Где истина?

Дагестан – наиболее исламизированный российский регион.  Так было, есть и будет в ближайшей и отдаленной перспективе. Притом, что речь идет не только о количественной стороне процесса, но и о качественной, когда религиозные институты небезуспешно частично или полностью  конкурируют со «светскими» (государственными).

Естественно, в подобной ситуации обыватель живо интересуется значением  мусульманской составляющей в публичной и домашней жизни первых лиц республики, вполне справедливо полагая, что этот факт окажет существенное влияние и на его судьбу.

Нужно также понимать, что отдельные  антиисламские высказывания и действия руководителей Дагестана больше ориентированы на Первопрестольную, они могут и не отражать сути их мировоззрения, хотя местные чиновники, когда их ставят перед выбором между религией и собственным служебным креслом, предпочитают исключительно последнее. О многом говорит история, действительно случившаяся в республике в недавнем прошлом.

Один из высокопоставленных чиновников совершал обязательное для мусульман и первое в своей жизни паломничество в Саудовскую Аравию. В момент стояния на горе Арафа, а без него хадж считается несовершенным, поступил звонок из Кремля: нашего героя срочно приглашали в Москву, видимо, так проверяли его мировоззренческую устойчивость и лояльность к системе.

Чиновник после недолгого раздумья сразу вылетел на родину: хадж он так и не совершил, зато лояльность показал сполна.

Противостояние суфистов и салафитов

В силу понятных причин проблема религиозности или атеизма бывших и нынешних глав республики приобрела наибольшую актуальность в постсоветское время. Первый руководитель Дагестана, председатель Госсовета республики Магомедали Магомедов никак себя в ипостаси мусульманина не проявил.

Он мечети не посещал. Одни утверждали, что Магомедов молится дома или в тиши своего служебного кабинета, другие заявляли обратное. Но факт остается фактом, что именно на период его правления пришлась и пора своеобразного ренессанса ислама, и начало жестоких репрессий против мусульман  в лице так называемых представителей «нетрадиционного» ислама (ваххабитов, салафитов).

Чтобы хотя бы поверхностно разобраться в специфике процесса, необходимо совершить небольшой экскурс в 90-е годы 20 века. Тогда в Дагестане сложившийся идеологический вакуум стремительно  заполнялся системой исламских ценностей, представленной двумя жестко противоборствующими друг с другом разновидностями: по одну сторону баррикады оказались  «традиционные» мусульмане (суфисты, тарикатисты) под руководством Духовного управления мусульман Дагестана, по другую – салафиты.

Камнем преткновения обычно становились второстепенные религиозные  вопросы и отношение к власть имущим. Пружина противостояния в последующем настолько раскрутилась, что дело скоро дошло до взаимных обвинений в неверии и прямых призывов к убийствам.

И суфисты, и салафиты  конечной целью видели построение исламского государства в Дагестане, правда, предпочитали идти к ней разными путями. И те, и другие считали себя истиной в последней инстанции. При этом первые апеллировали к мнению мертвых и живых духовных наставников (шейхов, устазов). Салафиты  видели идеал во временах становления ислама, в образе жизни пророка Мухаммада (да благословит его Аллах и приветствует), праведных халифов, асхабов и табиинов, известных ученых той поры.

Суфисты для нейтрализации потенциала своих идеологических конкурентов проявляли готовность тесно сотрудничать с властью, в том числе и силовиками. Салафиты предпочитали дистанцироваться от нее, делая акцент на несправедливости и беззакониях, действительно творимых и коррумпированными чиновниками, и тесно связанными с ними криминально-мафиозными группировками.

Так и получилось, что образ салафитов в общественном сознании частично трансформировался в образ более порядочных, честных и принципиальных борцов с порочной системой.  Особой  популярностью идеи «нетрадиционного» ислама пользовались и пользуются в молодежной и интеллектуальной среде, что обеспечивало и обеспечивает устойчивую базу для рекрутства в ряды салафитов.

Понятное дело, что дагестанская власть всегда делала и делает ставку на суфистов, поэтому недавнее заявление временно исполняющего обязанности президента Дагестана  Рамазана Абдулатипова журналисту «Комсомольской правды» («Рамазан Абдулатипов, и. о. президента Дагестана: «Всех моих предшественников сожрали кланы»), что «традиционный ислам оказался, скажем так, без особой поддержки государства», не совсем соответствует реалиям.

