Ислам и современная наука

Сеййид Хуссейн Наср в настоящее время является профессором исламоведения Джорджтаунского университета исламских изучений. Выпускник факультета физики и математики МТИ. Он защитил докторскую диссертацию в Гарварде по философии науки, уделяя особое внимание исламским наукам. C 1958-го по 1979-й он был профессором истории наук и философии Тегеранского Университета, а также проректором университета в 1970-71 году. Сегодня он также является приглашённым профессором Гарварда и Принстонского Университета.

Сеййид Хуссейн Наср прочитал немало известных лекций, например, «Гиффорда» в Университете Эдинбурга и «Икбаль» в Университете Пенджаба, написал более 20 книг, среди которых: «Наука и цивилизация в исламе», «Традиционный ислам в современном мире», «Знания и священное» и «Человек и естество: духовный кризис современного человека».

Нижеследующая лекциия Сеййида Хуссейна Насра была организована при помощи сотрудничества с Группой Исследователей Пакистана, Объединения Студентов-Мусульман Массачусетского Технологического Института и других организаций. Ими был отредактирован дословный транскрипт лекции. Это сделано для того, чтобы добавить ясность и удалить повторения, таким образом передавая смысл сказанного. В связи с этим, одной или двумя звёздочками (* и **) показываются места, где или фраза, или предложение не поддавались расшифровке. Слова в квадратных скобках были добавлены, чтобы улучшить последовательность изложения.

Соответственно, Группа Исследователей Пакистана берёт на себя ответственность за возможные ошибки в передаче смысла лекции, записанной за Сеййидом Хуссейном Насром.

Бисми-Лляхи-р-рахмани-р-рахим 

Первым делом позвольте сказать, как я рад принять приглашение от Объединения Студентов-Мусульман Массачусетского Технологического Института и других организаций выступить сегодня с лекцией в моём альма-матер. Чувствуя себя как дома, не только в этом университете, но и будучи первым студентом-мусульманином, основавшим первую студенческую исламскую организацию в Гарварде в 1954 году, вижу, что подобные организации растут и приобретают культурную значимость. Я уверен, они играют очень важную роль в трёх направлениях, самое важное из которых состоит в обращении сердец хороших мусульман к Богу, Великому Аллаху. На более человечном уровне они дают возможность мусульманам разных стран дискутировать между собой. В-третьих, они представляют взгляды мусульман в кампусах Америки, где существует острая необходимость понимания, что же происходит на другом конце земли. Тот мир, который нам лишь кажется, навсегда останется ДРУГИМ для запада, что бы ни происходило. Эту «непохожесть» почему-то не так легко преодолеть.

Сегодня же я ограничу свою речь исламом и его взаимоотношением с современной наукой. Это очень щепитильная и весьма трудная для изучения тема. Это не тема с какими либо, если можно так выразиться, опасными ловушками или поворотами на своём пути, поскольку она далека от политики. Она не разжигает страсти, как, позвольте сказать, вопросы, обсуждаемые в Мадриде, или трагедия Кашмира или других мест. Но, тем не менее, она представляет большую важность, поскольку она тем или иным образом будет влиять на будущее исламского мира в целом.

Многие чувствуют, что на самом деле нет такого понятия, как исламская проблема науки. Они говорят «наука есть наука». Что бы ни случилось, а ислам всегда поощрял знания (‘ильм), поэтому мы должны поощрать науку, в чём же тогда проблема? А никакой проблемы нет!

Тем не менее, проблема всё-таки существует ― потому что как только дети во многих мусульманских странах узнали через закон Лавуазье, что вода состоит из кислорода и водорода, то придя домой тем вечером, они перествавли молиться. В исламском мире нет страны, которая не испытала бы влияние западных наук на идеологическую систему молодёжи. Однако параллельно с этим по причине существующей связи между наукой и, во-первых, престижностью, а во-вторых, с властью и, в-третьих, из-за [трудности], которая возникает в условиях отсутсвия науки при решении определённых проблем в исламском обществе, вне зависимости от политического строя и режима: от революционных режимов до монархий, от полу-демократий до тоталитарных режимов, все тратят деньги на то, чтобы обучить молодое поколение западным наукам. Я вижу много мусульман в аудитории сегодня, за образование многих из вас заплатили ваши родители, или же ваше государство или же определённый университет именно для того, чтобы вы принесли западные науки обратно в исламский мир. Посему мы имеем дело с предметом, который практически является центром забот и волнений исламского мира. В последние 20 лет [этот вопрос] начинает привлекать одних из лучших умов в исламском мире к различным аспектам данной проблемы.

