|
Исламский экстремизм как выражение кризиса мусульманской цивилизации
В Египте на пост президента избран исламист, представитель ассоциации «Братья-мусульмане». Затем страна в результате референдума получила конституцию, основанную на принципах шариата.
Ну и что?
Намеренно в лоб задаю этот вопрос, потому что, оценивая те события, наши электронные и печатные СМИ подняли великий плач. Просто рыдают, рассуждая о будущем Египта, да и других арабов, как будто знают, какой президент и какая конституция для арабских стран лучше.
А вот попытаться проанализировать феномен исламизма, то есть распространение политического ислама в умеренной или экстремистской форме, понять, почему исламисты разных оттенков оказались у власти (и надолго ли?) в Египте и Тунисе, Турции и Иране, а также в других странах, не говоря уж о монархиях Персидского залива, где просто нет конституций, а есть шариат, — дело куда более сложное, чем политическое рыдание многих наших СМИ.
Поэтому привлекает внимание последняя книга академика А.М. Васильева, директора Института Африки РАН, арабиста, африканиста, историка, политолога, которая называется «Африка: вызовы ХХI века». Надо отметить, что Алексей Михайлович Васильев, начинавший свой творческий путь в газете «Правда», — автор сорока книг на дюжине языков. Среди них — и репортажи «Ракеты над цветком лотоса. Вьетнам в дни войны», и академические «История Саудовской Аравии» и «Россия на Ближнем и Среднем Востоке», и научно-публицистические «Рецепты арабской весны» (в соавторстве), «Египет и египтяне», «Мост через Босфор», и вышедшая на русском, английском, арабском языках «Король Фейсал. Личность. Эпоха. Вера».
Тематика новой книги намного шире географических границ названия, и главный раздел труда охватывает весь исламский мир. В своё время в качестве корреспондента «Правды» автор за долгие годы изъездил или исходил пешком чуть ли не большинство мусульманских стран. Проблемы, которые сейчас стали объектом его научного интереса, изучены на уровне, как говорят американцы, «корней травы».
Не претендуя на категоричность выводов, А.М. Васильев поставил задачу убедить читателя, что нельзя механически (особенно силой) социально-политические ценности, установки, реалии, присущие одной цивилизации, навязывать другим, игнорируя их исторические, культурные, психологические традиции и особенности.
Поэтому для читателей «Правды» может оказаться освежающе полезным знакомство с отрывком из главы «Исламский экстремизм как выражение кризиса мусульманской цивилизации».
Николай ПЕТРОВ.
Обозреватель журнала «Азия и Африка сегодня».
Большинством мусульман, если они не погружены в повседневные заботы о хлебе насущном и думают о судьбе своих стран и своего общества, текущие события воспринимаются в гораздо более широкой исторической перспективе, чем основной массой россиян, западноевропейцев или американцев. В этом смысле ситуация для них выглядит в высшей степени трагической.
В чём трагизм их взгляда
С их точки зрения в течение многих веков исламское общество было величайшей цивилизацией на земле, самой развитой, самой богатой, самой могущественной, самой творческой во всех сферах человеческой жизни. Мусульмане дали миру величайшие открытия в области математики, физики, медицины, географии, астрономии, социальных наук, философии. Мусульманские армии, проповедники, торговцы наступали повсюду в Азии, Африке и Европе, принося свою высшую цивилизацию и высшую религию «неверным варварам» или же «людям Писания» — христианам, евреям, а также зороастрийцам, которые «исказили» и «забыли» учение своих пророков.
Ислам, безусловно, нёс творческое начало первые три-четыре века после хиджры (переселение пророка Мухаммеда из Мекки в Медину. — Ред.), впитывая элементы христианства, греко-римской античности, зороастризма, индийской цивилизации. За эти столетия он превратился не только в развитую систему религиозных догматов, но и в систему права, государственности, этики, эстетики, бытовой и семейной регламентации, философии, культуры, искусства. Немногочисленные аравийские арабы оказались дрожжами для теста, искрой, воспламенившей хворост и зажёгшей пламя качественно новой цивилизации.