Местная бюрократия, действительно,  поддерживала тарикатистов, хотя небезынтересно отметить, что она иногда вступала с салафитами в краткосрочные союзы, решая собственные узкомеркантильные задачи. В качестве иллюстративного примера можно вспомнить кратковременное перемирие 1998 года между Махачкалой и джамаатами  селений Карамахи и Чабанмахи, являющееся, по сути, вызовом-ответом на попытки официального духовенства в лице Духовного управления мусульман выступить в качестве одной из оппозиционных руководству республики сил.

Притом, в качестве переговорщика со стороны государства с салафитами выступил сам Магомедали Магомедов.

Тотальные репрессии

На таком фоне противостояние между салафитами и суфистами принимало все более ожесточенный характер. Первые, осознавая, что оппонентам помощь оказывает государство, вели себя осторожно, предпочитая не делать резких шагов, зато тарикатисты не жалели красок для характеристик оппонентов.

Было озвучено мнение, что салафитов можно физически ликвидировать. Один из ныне покойных сотрудников официального духовенства даже издал книгу, где было написано, что «тот, кто убьет ваххабита и кого убьет ваххабит, обязательно попадет в рай».

Дискредитацией салафитов, естественно, занимались и государственные структуры. Скоро их стали преследовать сотрудники правоохранительных органов, а это способствовало еще большей радикализации мышления салафитов. Мусульмане смотрели друг на  друга с ненавистью. Устраиваемые бюрократией круглые столы, по сути, превращались в пустопорожние мероприятия, где обязательно звучали взаимные обвинения в неверии.

На таком фоне определенная часть салафитов стала приобретать оружие, многие выезжали в воюющую Чечню, но факт милитаризации для постсоветского Дагестана ничего экстраординарного не представлял, так как тут каждый глава муниципального образования, чиновники разных уровней, состоявшийся политик и коммерсант, криминальный авторитет считал и считает в порядке вещей наличие у себя и охраны, и большого количества стволов.

В августе 1998 года в Дагестан из Чечни вторглись боевики. Предсказуемую массовую поддержку со стороны местных салафитов они не получили, скоро военные действия перекинулись в Чечню. Сложившаяся ситуация предполагала принятие ряда срочных мер, ориентированных на снятие общественной и внутриконфессиональной напряженности путем долгих и трудных переговоров. Но у власти и официального духовенства не хватало дальновидности, воли и терпения на это. И тогда оказался востребованным механизм тотальных репрессий.

Силовики вместе с прочими заинтересованными структурами, в том числе и суфистами, принимали самое энергичное участие в охоте на новых ведьм: производились недифференцированные аресты активистов «нетрадиционного» ислама с применением физического насилия, обыски молельных домов и мечетей, изъятие и уничтожение религиозных газет, книг и видеозаписей проповедей. Иногда практиковалась и посписочная высылка за пределы родного очага некоторых салафитов.

В дальнейшем, если принять на веру утверждения арестованных, к ним применялся весьма насыщенный  арсенал самых диких пыток. Давление на салафитов активно велось и на юридическом поприще. 16 сентября 1999 года депутаты парламента Дагестана единогласно проголосовали за принятие закона «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестане».

Правовое содержание акта оказалось настолько непродуманным, что он и поныне вызывает массу ожесточенных споров. Основная беда закона в его расплывчатости: не было и нет четких юридических и иных критериев, определяющих принадлежность к ваххабизму, хотя неофициально считается, что салафиты не признают «светский» характер государства, они носят длинные бороды, укороченные усы и брюки и так далее.

Зато термин «ваххабизм» оказался очень удобным для дискредитации своих реальных и мнимых оппонентов. Например, при Магомедали Магомедове Махачкала неоднократно обвиняла оппозиционный «Северный альянс», куда входили отдельные политики и главы муниципальных образований севера республики, что он состоит почти из одних ваххабитов. Члены альянса, в свою очередь, с не меньшим энтузиазмом припоминали руководству республики, что под его прямым покровительством создавался так называемый Кадарский исламский анклав.

«Задержание, суд, тюрьма – в нашем случае не годятся»

Силовое и прочее давление на салафитов, кроме прочего, способствовало их уходу в «леса» и формированию  устойчивой и довольно-таки многочисленной рекрутской базы для вооруженного подполья, члены которого, в основном, охотились на людей в форме со всеми вытекающими отсюда встречными действиями.

Процесс принял настолько ожесточенный характер, что власть не только по уже устоявшейся привычке игнорировала закон, похищая, убивая и муча своих оппонентов, она стала публично оправдывать свое явно криминальное поведение.