Посему прежде, чем я начну излагать свою точку зрения на заявленную тем, хочу начать с описания (облегчения понимания, категоризации) трёх основных позиций, существующих сегодня в исламском мире, взглядов на ислам и современную науку.

Итак, первая позиция ― это позиция, к которой многие люди возвращаются. Я уверен многие из вас в этом зале, особенно в таком месте как Массачусетский Технологический Институт, кто не имел возможности изучать философский смысл ни вашей традиции, ислама, ни западных наук, думают, что науку изучают, потом молятся Богу, любят его и подчиняются законам шариата, и поэтому в реальности никакой проблемы нет.

Сама по себе эта позиция не является новой. Она была принята во многих кругах исламского мира прошлого столетия. Обращаясь к истории, отметим: эта позиция была принята Джамал-ад-Дином Афгани, который имигрировал в Египет и называл себя Аль-Афгани. Известный реформатор, своеобразная индивидуалистическая [фигура] девятнадцатого столетия, он являлся философом, политиком, панисламистом и организатором анти-Халифата*. Никто точно не знает его политические взгляды, но он являлся очень влиятельной фигурой девятнадцатого века, ответственной, прямо или косвенно, через своего студента Мухаммада ‘Абдуха за так называемые реформы, произошедшие в 1880-х и 1890-х годах христианской эры (начала 14-го века исламской эры) в Египте. Интересно, что причастность Джамал-ад-Дина к своей группе заявлялась и модернистами, и анти-модернистами, такими, как Аль-Ихван аль-Муслимун в Египте в течение первых десятилетий этого века.

Джамал-ад-Дин был заинтересован в западной науке, [несмотря] на то, что объём его знаний [об этом] был невелик, он также был очень заинтересован в возрождении исламского мира. Характер аргумента [Джамал ад-Дина] совершенно критичен для понимания того, о чём я говорю. Он пришёл к выводу, что наука сама по себе сделала Запад таким великим и могущественным. А запад преобладает над исламским миром потому, что он имеет эту власть у себя в кармане. И поскольку это позволяется и делается, должно быть, наука обладает чем-то положительным и сама по себе положительна, потому что она даёт власть. Это была первая часть его аргумента. Вторая часть [состоит из] его утверждения о том, что изначально наука пришла из исламского мира и поэтому в реальности это благодаря исламским наукам запад преуспел в ней и [как следствие] доминирует над исламским миром. Поэтому всё, что мусульмане должны сделать, это потребовать её обратно для себя, дабы достичь высот своего прошлого и превратиться в мощную и великую цивилизацию. Это в кратце суть довольно-таки обширного аргумента, предоставленного Джамалем ад-Дином, который в итоге приравнивает исламскую науку к западной. Плюс к этому, он приравнивает силу запада с силой науки. В какой-то степени это так, но невполне. И, наконец, согласно этому аргументу, познание западных наук [мусульманами] это, ни больше ни меньше, востребование мусульманами своей собственности, которая каким-то образом была отдана во владение другому континету и [мусульмане] просто хотят получить назад то, что им принадлежит. Эта точка зрения оказала огромное влияние на исламский мир, модернистские круги и для того, чтобы понять, что происходит сегодня в исламском мире, очень важно увидеть какие последствия вытекают из этого.