И вот уже прошло более двухсот лет, как ситуация, по мнению многих мусульман, особенно арабов, решительным образом изменилась. Вместо того чтобы повелевать миром и христианами и демонстрировать высочайшие достижения в области науки, экономики, культуры, исламский мир оказался в зависимости от христианских держав, которые превосходят его в военном деле, технике, организации, богатстве. В результате рождается отчаяние из-за того, что, по представлению мусульман, происходит нарушение как естественных, так и божественных законов. Несмотря на формальное освобождение от колониальной или полуколониальной зависимости, унизительное положение исламского мира достигло высшей точки в настоящее время, когда большинство мусульманских стран оказались париями глобализации.
Запад смотрел и смотрит на «деградирующий» мусульманский Восток с презрительным высокомерием превосходящей военной, экономической и технической мощи и общественной организации. Для полного сил и энергии Запада Восток был объектом колониальной экспансии, военного и экономического грабежа, и если не считать формальную политическую независимость, полученную мусульманскими странами, многие из них остаются в таком же положении и в настоящее время.
Противоречивость ситуации заключается в том, что, несмотря на явный неуспех экономического, технического, материального развития, ислам переживает в наши дни период мощной экспансии и расширяет сферу своего воздействия от Южной Африки до берегов Волги, Рейна и Темзы, от западной оконечности Африки до Филиппин и от Восточного до Западного побережья Соединённых Штатов.
Если бы ислам в действительности представлял собой ту карикатуру, которую на него рисуют его враги, то как можно объяснить, почему он стал самой быстрорастущей религией в наши дни? Что привлекает новых адептов? Может быть, отсутствие иерархичности и глубоко распространённый эгалитаризм, который даёт чувство достоинства и самоуважения последователям этой религии? Чувство гостеприимства, более распространённое, чем в других социумах? Институализированная система благотворительности для поддержки бедных? Хотя, как и любая другая религия, ислам проповедует недостижимые идеалы, пусть не на практике, но они всё-таки существуют. Цитированием тех или иных мест из Корана, как из Евангелия или Библии, вырванных из контекста, можно объяснить всё что угодно.
Многие на Западе воспринимают мусульманский мир и как объект экспансии, и как угрозу.
Оказалось, что до взвешенного, уважительного отношения к исламу и мусульманам, выработанного университетским сообществом США за последние два десятилетия, ещё далеко и массовому общественному сознанию, да и многим СМИ. Университетские интеллектуалы, занятые изучением Ближнего и Среднего Востока и всего мусульманского мира, могли присягать на верность идеям, высказанным Эдвардом Саидом в его книге «Ориентализм». Он обвинил тогда западных востоковедов в предвзятости и расизме, и после выхода в свет его труда в 1980 году среди исследователей стало как бы неприличным применять к мусульманским социумам исключительно западные мерки. Но до массмедиа и многих политиков эти интеллектуальные изыски доходят с трудом. А в глобализованном мире через телевидение и Интернет даже отдельные проявления враждебности к исламу, вроде карикатур на Пророка, становятся широко известными в мусульманских странах и усиливают антизападные настроения мусульман.
Заявления европейских лидеров не в состоянии убедить мусульман в отсутствии растущей враждебности Запада по отношению к ним, к их ценностям, их убеждениям, их образу жизни.
А разве нередко встречающаяся скрытая или открытая антиисламская пропаганда в российских СМИ, которая приравнивает ислам к террору и отсталости, не действует в том же русле?
Между крайними направлениями
Вернёмся снова к истории.
Превосходство европейской научно-технической мысли уже 200 лет назад было настолько очевидным, что честные, думающие мусульмане могли сделать только один вывод: необходимо учиться у Европы математике, физике, химии, инженерному делу, медицине, промышленности, строительству, короче говоря, всему комплексу научно-технических знаний. Это признали даже многие улемы-богословы.
Но возник вопрос, как быть с социальной организацией, политической структурой, правом, идеологией, местом и ролью человека в обществе, положением женщин, литературой, искусством, обычаями? Существуют ли военные и научно-технические достижения сами по себе и их можно брать изолированно, не нарушая чистоты своей веры, основ своей цивилизации, или они — плоть от плоти, кровь от крови западной цивилизации в самом широком смысле? Но если признать превосходство Запада в социальной и духовной жизни и начать ему подражать, не подорвёт ли копирование столпы веры и прежние социальные порядки? По этим вопросам мнения в мусульманском мире разделились уже более двухсот лет назад. Спор между сторонниками «озападнивания», европеизации, модернизации, а сейчас — американизации, глобализации и ревнителями национальной, религиозной самобытности, особого «исламского» пути развития не прекращается до сегодняшнего дня.