В частности, осенью 2005 года покойный министр внутренних дел Дагестана Адильгерей Магомедтагиров на пресс-конференции открыто заявил, что боевики будут физически устранены без суда и следствия, ибо «задержание, суд, тюрьма – в нашем случае не годятся».

Другой чиновник озвучил не менее оригинальные предложения: «жесткое общественное презрение родителям, родственникам, тухумам, селениям и даже районам, откуда родом экстремисты и террористы; арест и заключение в тюрьму без суда и следствия всех их родственников, что широко практикуется в Турции и в других странах; захоронение погибших в навозе или, укутав в свиные шкуры, как это делали англичане с индийскими террористами».

Так дагестанцы сами загоняли себя в порочный круг смерти и насилия. Ситуация не изменилась и при первом президенте Дагестана Муху Алиеве.

Он, впрочем, как и его предшественник на посту, представитель коммунистической эпохи, доктор философских наук, никак свою исламскую идентичность не показывал.

Более того, ходили устойчивые слухи, что Алиев – атеист, его публичные высказывания не проясняли ситуацию, хотя и ему приходилось учитывать исламский фактор. В частности, осенью 2008 года в присутствии Алиева с многочисленной свитой состоялось официальное открытие автомобильной дороги с гравийным покрытием «Гимры–Чирката».

Покойный имам Унцукульского района Рамазан Гаджимагомедов попросил присутствующих обратиться к Всевышнему с просьбой о милости к «героическим предкам-борцам с царскими оккупантами и строителям дороги».

Уже было поднявшие руки для просьбы чиновники, стоявшие рядом с президентом Дагестана, посмотрели на него. Алиев что-то замешкался. Видя это, его свита  быстро нашла новое занятие для рук: кто-то стал поправлять складки на костюме, кто-то – усиленно массировать шею.

Лишь после того, как глава республики с видимой неохотой поднял руки, в унисон поднялись и руки чиновников.  Но в 2009 году дагестанцы совершенно неожиданно увидели Алиева вместе с главой Палестины Махмудом Аббасом и прочими высокопоставленными республиканскими чиновниками в центральной Джума-мечети Махачкалы, где они совершили общую молитву.

Кто-то тогда снял видеосюжет, в котором четко видно, что и Алиев, и его подчиненные не совсем комфортно ощущали себя в культовом здании, чувствовалось, что они впервые в жизни молятся.

Первый президент Дагестана всегда стремился показать свою равноудаленность от «традиционного» и «нетрадиционного» ислама, хотя репрессии против салафитов нисколько не ослабли, а где-то и усилились. При всем этом Алиев совершенно по-новому осветил проблемы радикализма и экстремизма. «Мы должны откровенно признать, что в Дагестане в силу ряда обстоятельств накопился целый комплекс проблем, толкающих некоторую часть граждан на путь радикализма.

Они, столкнувшись с несправедливостью, черствостью и бездушием бюрократии, взяточничеством и коррупцией, многими другими пороками, утратили доверие к власти, разочаровались, не смогли в силу названных и других причин реализовать свои способности, не нашли своего места в жизни. И таких людей в республике немало.

Именно они и составляют питательную среду и социальную базу экстремизма», – отметил он в одном из своих выступлений. Схожие мысли Алиевым озвучивались и далее, к сожалению, он просто констатировал факты, абсолютно ничего не делая для искоренения этих самых пороков.

Симптоматично, что именно по инициативе Алиева в Махачкале прошли две всероссийские научно-практические конференции по теме «Актуальные проблемы противодействия религиозно-политическому экстремизму», которые никак не изменили  ситуацию в республике, зато опустошили ее мошну на десятки миллионов рублей.

Внутриконфессиональные диалоги

Первый президент Дагестана старался перевести работу силовиков в правовое русло, но его попытки оказались тщетными. Перед тем, как Алиева лишили поста, сопредседатель Союза мусульман России, муфтий Духовного управления мусульман Саратовской области Мукаддас-Бибарсов отметил, что «к сожалению, руководство Дагестана дистанцируется от ислама. Если в личном плане каждый из них считает себя мусульманином, то в общественном – ситуация обратная, они боятся слова «ислам», как черт ладана…

Видимо, в ближайшее время у Дагестана появится новый руководитель, и надеемся, что у него не будет комплексов перед обществом, перед народом по поводу ислама. У Муху Алиева этот комплекс есть, он был и у Магомедали Магомедова».