На самом деле я преимущественно обращаюсь к студентам мусульманам и учёным, обсуждая, в определённом смысле, семейную проблему. Я уверен, что здесь присутствуют христиане и нехристиане запада, и это хорошо, это способ понять трудности другой цивилизации, посмотреть на её основные проблемы. Но моя лекция, на самом деле, подготовлена с учётом внутренних проблем исламского мира относительно науки. Я надеюсь, остальные меня простят, это никак не формальная лекция по истории науки в исламском мире последнего века. *

...Я хотел бы поведать о том, что случилось с тезисом Джамал ад-Дина в девятнадцатом столетии. Модернисты в исламском мире [являются] одной из трёх значимых групп, появившихся в девятнадцатом столетии. Вторая группа состоит из тех, кого сегодня называют фундаменталистами, термин, который мне не импонирует, но в наши дни довольно распространён. И третья ― это те, которые верят в Махдизм ― некоторую форму апокалипсической интерпретации Бога. Этих двух групп я в настоящий момент касаться не буду. Самая важная для нашего внимания группа ― модернисты.

Модернисты приняли этот тезис Джамала ад-Дина и в течение последних полтора века они несли знамя, своего рода, рационализма в исламском мире, которое прекрасно соответствует простому уравнению науки с исламской наукой и с исламской концепцией знания ― ‘ильм. Интересно, что вследствие этого, исламский мир в течение ста пятидесятилетнего периода произвёл очень немногих историков науки, небольшое количество философов, но очень большое количество учёных и инженеров, некоторые из них довольно выдающиеся и учатся в лучших заведениях мира, как, например, это. Но он практически не произвёл крупного философа или историка науки до недавнего времени. Эта проблема [была просто-напросто оставлена в стороне], потому что была неинтересной и нерелевантной; и всё, что делалось на западе, в связи с влиянием науки на религию, философию наук, [с тем, что] эта информация означает, было упущено, в большей или меньшей степени, исламской образовательной системой.

Имели место лишь немного исключений. Камал Ататюрк пришел к власти в Турции. Хотя во многом он был безжалостным [солдатом], он спас Турцию от вымирания. Мы знаем, он сделал с Исламом в Турции. Но он имел некую интуицию, определённый взгляд на вещи. Первое, что он сделал, объявил, что ради того, чтобы Турция поднялась на ноги как современное «светское» государство, необходимо изучить историю западной науки. Поэтому, когда программа для кандидатской степени истории науки, возглавленная покойным Джорджем Сартоном, учёным и историком наук, была открыта в Гарварде, а это была первая программа в стране, Ататюрк послал первого студента истории наук в Америке, в Гарвард. Первый человек, начавший программу получения докторской степени в истории наук в Гарварде, был турок ― Айдин Саили. Он всё ещё жив и является старейшиной турецких историков наук.

Исключения были, но по большому счёту, модернистские силы исламского мира решили пренебречь и просмотрели последствия, которые повлекла за собой западная наука, философские или же религиозные; они полагали, что ислам сможет справиться лучше христианства. [Они полагали], что c христианством было что-то неправильно, [раз] оно согнулось под давлениями современной науки и рационализма в девятнадцатом столетии, и это исламу не грозит. Некоторые западные мыслители, в действительности, последовали за данным направлением мысли. Один из наиболее ръяных анти-христианских [и] анти-религиозных философов Франции девятнадцатого столетия Эрнест Ренан был известен как некого рода отец рационализма во французской философии девятнадцатого века. Он написал книгу, которая считается классической работой об Аввероэсе (Ибн Рушде) [и] которая была занаво напечатана 140 лет спустя. В ней он говорит о том же самом, что Аввероэс является представителем рационализма, который привёл к современной науке. [Он] представляет арабскую исламскую мысль и западную теологию, [которая] просто не поняла этого и всегда была препятствием в развитии современной науки. Таким образом, что-то вроде психологического и, грубо говоря, философского союзничества возникло между Исламскими модернистами и антирелигиозными философами запада. Это нужно будет в дальнейшем подвергнуть тщательному анализу. Позвольте мне просто это пропустить. Оно не является столь важным для моей темы, но суть уловить мы должны.

Это отношение продолжалось, постепенно распространяясь от тех немногих центров, которые посылали [людей на] запад, в современные образовательные учреждения исламского мира ― как, например, Дар аль-Фануни в Иране, Университет Пенджаба в Пенджабе, Университет Фоада I в Каире, Университет Истамбула и так далее и тому подобное ― и постепенно охватило весь исламский мир. Сегодня, каждый четверг вечером, если вы включите радио Каира, то услышите одного или двух очень известных лекторов, которые, на самом деле очень набожные мусульмане, любимые народом Египта. В центре их послания ― стих Корана, который относится или к та‘акуль или же к таффакур, что означает мышление или знания или же наблюдение ― мушахида[1]. Эти стихи интерпретированы «научно», то есть, как попытка сохранить ислам через поддержку наукой исламского откровения, самого Корана. И на сегодня это довольно-таки сильная позиция в исламском мире. Поэтому [мусульманин] думает, что в действительности, никакой проблемы по отношению к исламу и современной науке не существует.