«Крайние» западники призывали брать всю европейскую цивилизацию с её розами и шипами и, отряхнув прах веков со своих ног, оттолкнув всё исламское наследие как отжившее прошлое, идти по дороге полного и безусловного копирования Запада во всех сферах — от социально-политической и правовой до культуры, литературы и искусства. Дальше всех по этому пути зашла Турция Мустафы Кемаля Ататюрка. В других странах тоже были его сторонники, но нигде их голос не звучал достаточно весомо и авторитетно.
Однако всё более мощно и уверенно в мусульманских странах раздавались призывы традиционалистов, которых в англосаксонской литературе и печати в 70—80-е годы ХХ века стали называть «фундаменталистами», во французской — «интегристами», а сейчас всё чаще называют «исламистами».
Для традиционалистов Коран и Сунна — начало всех начал и конец всех концов. По их мнению, мусульманский мир пришёл в упадок не потому, что опоздал вступить на западный путь развития, а потому, что забыл «истинную веру», учение Пророка и праведных халифов, впал в грехи, морально деградировал. Возвращение «золотого века» должны принести не обезьянье копирование Запада, не попытки «осовремениться», а обращение к первоисточникам, к истинному исламу, к Корану и «неповреждённой Сунне». Возрождённая вера, повенчанная с западной технологией, должна вернуть исламскому миру военную мощь, достоинство, самоуважение, процветание.
Между крайними направлениями безоговорочного принятия западной цивилизации и полного её отрицания существовало множество течений общественно-политической мысли и практики, отнюдь не разделённых глухой стеной.
Другие реформаторы, как правило, получившие западное образование и создавшие либеральное направление, полагали, что, сохранив религию в сфере культа, морали, может быть, семейного права, нужно следовать западной модели в социально-политической области, имея в виду сделать её достоянием верхов, элиты, а религию оставить для того, чтобы держать в узде массы.
Прекраснодушные иллюзии мусульманских либералов разбились вдребезги при столкновении с голым хищничеством Запада. Поэтому с XIX века до наших дней образ Запада в глазах мусульман противоречив, двойствен: Запад — и соблазнительный пример для подражания, и ненавистный угнетатель-эксплуататор и агрессор. Раздвоение оценок самих себя и внешнего мира привело к противоречивому сочетанию комплекса неполноценности по отношению к Западу с комплексом превосходства мусульманина над любым христианином.
Когда дело дошло до практики, оказалось, что конституция и либеральные лозунги были словами, в лучшем случае отвечавшими нуждам верхов и модернизированного сектора мусульманского общества, полуколониального капитализма, в худшем — просто «пиаром». Зависимость от Запада принимала новые формы.
Буржуазная модернизация отвергалась абсолютным большинством населения исламских стран именно потому, что она означала усиление его эксплуатации и прямого ограбления и ассоциировалась в глазах масс с иностранным господством. Культурные и политические идеалы «западников» оставались чуждыми и враждебными массам и антизападно настроенной части элиты.
Само капиталистическое развитие, которое происходило в мусульманских странах в 20—40-х годах XX века, было деформированным, болезненным, уродливым, антинациональным. Такая ситуация привела к антизападным революциям в ряде этих стран прежде всего на основе новой идеологии национализма. Но одновременно она послужила стимулом мощного возрождения религиозно-политических движений.
Старый колониализм рухнул, но…
После Второй мировой войны уходила в прошлое эра старого колониализма, колониальных империй. Пришли в движение миллиардные массы азиатов и африканцев. В боли и муках, иногда с кровью и жертвами, с успехами и провалами рождался новый мир. Популистские лидеры бросали в массы лозунги возвращения национального и человеческого достоинства, политической независимости, экономического развития, социального и расового равенства. Для многих из них капитализм, свободный рынок ассоциировался с колониализмом и унизительным прошлым, а враг Запада — Советский Союз — казался естественным союзником и символом прекрасного будущего…
Элементы советской социалистической модели, подлинные и воображаемые, эффективные и обречённые на провал, стали проникать в лозунги и практику многих стран «третьего мира» с самыми различными политическими и социальными системами.