Новым руководителем Дагестана, о котором упоминал Бибарсов, в 2010 году стал сын Магомедали Магомедова – Магомедсалам Магомедов.  Как чиновник он формировался в иной среде, чем его предшественники на посту. Младший Магомедов не имел отношения к коммунистической номенклатуре, он молился, посещал мечеть, более-менее разбирался в специфике ислама, поэтому второй президент Дагестана стремился посадить за стол переговоров представителей «традиционного» и «нетрадиционного» ислама, что и удалось 29 апреля 2012 года.

Такого еще не было в истории Дагестана, в последующем под огонь критики попали обе стороны. Роль оппонентов салафитов взяли на себя боевики, недовольными официальным духовенством  оказались рядовые суфисты. Руководству республики надо было и в дальнейшем создавать благоприятные условия для продолжения диалога, чего, к прискорбию, не случилось.

Тут свою роль сыграло несколько факторов. Во-первых, в окружении второго президента Дагестана находились люди, которые серьезно полагали, что с  салафитами надо разговаривать только языком ультиматумов и репрессий. Во-вторых, многие из чиновников, не разбираясь в глубинной сути идущих процессов и стремясь опередить события, стали требовать от салафитов то, на что последние в тот период никак не могли пойти.

И, наконец, младший Магомедов счел, что его могут не так понять в Кремле, поэтому он свернул публичную деятельность по налаживанию внутриконфессионального диалога, хотя кулуарно переговоры шли. Но и при втором президента Дагестана репрессии против салафитов продолжились,  более того, именно в пору его правления в республику из прочих российских регионов, в том числе и из Чечни, были переброшены десятки тысяч военнослужащих и сотрудников правоохранительных органов со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Зимой 2013 года кресло главы Дагестана со статусом  «временно исполняющий обязанности» занял уже Рамазан Абдулатипов. Вся его служебная карьера идентична карьере Магомедали Магомедова и Муху Алиева, но Абдулатипов буквально в первый же день после назначения собрал у себя для празднования одного из религиозных праздников исключительно представителей официального духовенства. Тем самым он четко показал, кого видит своим единственным союзником.

Эксперты считают, что тут свою роль мог сыграть бывший  директор Махачкалинского торгового порта Абусупьян Хархаров, близкий друг Абдулатипова, сразу назначенный последним премьер-министром Дагестана. Хархаров с давних пор известен, как активный сторонник и спонсор официального духовенства, он – мюрид одного из местных шейхов.

Совсем недавно Абдулатипов совершил пятничную молитву в одной из мечетей Нагорного Дагестана. Он публично продемонстрировал собственную религиозную идентичность, но его заявления и поступки оставляют, мягко выражаясь, двойственное впечатление.

Израильский опыт в Дагестане

Например, Врио неоднократно заявлял представителям СМИ, что хиджаб – чисто арабская одежда. В  вышеупомянутом интервью для «Комсомольской правды» он сообщил, что в Дагестане разработано несколько школьных форм для учащихся, но без женского головного покрытия.

На таком фоне вряд ли есть резон удивляться заявлению уже президента России  Владимира Путина, что «в нашей стране и в мусульманских регионах никогда такой традиции не было. В некоторых, даже мусульманских государствах, ношение хиджаба запрещено законом».

Естественно, ставка Абдулатипова на «традиционный» ислам сказывается на жизни салафитов или просто строго практикующих мусульман.

Власть полностью прекратила контакты с салафитами, многим состоявшимся коммерсантам из их рядов пришлось покинуть Дагестан, беспокоясь за свой бизнес и безопасность. Под разными предлогами закрываются религиозные учебные заведения, где игнорируется фактор «традиционного» ислама.

При Абдулатипове борьба с вооруженной оппозицией перешла на качественно новый уровень. Оказался востребованным и израильский опыт, когда подрывают дома близких родственников противников системы, широко практикуются бессудные казни, прочие антизаконные и бесчеловечные действия. Правда, существует мнение, что процесс инициировала Москва.

В преддверии зимней олимпиады  в Сочи для исключения ненужных эксцессов она решила чисто силовым методом утихомирить Дагестан. Многих в республике смущает отсутствие публичной реакции  первого лица на последние резонансные преступления, чего вообще не наблюдалось при предшественниках Абдулатипова.  7 марта в селении  Новосаситли Хасавюртовского района военные подрывают несколько домов, в том числе и принадлежащий  83-летнему пенсионеру Алидибиру Заргалову.

Никакой реакции со стороны официальной Махачкалы не последовало, зато эксперты обратили внимание, что 13 марта Абдулатипов в Грозном, встречаясь с главой Чечни Рамзаном Кадыровым, отметил, что «было время, когда чеченцы учились у дагестанцев, теперь пришло время нам учиться у вас».