У Данной позиции имелась обратная сторона. ‘Алимы, учёные религии исламского мира, возражали против тезиса модернистов, [что] также было связано с послаблением шариата, как мы видели в Турции, постепенным внедрением западных политических и экономических институтов в исламском мире, подъёмом современного национализма, всем тем, на чём я сейчас не буду останавливаться. Религиозные учёные ислама, название которых, как это не порадоксально, буквально означает «научный работник» (англ: scientist), в действительности абсолютно презирают науку. Так у нас образовалась своеобразная дихотомия в пределах исламского мира, где модернисты отказываются изучать философские и религиозные последствия внедрения науки запада в исламский мир, а также классические, традиционные ‘алимы и это проходит через весь мусульманский мир, все отказываются иметь какое-либо отношение с современной наукой. Снова за небольшим исключением.

Это создало вакум в интеллектуальной жизни исламской общины, что, так или иначе, затронуло каждого мусульманина, сидящего в этом зале. Многие думает, что это целиком и полностью вина ‘алимов. Я не думаю, что это была полностью вина алимов, это также вина руководства, в руках которых были и экономическая и политическая власти, а эти две в реальности дополняют друг друга. Мы должны добавить к этому третий элемент, [который состоит в том, что] пока наука распространялась в исламском мире, пуританское реформистское движение образовалось в пределах мусульманского мира, в частности, в Аравии. Оно связано с именем Ибн Абд аль-Ваххаб. Это так называемое «движение ваххабитов», которое до сих пор очень влиятельно в Саудовской Аравии и которое фактически привело к образованию [страны], соединив Недж и Хиджаз в 1926-27. Его корни [уходят] в восемнадцатое столетие, в то время, когда и жил этот человек, затем его идеи проникли в Египет и Сирию.

[Аналогичным образом] движение салафитов в Индии и других местах, [также] хотело интерпретировать ислам весьма рациональным, простым образом и было против «философских» умозаключений и всей традиции исламской философии. [Эти движения] все приняли более спорную и проблематичную позицию на влияние науки на систему верования и философское мировоззрение ислама. Интересно, что ‘алимы-ваххабиты девятнадцатого века были полностью настроены против любого интереса к современной науке и технологии. Это сегодня Саудовская Аравия, конечно, имеет одну из лучших программ обучения науке и технологии в исламском мире. Центры в Дахране и других местах очень впечатляют, но это совсем недавняя трансформация. В девятнадцатом столетии последователи были настроены враждебно против модернистов и традиционные мусульманские ‘алимы, Шафии или Малики или же какие-нибудь другие, полагали, что [отвержение всего], что касается науки [оправдано].

В наше время это повернулось на сто восемьдесят градусов. Сегодня люди с подобными взглядами, снова не хотят иметь ничего общего с обсуждением философского подтекста науки, но отождествляют свою [позицию] с позицией аль-Афгани: наука ― это и есть ‘ильм и не нужно беспокоиться о её подтексте. Это [очень важная] позиция, истоки которой я обозначил для вас довольно подробно, потому что она всё ещё циркулирует в исламском мире сегодня.

