«Главная опасность для российского политического класса – не в горстке исламских проповедников, а в нем самом»
«Выборы показали, насколько увеличился разрыв между правящей верхушкой и народом. Отчасти развернувшиеся репрессии – это месть "отвернувшемуся избирателю" потерявшей доверие людей политической элиты. И видимо – это и есть новый тренд отношений российской элиты с российским народом. Северный Кавказ, как обычно, – в авангарде»…
Руководитель Центра социально-экономических исследований регионов RAMCOM, известный кавказовед Денис Соколов в интервью КАВПОЛИТу рассказывает, чего не хватает исламской оппозиции для полноценной политической борьбы, и объясняет, почему для правящей верхушки жизненно необходимо, чтобы любой протест был не просто исламизирован, но и выкрашен в черный цвет «Исламского государства».
– Денис, чем вызван тот «вал похищений» на Северном Кавказе, который зарегистрировал «Мемориал» в сентябре и первой декаде октября?
– Я думаю, тут, как обычно, несколько причин. Наверное, одна из них, главная, та, которая стала пусковым механизмом. Но я пока затрудняюсь сказать, какая. Просто перечислю несколько факторов.
Первое, что я бы отметил – кончилась пауза, связанная с организованным силовиками оттоком за пределы Российской Федерации как действующих и потенциальных участников вооруженных формирований, так и тех, кто никогда не состоял в НВФ, а просто исповедовал ислам салафитского толка.
Особо активно мусульман выдавливали в 2013-2014 годах, перед Олимпиадой в Сочи и сразу после нее – когда формировались и крепли радикальные «интербригады» в Сирии, когда шел самый активный рекрутинг в ДАИШ (организация запрещена в РФ – прим. ред.).
Когда все, кто держал в руках оружие или потенциально мог его взять, были убиты или выдавлены в Сирию и Ирак, взялись за тех, кто к вооруженной борьбе не имел никакого отношения и даже агитировал против применения насилия в любой форме.
Прокатились аресты членов Хизб ут-Тахрир, салафитских проповедников и простых мусульман. Многие уехали, либо опасаясь репрессий, либо уже отбыв срок от года до нескольких лет по какой-нибудь фиктивной статье. А в последние недели Дагестан накрыла волна похищений.
Денис Соколов. Фото: Станислав Груздев / glavcom-dev.shalb.com
Похищения уже десятков молодых людей правоохранительными органами на фоне бессовестных попыток замять дело о расстреле молодых чабанов в Шамильском районе все больше походит на настоящий государственный террор, развернутый против нечетко определенной религиозной группы.
Отчасти поэтому сегодня уже подросло новое поколение загнанных в угол и готовых взяться за оружие молодых людей, накопились личные счеты и локальные конфликты.
К тому же и спецслужбам на местах нужно чем-то заниматься. Появилась Росгвардия, которой надо заявить о себе, как о действующей силе. А за счет кого ей еще самоутверждаться, если не за счет мусульман? До других несогласных дело дойдет позже, когда правовая система деградирует окончательно.
Принятые в последнее время законы и формирующиеся на их фоне правоприменительные практики настолько расширили пространство и инструментарий борьбы с экстремизмом, что превратили в обычные мишени не только мусульман, но и всех граждан, не обладающих личным иммунитетом перед системой. Но именно насилие по отношению к мусульманам применяется без каких-либо – судебных или правоохранительных – ограничений.
При этом одновременно – это еще один фактор – стала снижаться привлекательность «Исламского государства» (организация запрещена в РФ – прим. ред.). Во-первых, туда стало труднее попасть. Во-вторых, появилось очень много критики со стороны салафитских шейхов – даже тех, кто поддерживает вооруженный джихад. И все больше людей стало понимать, что ИГ – это проект многих бенефициаров, в том числе – и спецслужб.
В итоге кто-то решил остаться осуществлять джихад на родине, а кто-то попытался вернуться из Сирии и был арестован или ликвидирован. Берут под стражу даже беременных женщин и многодетных матерей, у которых в биографии могла быть поездка в Сирию (замужем или за мужем – у кого как сложилось).
И последняя причина новой эскалации насилия, которую нельзя сбрасывать со счетов, – испуг региональных и федеральных властей, обнаруживших рост популярности исламских идей на восточном Северном Кавказе во время прошедших выборов, когда партия «Народ против коррупции» в Дагестане получила мощную народную поддержку только за счет того, что была связана с исламскими лидерами. Причем – с представителями официального духовенства, репутация которого у многих мусульман, мягко говоря, вызывает вопросы.
Выборы показали, насколько увеличился разрыв между правящей верхушкой и народом. Всем стало ясно, что у «Единой России» практически нулевая электоральная поддержка. В подавляющем большинстве случаев либо за нее голосовали вынужденно, либо результаты в ее пользу подтасовывались. Ни для кого не секрет, что все эти проценты – рисованные.
Отчасти развернувшиеся репрессии – это месть «отвернувшемуся избирателю» потерявшей доверие людей политической элиты. И видимо – это и есть новый тренд отношений российской элиты с российским народом. Северный Кавказ, как обычно, – в авангарде.