В конце марта в селении Хаджалмахи Левашинского района убивают троих жителей, а двадцати семи, занесенным в так называемый ваххабитский список, под угрозой самосуда предлагают немедленно покинуть населенный пункт. Люди в панике уезжают.

Снова руководство республики молчит, а 2 апреля Абдулатипов на совещании по мерам совершенствования работы контролирующих органов республики недвусмысленно отметил, что «наши правоохранительные органы, рискуя своей жизнью, очищают Дагестан от фанатиков, экстремистов». 11 апреля в селении Гимры Унцукульского района началась очередная, беспрецедентная спецоперация, когда всех  жителей силовики выгнали из собственных домов.

Гимринцам пришлось ночевать под открытым небом, по возвращении они нашли 10 домовладений подорванными, десятки получили значительные повреждения, зафиксированы многочисленные факты мародерства и уничтожения личного имущества. В тот же день в Махачкале состоялось заседание координационного совещания по обеспечению правопорядка в Дагестане.

Здесь Абдулатипов подчеркнул: «Я согласен с тем, что нужно выделять опасные зоны в Дагестане, где накапливаются бандформирования». Он также  дал поручение подчиненным рассмотреть вопрос образования внешнего управления по бюджетным расходам в Унцукульском районе: «Такой подход к работе должен практиковаться везде, где финансовые средства уходят на «подкормку» бандитов».

О Гимры не было сказано ни одного слова, зато выступления Абдулатипова создали среду для самых разнообразных фантазий. 27 апреля в Кизляре сотрудники правоохранительных органов остановили свадебный кортеж, им не понравились исламские флаги. Людьми в погонах в последующем провоцируется конфликт, в результате, десятки человек оказываются в судебном зале, а четверым задержанным грозит до 10 лет лишения свободы.  6 мая уже в Буйнакске силовики подрывают дома трех горожан.

И опять Махачкала будто воды в рот набрала. Очевидцы всех событий рассказывают, что функции карателей взяли на себя приезжие силовики, а в их понимании весь Дагестан – почти вражеская территория. Такой статус не только расшатывает обстановку в республике, но и способствует росту антикремлевских настроений. Помнится, еще несколько лет назад в Чечне наблюдалась схожая картина, но Грозный добился, чтобы из региона вывели почти весь прикомандированный боевой состав, который, кстати, сегодня дислоцирован в Дагестане.

Перспектива

Нет никакого сомнения, что давление государства на салафитов будет расти и дальше, но насколько эффективны подобные меры? Конечно, в ближайшей перспективе ситуация в Дагестане более-менее стабилизируется, хотя в стратегическом плане будущее не столь оптимистично.

Москва и Махачкала сейчас борются с вполне жизнеспособной и востребованной идеологией. Ее невозможно победить репрессиями, силовым давлением, что  наглядно показали предшествующие двадцать лет.

Кризис будет преодолен или при формировании иного конкурентоспособного мировоззрения, или при учете интересов всех слоев общества, в том числе и мусульман, которые на данный момент представляют наиболее пассионарную и динамичную силу в стране.

Другую идеологию последователи ислама по понятным причинам абсолютно не воспримут, а значит, федеральная и местная власть обязана вести более продуманную и осторожную политику в сфере религии, чего не наблюдалось до сих пор.

И «традиционным», и «нетрадиционным» мусульманам не по нраву, что сегодня творится в отдельных регионах России. Гонения на прекрасный пол в хиджабе; занесение в федеральный список экстремистских материалов трудов  имама Наваи, главного идеолога суфизма в Дагестане, шейха Хасана Хильми Афанди, Абу Хамида аль-Газали, сборника достоверных хадисов имама Бухари и даже отдельных сур Священного Корана; запрет на возведение мечетей в крупных мегаполисах России; массовые задержание прихожан, анитимусульманская и антикавказская истерия на федеральных медийных ресурсах – все эти  действия в республике воспринимаются, как враждебные исламу и дагестанцам.

Многие в регионе понимают, что под каток репрессивного  аппарата при соответствующих условиях  вполне могут попасть и представители «традиционного» ислама, благо есть исторические аналогии.

В частности, в 1923 году видные тарикатские ученые и шейхи  Дагестана поддержали советскую власть, объявили ее врагов «злыми духами», заслуживающими «самых суровых кар». Прошло чуть больше 10 лет, как всех  сторонников коммунистической системы арестовали и  выслали в Сибирь, где они и скончались, наконец-то, осознав, что их просто «использовали»…