Вторая позиция, существующая в исламском мире сегодня, которой теперь придерживаются несколько очень интересных и выдающихся мыслителей, состоит в том, что в действительности проблема конфронтации современной науки с исламом является не интеллектуальной, а нравственной проблемой. Все проблемы современной науки: от создания возможности сбрасывать атомные бомбы на головы людей до создания технологий, порабощающих тех, кто их получает и технологических звёздных войн прошлых лет в Персидском заливе, всё это не является виной современной науки, но [скорее виной] неправильного этического применения современной науки. Необходимо отделить современную науку от этического контекста и её использования на западе, принять её и использовать с другой этической системой. Если кто-то захочеть купить Боинг 747 в Калифорнии, а потом перевезти его в Египет и перекрасить для египетских авиалиний, он станет египетским самолетом. Эта точка зрения существует и даже достаточно распространена во многих местах. Большинство новых исламских университетов, основанных повсеместно в исламском мире, как например Исламский Университет Малайзии, Исламский Университет Пакистана, университет в Мекке Умм аль-Кура уделяют особое внимание данной точке зрения. Например, во всех университетах Саудовской Аравии студенты изучают исламскую этику, в надежде, что как только они начнут изучать науку и инженерию, они смогут овладеть ими, сочетая их с той этической системой.

Теперь мы подошли к третьей точке зрения. Долгое время она никем практически не обсуждалась, за исключением меня. Но за последние 20 лет она приобрела большое количество последователей. И состоит она в том, что у науки имеется своё собственное мировоззрение. Никакая наука не образовывается в вакууме. Наука возникла при особых обстоятельствах на западе с некоторыми философскими презумпциями о природе реальности. Как только вы произнесете, m, f, v, и a, являющиеся простыми параметрами классической физики, вы выберете определённую точку зрения восприятия реальности. Не будет массы, не будет там и силы, как тот стул или стол. Это достаточно абстрактные понятия, которые появились в семнадцатом веке на основании общего представления о пространстве, материи и движения, разработанные Ньютоном. Историки и философы науки в последние двадцать или тридцать лет показали, что современная наука, вне малейшего сомнения, обладает своим собственным взглядом на мир. Она не лишена значения, но и не является чисто объективной наукой реальности, не зависимой от изучаемого вами предмета. Она основана на опеделении конкретных категорий в изучении сущности, что приводит к выдающемуся успеху в изучении определенных предметов, а также к поразительному отсутсвию успеха [в других], в зависимости оттого, что вы рассматриваете.

Современная наука может с успехом поведать вам вес и химическую структуру красных листьев сосны, но беспомощна в вопросе о смысле покраснении листа. Современная наука объясняет как, что касаетсяпочему, это уже её не касается. Если вы студент физики и зададите вопрос: «Какова сила гравитации?», учитель скажет формулу, но на вопрос: «Что является природой данной силы?» ответит, что это не является предметом физики. Так [наука] очень полезна в определённых сферах, но оставляет другие аспекты реальности в стороне.

В 1950-е (и я терпеть не могу прибегать к автобиографии, но только на две минуты, поскольку это имеет отношение к нашей теме), когда я был студентом физики здесь, в этом университете, покойный Бертранд Рассел, знаменитый британский философ, выступил с серией лекций в МТИ. Я никогда не забуду когда я пришел на ту лекцию, он сказал, что современная наука не имеет ничего общего с открытием природы реальности, и назвал некоторые причины. Придя домой, я не смог спать всю ночь. Я думал, что пошёл в МТИ не потому, что я был богат, или потому что иранское правительство вынудило меня пойти, [но] для того, чтобы изучить природу реальности. И тут один из самых известных философов того времени [говорит, что этого не существовало]. Это заставило меня отклониться от [планов] стать физиком и я провёл следующие несколько лет, паралелльно изучая все те предметы по физике и математике, которые были необходимы и философию науки здесь и в Гарварде. Именно это подтолкнуло меня к изучению философии наук и, наконец, исламской философии наук и исламской космологии, которым я посвятил последние 30 лет своей жизни.

Этот случай позволил мне попытаться понять, что означает другой способ понимания сущности. И я придумал термин «исламская наука», означающий живую, а не только историческую реальность в пятидесятых, когда моя книга * вышла в свет. Я пытался относиться к исламской науке не как к главе в истории западной науки, но как к независимой точке зрения на работу природы. [Это] привело к мощной оппозиции на западе. Если бы не поддержка сэра Гамильтона Гибба, известного британского исламиста [читать востоковеда] в Гарвардском университете, никто бы мне не позволил заявить подобное. В то время [это] считалось кощунством говорить об исламской науке как о независимом взгляде на реальность, а не как об обыкновенной главе между Аристотелем и кем-то ещё в тринадцатом веке. Но теперь много воды утекло с тех пор. Эта третья точка зрения, которая была скромным началом в книгах, написанных когда мне было 20-29 лет, набрала большую поддержку в западном мире. И это представление основано на идее о том, что западная наука имеет такое же отношение к западной цивилизации, как и любая исламская наука к исламской цивилизации. Поскольку наука ― это не лишённая значения деятельность, одна цивилизация может получить пользу и изучить науку у другой цивилизации, но для этого её необходимо извлечь (абстрагировать) и сформировать свою собственную. И самый лучший тому пример, это в точности, что ислам сделал с греческой наукой, а европа сделала с исламской наукой, которую обычно называют арабской наукой, но в реальности это исламская наука, сформированная арабами и персами и, в какой-то степени, турками и индусами.