Но не нужно забывать, что никакое насилие, применяемое властью и правоохранительными органами на протяжении десятилетий, не смогло подавить религиозное инакомыслие. Наоборот, на фоне катастрофического падения престижа власти и доверия к ней – идеи глобального ислама все больше утверждаются в обществе.
При этом мне кажется очень важным, что исламский проект пока никак не угрожает ни суверенитету Российской Федерации, ни той политической системе, которая сегодня существует в стране.
Пока у власти есть финансово-организационные ресурсы, и «Имарат Кавказ» (организация запрещена в РФ – прим. ред.), и ДАИШ – это ничтожная угроза. У исламских лидеров, как и вообще у исламской оппозиции режиму, нет понятного, перспективного политического проекта, пользующегося достаточной поддержкой населения. Есть только протестная социальная база и «пехота», готовая сгореть в огне революции или гражданской войны.
Главная опасность для российского политического класса – не в горстке исламских проповедников, а в нем самом, в его моральной деградации, беспредельном цинизме и готовности ради личной наживы и сохранения личной власти пустить под откос всю страну.
Духовная нищета российского общества открывает дорогу глобальному исламу, а ревнивое уничтожение образованных мусульман превращает исламскую общину в толпу варваров, жаждущих мести, но неспособных не то что бы создать идеальное государство, – просто поддерживать общественный порядок.
Это тот контекст, в котором сегодня снова растет уровень насилия в регионе.
– Но исламский протест – это, насколько я понимаю, одна из форм общего протеста. И если растет популярность исламских идей, то, получается, другие протестные повестки вообще бесперспективны?
– Конечно, в том же Дагестане есть и неисламские протестные сюжеты – особенно много их связано с земельными конфликтами. Но в целом протест исламизируется. Не ислам становится более протестным, а исламизируется протест как таковой. В этом суть происходящего.
В целом же, внятной протестной повестки в стране действительно нет. И обсуждение, есть ли внутри Российской Федерации какая-то оппозиция, которая сама по себе представляет опасность для власти, – разговор беспредметный на сегодня.
Другое дело, что появление такой оппозиции крайне опасно для власти. Поэтому она пресекает любые попытки самоорганизации.
Федералы готовы рассеивать любую самоорганизацию в зачаточной фазе – это суть внутренней политики в последние 15 лет. Их в этом абсолютно поддерживает средний эшелон региональных элит, которые рассматривают самоорганизацию как непосредственную конкуренцию себе. Потому что всегда есть вероятность, что центральная власть может поменять засидевшихся на местах чиновников на новых людей, обладающих конструктивным зарядом.
Именно поэтому в Карачаево-Черкессии не был допущен до реального избирательного процесса председатель президиума «Российского конгресса народов Кавказа» Алий Тоторкулов. При том, что он был абсолютно лоялен власти и неоднократно это демонстрировал, он показался опасным для региональных элит, поскольку не был ими управляем.
Так что даже если самоорганизация – не политический проект, и люди, которые хотят что-то предложить государству, позиционируют себя как партнеры действующей власти, эта двухэтажная конструкция не даст прорасти ничему новому, – ни бизнесу, ни политикам.
И здесь важно отметить, что после принятия так называемого «пакета Яровой» для давления на политических конкурентов стал активно использоваться такой инструмент, как криминализация через терроризм и экстремизм любого протестного движения.
– Что послужило причиной обострения ситуации в Хасавюрте – те же похищения, акции протеста?
– Во-первых, Хасавюрт долгое время был не очень прозрачным городом для республиканской власти. Местные власти сами справлялись со своими проблемами. Так что в какой-то степени все эти процессы – результат дегерметизации системы, которая началась с уходом бывшего мэра города Сайгидпаши Умаханова. Идет демонтаж его политической конструкции. А во-вторых, Хасавюрт является зоной интересов Рамзана Кадырова.
В прежние времена салафитский ислам там был вполне интегрирован в мирную, легальную общественную и политическую жизнь. И это, конечно же, не устраивало ни силовиков, ни официальное духовенство. Ни тем более Кадырова, который все дальше уходит по пути маргинализации любого ислама, кроме своего собственного. Здесь достаточно вспомнить недавнюю историю с грозненской фетвой.
– Буйнакские коммунисты возмущаются тем, что власти не обращают на их голодовку никакого внимания. Но при этом акция не вызывает большого резонанса и в дагестанском обществе. Это локальная история или она все-таки значима для республики?
– Чего-то особо значимого для республики в этой акции, наверное, нет. Но в целом это важный процесс. Он показывает, что районный уровень власти пока зацементировать не удалось. Если что-то там происходит, значит, еще осталась какая-то политическая конкуренция. То есть борьба еще не закончилась.
– Именно этим объясняется тот факт, что нынешние выборы в Госдуму на Северном Кавказе и особенно в Дагестане вызвали повышенный интерес – в то время как в целом по стране к ним было, скорее, скептическое отношение?