...Прошли десятилетия. Политический колониализм исчез, но новые путы зависимости — экономической, технологической, информационной — сковали мусульманский мир. Наибольших успехов достигли лишь немногие из тех, кто пошёл по пути рыночной, а не советской экономической модели. Для многих рассвет оказался ложным. Рухнул и распался Советский Союз. И всё же осталась мечта о человеческом и национальном достоинстве, лучшем будущем, социальной справедливости, которую символизировала эпоха Насера, Сукарно, Нкрумы, Ньерере. Но за исключением небольшого числа последователей этих лидеров, она трансформировалась в активизацию мусульманских политических движений.
События в Иране, победа народной мусульманской революции над шахом и его американскими покровителями, естественно, не могли не вызвать отклика в душах последователей ислама в других странах, хотя дальнейшее развитие событий принесло разочарование и у многих даже ненависть к «муллократии», сложившейся в Иране.
Однако и в иранском, и в турецком, и в египетском обществах существует ясно выраженный культурный дуализм, или дуализм цивилизаций, который несёт в себе элементы неустойчивости. Они тем более очевидны, когда традиционные, а точнее — нео-традиционные, и современные (или псевдосовременные) структуры существуют в обществе одновременно, когда рядом с большой семьёй, религиозной или сельской общиной функционирует современная, ориентированная на рынок и извлечение прибыли структура. Положение становится невыносимым, когда вторые существуют за счёт первых.
Если для носителей традиционной культуры, религиозных убеждений и ценностей ненавистны те, кто перестал быть самим собой и пытается влезть в кожу «западников», то массы, разделяя эти чувства, больше озабочены хлебом насущным. Многим из них чужды и враждебны рыночная экономика, лозунг «Прибыль превыше всего», капиталистическая модернизация (псевдомодернизация). И первые, и вторые обращаются «к нетленным ценностям ислама» как образу жизни, идеологии, знамени политической борьбы.
Ислам — «мёртвая рука прошлого»?
Возрождение и влияние традиционных, точнее — неотрадиционных, общественных структур, их идеологии имеют весьма прагматичное значение для любого политика. На политическую арену стали выходить широкие массы, раньше бывшие где-то за скобками общественной борьбы. Они принесли свой язык, свою систему символов, убеждений, предрассудков, свою политическую культуру. Народная культура в целом оказалась более устойчивой, чем могли предполагать модернисты самых разнообразных цветов и оттенков.
Представление об исламе как просто о «мёртвой руке прошлого» оказалось идеологически наивным и политически близоруким.
Президент Египта Садат отказался от курса на полусоциалистические эксперименты, попытавшись ввести Египет в лоно рыночного хозяйства. Дело оказалось труднее, чем он предполагал. Но бывший крестьянин и офицер всё же не натворил столько ошибок, сколько наделали лихие российские рыночники. В политике дело оказалось сложнее, и мир с Израилем стоил ему жизни. Он погиб от рук исламистов.
Реформы с социалистической окраской, упор на государственный сектор, на мобилизацию масс — всё это было отброшено во имя политики либерализации. Однако хотя либерализация иногда даёт экономические и социальные плоды, она отвергается теми, за счёт кого проводится, кто несёт материальные и духовные жертвы. Вместо националиста или патриота на пьедестале оказывается выжига-спекулянт.
Массы с недовольством или отчаянием смотрят и на паразитизм новой прослойки нуворишей (в Египте их называют «жирными котами инфитаха»), и на их увеличивающийся разрыв с религиозными и национальными традициями, на американизацию их быта, манеры поведения, взглядов, привычек. Такой разрыв выражает не только социально-экономическую и политическую суть новых компрадоров (как раз этот аспект зачастую ускользает от понимания масс). Нувориши и коррумпированные чиновники, купленные ими интеллектуалы приобретают те черты, которые присущи людям, известным на Западе как поклонники «космополитизма», а на Ближнем Востоке — «левантизма».
В мусульманских странах левые — и коммунисты, и насеристы, и «новые левые» — оказались на обочине идеологической и политической борьбы.
Но главное в другом — марксисты и либералы, националисты и шовинисты, леваки и умеренные, ссорясь и мирясь, ненавидя и любя друг друга, сажая друг друга в тюрьмы или освобождая из заключения, — все они постепенно стали понимать, что находятся, хотя бы временно, в одной лодке.