В обоих случаях что сделали мусульмане? Они не только переняли греческую науку и перевели её на арабский, сохранив греческие характеристики. Она была полностью преобразована в часть исламской интеллектуальной цитадели. Любой из вас, кто когда-либо глубоко изучал работы великих мусульманских учёных как аль-Бируни или Ибн Сина или же любых других андалузских ученых, чувствовал, что проживает внутри исламской вселенной. Не внутри греческой вселенной. Это правда, что определённые описания были возможно взяты из [работ] Аристотеля или определенная формула из Элементов Евклида, но вся наука целиком объединина с исламской точкой зрения. Величайшая работа по алгебре досовременного периода написана персидским поэтом Омаром Хайямом. Когда мы читаем его книгу, конечно же, то принимаемся за определенную формулу или уравнение, [при этом] вы можете писать на китайском или английском и можете находиться в любой цивилизации, но эффект, который целая работа возымеет над вами, даст вам почувствовать себя частью целостной интеллектуальной вселенной ― исламской вселенной. И это с точностью, что запад сделал с исламской наукой. Когда в Толедо 1030-х и 1040-х начались переводы книг с арабского на латынь, начались и научные перемены 12-го века и снова в 15-м, 16-м и 17-м столетиях запада книги просто переводились с арабского на латынь. Первые несколько десятилетий были очень похожи на то, каким был исламский мир в последние несколько десятилетий. То есть, сам труд, скажем, Ибн Сины читался на медицинском [факультете], как будто он был на арабском, но, поскольку никто арабский не понимал, он был на латыни. Может это был не самый лучший перевод, но он был. Прошло всего лишь столетие, не более того, и запад превращает этот процесс познания в свой собственный. И я всегда обращаюсь к мусульманам во время лекций по всему исламскому миру, к работникам министерств образований, к ответственным за то, что причина, по которой мы не можем сделать то же в исламском мире, ― это то, что [сделано] символически, а символ важен. Когда запад адаптировал исламскую науку, он адаптировал одеяние мусульманского ‘алима, но при этом не взял и не надел на свою голову его тюрбан. [Вместо этого] головной убор европейских епископов средневековья был сохранён. Тогда как во многих исламских университетах сегодня, мы переняли и одеяние, и головной убор запада. Мы не можем думать самостоятельно. Переняв всё целиком, сделали своей собственной [ценностью]. Я преподношу это в качестве анекдота, но он символически описывает те процессы, которые происходят.

Существуют два очень хороших примера: один пример ― греческая наука, перенятая мусульманами, [а другой пример] ― исламская наука, перенятая латинским западом, а позже европейским западом. В обоих случаях был период передачи, но также был и период приёма, усвоения и интеграции, что всегда также означает отторжение. Ни одна наука не была интегрирована с цивилизацией без отторжения какой-либо части. Это как организм. Если бы мы только ели, а организм ничего бы не отвергал, то мы бы умерли через несколько дней. Что-что из еды должно всосаться, что-то выведено. Вы могли бы сказать: «А как насчёт случая с Японией так успешно производящей Мицубиси ― современные стиральные машинки и так далее?», но мы ещё не видели конца истории. Останется ли буддийская, синтоическия [и] зенская япония такой же спустя столетия в то время как полностью западная наука будет [просто переведена на] Японский, или же Япония постепенно преобразует науку и технику во что-то японское? Мы пока не знаем.