– Наверное, в первую очередь повышенный интерес был вызван тем, что появились люди, которые были готовы, опираясь на население, взломать когорту власти «Единой России». Эти намерения декларировали и партия «Народ против коррупции», и самовыдвиженец Максим Шевченко. Тот же Алий Тоторкулов позиционировал себя и конструктивным конкурентом, и надежным партнером действующей власти.
Политическая система с точки зрения стороннего наблюдателя требует ремонта, хотя бы косметического. Отчуждение власти от населения из года в год росло и выросло сегодня до максимального за всю историю новой России.
Обострение конкуренции внутри элиты, казалось бы, давало шанс новым игрокам. Заявления Путина о необходимости прекратить злоупотребления на выборах, назначение Эллы Памфиловой председателем ЦИК поддерживали эту иллюзию.
На Северном Кавказе, с одной стороны, оказалось просто больше наивных людей, которые поверили в невозможное – что во власть пустят чужих. С другой стороны, некоторым федеральным медийным фигурам показалось, что выборы в Дагестане – это такой политический дауншифтинг, где пока еще можно то, чего в других российских регионах уже нельзя. Нет, «не можно».
– Внутриэлитная конкуренция имеет больше перспектив, чем протест снизу?
– Только если она будет формироваться не на уровне Северного Кавказа, а на уровне Москвы. В отличие от дезорганизованного низового протеста, внутриэлитная конкуренция способна разнести нынешнюю систему в клочья. Если говорить в этом смысле, то да, перспективы выше.
Эта конкуренция разворачивается и во внутренней, и во внешней политике. Правящим элитам важно удержаться, устоять у власти. А любая осмысленная, организованная фронда для них опасна, поскольку может стать партнером внешних конкурентов – и политических, и экономических.
Поэтому нужно создать ситуацию, при которой смена правящего класса чревата хаосом. Как это сделать? Разрушить политические институты – кроме собственной, практически мафиозной, сети – и заранее криминализовать любой протест. Это сделано в Сирии, это делается на Украине, это делается и в России.
Для правящей верхушки не просто выгоднее, а жизненно необходимо, чтобы любой протест выглядел как токсичный и маргинальный, например, был не просто исламизирован, а выкрашен в черный цвет «Исламского государства». Тогда действующая власть всегда будет казаться меньшим злом и мировому сообществу, и собственным гражданам.
Это и дает силовикам основания с некой, скажем так, правовой небрежностью записывать в террористы практически всех исламских религиозных деятелей, которые вольно или невольно оказались в оппозиции.
Так из легального поля был выдавлен Тагир Минибаев, который никогда не то, что не был уличен в насильственных практиках, но и близко не проходил ни в каких сводках МВД. Теперь, насколько я знаю, на него поданы документы в Интерпол – как на опасного террориста.
Другой случай – Мухаммад Магомедов, один из лидеров региональной общественной организации «Союз справедливых». Весной прошлого года его арестовали и обвинили в хранении оружия. Это еще одна стандартная схема.
Таких примеров уже даже не десятки – сотни. Правоохранительные органы либо криминализуют гражданских активистов, подбрасывая им оружие или наркотики. Либо, как я уже говорил, власть криминализует само инакомыслие – через «пакет Яровой», который позволяет признать практически любую оппозиционную организацию террористической или экстремистской.
– Заметны ли какие-то изменения в политической жизни на Северном Кавказе после выборов? Или же массовое неприятие результатов голосования, возмущение в соцсетях по этому поводу – все это поствыборный синдром, который быстро сойдет на нет?
– Цель похищений, о которых мы говорили в начале, – в том числе попытка превентивно погасить политическую активность, которая действительно могла появиться. На этих выборах народ «кинули» с такой наглостью, что даже для самых ярых сторонников власти стало очевидно, что результаты голосования полностью сфальсифицированы.
К примеру, в Махачкале общественный активист Зелимхан Валиев, выдвинутый таркинскими джамаатами, де-факто выиграл выборы на своем участке. Но голоса приписали его конкуренту Умахану Умаханову. Причем, по свидетельствам очевидцев, вброс был кратным! Не какие-то там 10-20 процентов.
Нынешние выборы выполнили роль проявителя в фотографии. Стали отчетливо видны черты латентной картинки. Теперь все представляют масштабы вбросов. И понимают, что список депутатов абсолютно не соответствует тому, что было на голосовании.
То есть результаты выборов не то, что не соответствуют действительности, – они находятся в другой реальности.
Это, кстати, один из глобальных результатов внутренней политики последних лет – власть и граждане теперь существуют в разных реальностях. Это теперь разные социальные группы, абсолютно чужие друг другу сообщества.
Принципиальный вопрос – как быстро будет происходить дегуманизация «чужого», когда общая для всех человеческих, религиозных и правовых систем недозволенность чужого имущества и чужой крови сменится на дозволенность.
Правящий класс черту переступил. Народ ждет – массовой поддержки у членов подполья, убивающих сотрудников правоохранительных органов пока нет.