Однако их фелюги — светские государства — уже дали течь, и их всё чаще переворачивает волна исламизма, которая вздымается всё выше. У представителей этой новой-старой волны всё другое — логика поведения, лозунги, символы, система ценностей. В целом это — другой мир. Феномен реисламизации охватил все страны: и традиционного ислама — от Марокко до Пакистана и Индонезии, и страны нового ислама, например, северную часть Нигерии. Растаяли, как мираж в пустыне, старые идеологические клише — «величие древних иранских империй», «слава 16 турецких империй», идеи «арабского единства» или «фараонизма», лозунги об освобождении «третьего мира». Оказалось, что иные чувства терзают обездоленных людей, вырванных из привычной среды, поселившихся в трущобах Каира и Стамбула, Тегерана или Алжира. Их не захватывают — во всяком случае, надолго — эти лозунги и мифы. Они думают о куске хлеба, жилье, школах, поликлиниках, о работе, о справедливости и надеются на лучшую жизнь. Им легче жить в скорлупе традиций, религиозных убеждений, ритуалов. Для них лозунг «Ислам — решение проблем» — не пустой звук.
Их лидерами, властителями дум становятся отнюдь не безграмотные люди, а интеллектуалы или полуинтеллектуалы, нахватавшиеся знаний или полузнаний, глубоко уязвлённые униженным положением своего общества, полные религиозного рвения, готовые к политическим действиям. Они готовы жертвовать собой, но с ещё большей готовностью жертвовать другими. Для них ясен ответ на старый вопрос, над которым мучились исламские мыслители, начиная с XIX века: «Что брать на Западе? Технические достижения или общественное устройство, нравы, культуру, искусство?» Только технику, только военную организацию, только компьютеры — ничего другого, имеющего западное происхождение, им не нужно. Их общество — политическая и социальная организация, культура, мораль, эстетика, искусство, право — должно быть другим.
Религиозные экстремисты и умеренные исламисты фактически оттеснили с ведущих позиций в обществе своих естественных противников — и мусульманских модернистов, и прозападно настроенных либералов, и социалистов, и националистов. Свои лозунги они выдавали за чудодейственные рецепты избавления от нищеты, экономической, культурной, информационной зависимости от Запада. Они стали определять общий интеллектуальный настрой общества. Многие светские интеллектуалы обнаружили, что стали чужими у себя дома, и вынуждены были или добровольно отбыть в эмиграцию, или подделываться под господствующие религиозные цвета.
Они провозглашают:
«Коран — наша конституция!»
Выражением фундаменталистской тенденции стала организация «Братья-мусульмане», возникшая в Египте в конце 20-х годов. Она появилась в период, когда в общественной мысли господствовали идеи либералов-западников. Призывы основателей современного исламского фундаментализма привлекают сторонников среди набожных юношей и девушек в многочисленных университетах тем, что они дают ответы или, точнее, убедительную видимость ответов на сложные проблемы общества, оказавшегося в тупике.
Экономические беды, диспропорции, коррупция, усиление социального неравенства, распад старого общества и отсутствие видимой альтернативы ему, неспособность режимов защищать национальную самобытность — всё это внесло смятение в души людей. Американизация, навязываемая массовому сознанию телевидением, открывает мир, настолько чуждый и недоступный большинству, что вызывает протест, отталкивание, заставляя людей искать чего-то устойчивого, постоянного, своего.
Но этот, чужой мир соблазнителен, особенно для образованной или полуобразованной молодёжи. Для неё информационные технологии, Интернет, социальные сети — такие же реалии, как повседневный быт. Слова «демократия», «свобода», «права человека» или им подобные через призму чужого общества потребления воспринимаются значительной частью молодёжи как идеологический императив и призыв к действию. Именно «интернет-молодёжь» стала организатором арабских (и не только арабских) революций. Но оказалось, что массам, вдохновлённым лозунгами «Долой!» прежние режимы и «Уходи!» по отношению к диктаторам, чужды прозападные, либеральные идеалы. В результате свободных выборов власть получили исламисты, с которыми Запад осторожно заигрывает. Они укрепляются политически и идеологически, оставляя — пока! — за скобками вопрос, насколько эффективной будет их экономическая и социальная политика. Наступило время безвременья. Сколько оно продлится?