Но исторические примеры, о которых мы знаем, указывают на период перевода, перерабатывания, интегрирования и, благодаря последнему, отторжение чего-либо, что не может быть принятым, что не идёт в ногу с конкретным видением мира, в точности то, что проделал латинский запад. Латинский запад не был заинтересован в определённых аспектах исламской науки, которые он никогда не принял и которые никогда не стали центральными. Некоторые мусульмане не заинтересованы в определённых аспектах греческой науки, которые не прижились на исламской почве. Этот пример может также быть доказан исторически.

Все эти позиции, обозначенные сегодня для вас, не имеют силы в исламском мире. Есть люди, начиная от Абд ас-Салама, единственного мусульманина получившего нобелевскую премию по физике, который на вопрос: «Что случилось с исламской наукой?» ответил: «Ничего, вместо культивирования знаний в Исфахане или Кордове, сегодня их культивируют в МТИ, Кальтехе (Калифорнийский Технологический Институт) или же в Империальном Колледже Лондона. Это просто географический перевод места». От этой точки зрения, в действительности, являющейся эхом точки зрения Джамаля ал-Дина Афгани, [представленной в] новом свете выдающимся физиком и точки зрения так называемых «аджмалис» в Англии, которые придают большое значение этической стороне исламской науки и которые, по крайней мере, осознают, что современная наука не лишена значения [до, наконец], позиции, которой придерживаюсь я, а также многие другие в исламском мире, что привело к основанию единственного заведения, индийского Университета Алигарх, который пытается иметь дело с наукой в живой манере, я к этому ещё вернусь.

Говоря об этих трёх точках зрения на отношение между исламом и современной наукой, [нужно упомянуть], что существуют несколько важных явлений, происходящих в исламском мире, которые необходимо описать, прежде чем я их начну анализировать.

Первое и очень значительное ― это непрерывный поток и поглощение западной науки и технологий во все существующие исламские страны до тех пор, пока [они] могут это поглощать. **

В каждой исламской стране, неважно какой там политический режим и экономическая политика, неважно какое у неё [может проявляться] отношение к западу: полностью ли они ориентированы на запад или же на её улицах проходят антизападные протесты, процесс принятия западной науки и технологии упорно продолжается. И этот факт о многом говорит всему исламскому миру.

Кое-где уже размышляют о последствиях происходящего. Теперь появляется очень много вопросов. Во-первых, проходит ли это [передача науки и технологии] успешно? Если нет, то что пошло не так? Если да, то почему? Это очень важный момент. Весь вопрос передачи науки, в действительности, не та тема, на которую я сегодня выступаю.

Второе явление, происходящее [сегодня], ― это [медленно проявляющаяся] попытка изучить смысл и историю исламской науки. Я считаю, что в данной области мусульманам, мягко скажем, должно быть стыдно. Позвольте привести несколько примеров. На сегодняшний день количество мусульман достигает миллиарда.  Между первым и вторым веком в истории ислама, то есть восьмом веке христианской эры, их количество, хотя никто точно не знает, достигало где-то 20-30 миллионов. Несмотря на такую обширную [исламскую] империю, эти приблизительные цифры имелись [согласно] демографам. Может быть, есть погрешность, но в любом случае это гораздо меньше [чем количество мусульман на сегодня].

Во время того столетнего периода, большее количество книг, [касающихся] основных философских и научных мыслей греческой науки, было переведено по сравнению с [тем, что переводилось] за последний век мусульманами всех исламских стран. Это действительно невероятно. Не говоря уже о качестве, которое было самого высшего сорта, таковыми были ранние переводы с греческого, что сделало арабский одним из самых главных научных языков в мире на протяжение 700 лет, [тогда как сейчас у нас] обычно довольно-таки посредсвтенное качество переводов на современные исламские языки, которое чаще всего основано на латинском знании классического арабского.

