликты при помощи народной дипломатии. Сближение начинается, когда стороны к нему готовы. Видимо, время пришло. Очень важно, что мирный процесс инициировали именно духовные лидеры, а не чиновники и силовики.

— Почему?

 — В 2009 году эпицентр вооруженного конфликта на Северном Кавказе окончательно сместился в Дагестан. Столкновения, подрывы стали происходить почти каждый день, силовики отвечали на вызов незаконным насилием. В республиканском МВД вели список граждан, состоящих на учете как «религиозные экстремисты», куда человек мог попасть за бороду или излишне короткие брюки. Когда случались теракт или убийство, находившихся в списках людей задерживали и «отрабатывали» в милиции. После допросов с пристрастием многие уходили в леса. Фактически государство выталкивало членов салафитской общины в подполье.

Сейчас республиканские власти взяли курс на диалог и консолидацию общества. За вероубеждения людей не преследуют. Режим по отношению к салафитам значительно либерализован. Салафитская община растет, и она заметна в публичном пространстве. Но пока ситуация в республике не улучшается. В прошлом году в вооруженном конфликте в Дагестане погибли 824 человека. Сегодня Дагестан — самое опасное место в Европе.

— С одной стороны, салафиты — угнетаемое меньшинство, а с другой —  широко распространено мнение о том, что все салафиты либо потенциальные террористы, либо их пособники, а те, кто их защищает, в том числе и правозащитники, просто выгораживают преступников.

— Нет никаких оснований ставить знак равенства между салафитской общиной и вооруженным подпольем. Для того чтобы верно выбрать стратегию борьбы с терроризмом, надо сначала определить: кто против тебя воюет?

Более десяти лет происходило смешение религиозного и уголовно-правового понятий: сторонников салафизма, по сути, приравнивали к террористам. В результате получили мощное подполье, выдавив кучу религиозных людей в лес. Неизбирательное насилие порождает террор. Победить подполье можно, только одержав над ним идеологическую победу. Для этого нужно предложить обществу справедливую модель светского государства, с нормально функционирующей правоохранительной и судебной системой, которая преступником считает того, чью вину признал суд на основе доказательств, добытых законным путем, а не тех, кого силовики «полагают», «предполагают» или назначают террористами. Сейчас в подполье лишь незначительная, самая радикальная часть салафитов. Остальные хотят жить мирно, а не выступают против российского государства.

Мнение же о том, что правозащитники выгораживают преступников, не соответствует действительности. Они против неизбирательного насилия и неправосудных приговоров. Каждое сфальсифицированное уголовное дело — это не просто сломанная судьба невиновного человека, это еще и преступник, который остался на свободе. Я помню, в июле 2004 года в ингушском селе Галашки силовики ловили боевика Руслана Хучбарова, а расстреляли односельчанина — тракториста Беслана Арапханова на глазах его жены и семерых детей. Хубчаров же скрылся, а вскоре оказался среди террористов в Беслане. Вот чего стоят такие «простые» подходы и неизбирательное насилие.

— На что может повлиять принятая резолюция, ведь ни салафитская «Ахлю сунна», ни тем более традиционное ДУМД не имеют влияния на вооруженное подполье?

 — Мирный процесс не всегда ставит целью соглашение двух противников. Сегодня ни в одном из многочисленных северокавказских конфликтов нет монолитных сторон. Вооруженное подполье тоже неоднородно, не стоит искать силу, которая сможет влиять на радикалов. Важно консолидировать умеренные силы общества, которые хотят остановить насилие и способны апеллировать к большим группам своих сторонников.

Голоса умеренных салафитских лидеров очень важны, потому что их слушают те, кто еще не ушел в лес, но, возможно, об этом думает. К муфтию прислушиваются очень многие жители республики, в том числе сотрудники полиции и чиновники. Совместно они могут дать новые установки обществу на преодоление противоречий.

— Есть ли шансы у мирного процесса в условиях непрекращающегося вооруженного конфликта?

— Радикалы не приветствуют примирение, на их сайтах в интернете высказывается мнение о том, что этот процесс организован ДУМДом для того, чтобы расколоть салафитскую общину. И теракт в Махачкале 3 мая многие связывают с желанием сорвать попытки консолидации общества. С другой стороны, в последнее время мы наблюдаем, что силовики саботируют работу комиссии по адаптации боевиков и нарушают гарантии, данные государством сдавшимся людям. Продолжаются грубые нарушения прав человека, похищения людей, что никак не способствует мирным процессам. Но усилия по борьбе с вооруженным подпольем могут быть нацелены не только на уничтожение боевиков, но и на предупреждение радикализма, возвращение к мирной жизни тех, кто уже встал на путь войны. Обычно использование такой «мягкой силы» предполагает наличие национальной стратегии по борьбе за умы и сердца жителей региона, что означает повышение эффективности государства в социальной сфере, развитие экономики и верховенства права.

Применение «мягкой силы» редко приносит плоды моментально. Это долгосрочный процесс. Если в Дагестане мирный процесс будет сопровождаться повышением эффективности государства и установлением законности, у республики есть все шансы на мир.