Ведь если не будут решены социальные и экономические проблемы масс, знамя исламизма у «умеренных», готовых к компромиссам, могут перехватить и кое-где уже перехватывают экстремисты. Это усилит и усложнит запутанность ситуации. Появится ли при этом шанс у «новых» светских деятелей?
Борьба за сохранение ислама, по мнению «братьев» и родственных им организаций, — это главная задача мусульман. Она важнее всех других социальных, экономических, политических целей — таких, как развитие, революция, демократия, которые другие считают существенно важными.
Дело не только в «Братьях-мусульманах». Спектр тех, кто апеллирует к исламским ценностям, живёт надеждой на возвращение «золотого века» ислама, широк. Только в Египте существует почти сотня религиозных организаций различного толка с разной долей их политизации. В исламском мире их тысячи.
«Коран — наша конституция!» — провозгласил Хасан аль-Банна в середине 30-х годов. И этот лозунг с таким же энтузиазмом повторяют сегодня.
Когда европейцы и американцы пришли в мусульманские страны, они, как считают фундаменталисты, принесли с собой не только свои законы, школы, языки, науки, но также и свои «вино, женщин и грех». Внедрение традиций и ценностей Запада разложило общество, принесло аморальность и разрушило унаследованные, традиционные ценности мусульманского общества. Социальная и семейная жизнь была коррумпирована «низменным» кино, театром, радио и музыкой. Моральные и социальные проблемы молодёжи имеют прямое отношение к «обнажённым» женщинам на улицах, «грязным» фильмам, соблазнительной музыке, неконтролируемой прессе, разрешению употребления вина. Женщины потеряли свои мусульманские достоинства из-за нескромного участия в вечеринках и танцах. Мусульманское общество разорвано между исламским и западным образом жизни. Некоторые остались мусульманами, другие «перезападнили» «западников».
«Изгоните империализм из ваших душ, и он оставит ваши земли», — призывают «братья». Они вспоминают предупреждения лидера «братьев», сторонника насилия, сгинувшего в насеровской тюрьме, Сейида Кутба о том, что подлинная опасность лежит в духовном и интеллектуальном империализме, потому что, в отличие от военного и политического империализма, который рождает оппозицию, этот тип империализма усыпляет, успокаивает, обманывает свои жертвы.
В Иране Аятолла Хомейни неоднократно называл США «большим Сатаной». Почему? Потому что Сатана — не завоеватель, не оккупант. Он соблазнитель, который, по словам Корана, «шепчет в сердца людей».
Постоянным раздражителем, способствующим увеличению отчуждённости мусульман от Запада, остаётся палестинская проблема и поддержка Израиля Западом, особенно Америкой. Судьба первой киблы (первоначально мусульмане обращались с молитвой по направлению не к Мекке, а к Иерусалиму) — Иерусалима — будоражила мусульманское общественное мнение и способствовала всё большей радикализации даже официального религиозного истэблишмента.
По кому наносить удары
Официально руководство «Братьев-мусульман» в Египте перешло в руки умеренных деятелей. Они и пришли к власти. Это противоречило решительным, боевым идеям Сейида Кутба, который выступал за смену государственного устройства путём насилия, и именно так думали и действовали активные, нетерпеливые, беспощадные молодые люди. Как и Сейид Кутб, они были убеждены, что мусульманин, не придерживающийся мусульманских обычаев, поведения, убеждений, на деле — кяфир (гяур), «неверный», что египетское общество ввергнуто в состояние джахилийи. А джахилийя и ислам на одной земле, в одном обществе несовместимы. Подлинные мусульмане должны обратиться к джихаду, который в их толковании является вооружённой борьбой против «немусульманского правления», руководствующегося не шариатом, а светскими законами.
Их было меньшинство, но они были готовы убивать и быть убитыми.
По кому наносить удары? По лидеру Запада — США? Или по собственным режимам, собственным правителям, отступникам, коррумпирующим собственное общество?
Мнение и тактика экстремистов, прибегающих к террору, разделились. В одних странах главными объектами ударов стали все с ними несогласные, представители властей всех уровней, интеллектуалы, мало-мальски думающие по-западному или, во всяком случае, отвергающие тоталитарный характер фундаментализма. Результатом этих действий, когда на насилие отвечают насилием, была в Алжире «ползучая» гражданская война, длившаяся более десяти лет, жертвы которой превысили 100 тысяч человек. А сейчас — Сирия...
Активную роль в экстремистских мусульманских организациях сыграли так называемые афганцы.
Афганистан в 80-е годы стал мощным катализатором фундаменталистских и экстремистских движений в мусульманском мире. Тысячи добровольцев из многих мусульманских стран влились в ряды афганской оппозиции. Большинство из них работали в школах, больницах, гуманитарных организациях.
Несколько тысяч принимали участие в боевых действиях против советских и правительственных войск. В рядах вооружённой афганской оппозиции был и саудовский миллиардер Усама бен Ладен.
ЦРУ финансировало (вместе с Саудовской Аравией), вооружало и обучало исламистских боевиков в Афганистане, не сознавая, что оно, подобно доктору Франкенштейну, взращивает своего рода коллективное чудовище, которое позднее обратит оружие и против США.
После вывода советских войск из Афганистана тысячи «арабских афганцев» стали возвращаться в Алжир, Египет, Тунис, Судан, Саудовскую Аравию. Прошедшие военную подготовку и обстрелянные в боях, пропитанные воинствующим исламистским духом, не умеющие ничего делать, кроме как воевать, они стали костяком экстремистских группировок.
Отрезвление Вашингтона пришло лишь после терактов 11 сентября 2001 года.
Правда, в результате этих терактов Соединённые Штаты получили такую свободу рук в реализации на мировой арене своей исключительной военно-экономической мощи, что многие невольно задаются вопросом: кому на руку оказались теракты?
«Промысел Божий» ведёт к терроризму?
Сейчас в массовом сознании и Запада, и России, сформированном средствами массовой информации, террорист ассоциируется именно с мусульманскими боевиками — египтянами, палестинцами, туарегами, саудовцами, чеченцами. Но разве только ислам служит прикрытием актов насилия?
Проявления терроризма с религиозной мотивацией стали особенно заметны на международной арене и во внутренней жизни ряда стран после окончания «холодной войны». Религиозная мотивация двигала и еврейскими террористами, убившими Ицхака Рабина, и сикхскими фанатиками, убившими Индиру Ганди, и индуистскими экстремистами, и членами секты «Аум Синрикё», применившими ядовитый газ в токийском метро. Жертвами террористов — католиков и протестантов — за несколько десятилетий в Северной Ирландии стали более 3,5 тысячи человек.
Когда тебя ведёт промысел Божий, отсутствуют моральные ограничители на использование насилия. Это объясняется не только тотальным характером борьбы, но и тем, кого вербуют в террористические организации. Как правило, это молодые, образованные или, точнее, полуобразованные люди или дети крестьян, недавно переселившиеся в город, городские трущобы, люди, оторванные от своих корней. Раньше традиции жертвенности были сильнее в шиитских движениях. Но за последнее время мученичество стало распространённым и среди суннитов.
Видение мира у крайних религиозно-террористических организаций сродни манихейскому, а точнее, тоталитарному, сосредоточенному на бескомпромиссной борьбе веры против неверия, справедливости против несправедливости. Поэтому, например, позиции еврейских фундаменталистов из организации «Ках» и исламских фундаменталистов из ХАМАСа кажутся зеркальным отражением. Обе организации выступают за создание своего религиозного государства между рекой Иордан и Средиземным морем, обе исповедуют ксенофобские взгляды, обе отвергают всё чужое и светское. На практике они объединяются с целью не допустить мира в израильско-палестинских отношениях.
Воинственность и активность исламских экстремистов — показатель того, что в их глазах мир находится на критически важном историческом перекрёстке: мусульмане или сохранят свою религиозную и национальную идентичность, или в условиях глобализации потеряют её под давлением Запада. Но одновременно экстремисты, во всяком случае, их лидеры, чувствуют себя как бы творцами, демиургами будущего, ведомыми промыслом Божьим.
Хотя никто не знает, какую форму может приобрести будущее общество, сила фундаментализма, особенно экстремизма, заключается в его способности обещать радикальные перемены без уточнения их черт, без конкретики, так как Аллах считается гарантом будущего.
Кризисы идентичности, равнозначные цивилизационному надлому, происходили не раз в истории. Но когда-то это был процесс, растянувшийся на столетия. Сейчас ускорение всех событий многократно возросло, горение превращается во взрыв.