**Большинство работ по истории исламской науки были написаны западными учёными, включая знаменитого*. Его книга ― Введение в историю науки, дала начало пятистам или шестистам книгам на урду, фарси, малазийском, арабском и других мусульманских языках, которые продаются на улицах как «Исламская наука», потому что все слишком ленивы, чтобы провести своё собственное исследование. [Типично в таких работах] одна или две страницы просто забракованы, вставлены обратно, повторены и так далее и так далее в довольно тошнотворной манере. По сравнению с другими цивилизациями Азии, Китая и Японии, репутация мусульман в изучении своей собственной истории науки очень страдает, не смотря на то, что религия придаёт данной области огромное значение. Возвращаясь к сказанному о Джамал ад-Дине и Мухаммаде Абдухе конца 19 века, росте модернистских течений в исламском мире и всем остальным влиятельным силам, [следует отметить, что] во время последних 20-30 лет произошли изменения. Постепенно мусульманские правительства начинают осознавать, что очень важно из 100 студентов иметь 80, изучающих науку и технологию, но также очень важно, чтобы остальные двадцать изучали гуманитарные науки и обучали кого-то истории наук, [что] хотя и имеет отношение к науке, всё же не наука как таковая. Это исторические знания, лингвистические знания, [и] философские знания. Мусульмане ещё не написали свою собственную историографию науки. [А ведь] эта сфера имеет большое значение. Если вы посмотрите на все истории наук, написанные на западе, [то отметите, что] все они удивительным образом заканчиваются [описанием исламских достижений] тринадцатого века, [подразумевая], что всей исламской цивилизации в тринадцатом столетии наступил конец. Исламская философия, исламская наука, история астрономии, история физики, алхимии, биологии, что бы вы ни изучали, чудесным образом обрывается на 13-ом столетии, что совпадает с периодом окончания политического контакта между исламом и западом. Теперь мусульмане злятся на это, но западные историки имеют полное право изучать исламскую историю со своей точки зрения. И мусульманские учёные неправы, изучая свою собственную историю с западной точки зрения.

Как-то много-много лет назад в своём заявлении в Пакистане, что не раз повторялось с тех пор, я сказал, что кто бы не смотрел в зеркало, будет видеть своё отражение с точки зрения модели по ту сторону зеркала, но мы делаем это в силу культурных особенностей, большинство исламского мира делают это в силу культурных особенностей и больше ничего, а это ненормальный метод самосозерцания. Мы должны быть в состоянии воспринимать непостредственно, а для этого нам необходимо разработать свою собственную историографию науки.

Думаю где-то девять десятых студентов в этом зале ― самые блестящие молодые студенты, я сейчас обращаюсь к студентам-мусульманам, и если я их спрошу: «Что вы знаете об истории исламской медицины в 17-м веке по христианскому календарю?», они вряд ли мне что-либо ответят. Вообще-то, это блестящий период в истории исламской медицины, а причина, по которой вы ничего об этом не знаете, ― И.Г. Браун, который об этом ничего в своей книге «Медицина Аравийцев» не написал. Это единственная причина. Потому что [Браун] был [только] заинтересован в ранней исламской медицине, [поскольку она] повлияла на великих врачей запада.

Поэтому сегодня этот [вопрос] историографии исламской науки далеко не тривиальный. В действительности, он создал вакум, в котором интеграция западной науки и технологии вдвойне затруднительна в исламском мире. Поскольку большинство молодых студентов-мусульман придерживаются такой точки зрения, которую, к сожалению, поощрают арабские националисты. Чтобы быть здесь до конца честными, национализм среднего востока: арабский, персидский, турецкий, сегодня, более или менее, так или иначе, подходит к концу. Они потерпели крах, хоть и не полностью, так как есть нации, которые всё ещё существуют, но дни их величия, возможно, сочтены.

Арабский национализм начался с идеи, пропагандируемой маленькой группой немусульман в арабском мире, что исламская цивилизация начала приходить в упадок тогда, когда арабское господство в исламской цивилизации завершилось. То есть после Аббасидов. Если вы посмотрите, например, на историю арабской литературы, найдете многое о периоде Омейядов и Аббаситов, [потом же] ничего не происходит в течение столетий, пока отдельные поэты не начинают писать о плаче войны в Ираке или *трагедий Палестины. Конечно, это очень берущая [за душу] поэзия, но что делали Арабы 700 лет до этого? Полностью упущено из виду. Должно быть, в зале присутсвуют некоторые студенты из Йемена. Где хоть одна книга по истории арабской поэзии в Йемене ― одном из богатейшем регионов исламского мира поэзии? Мы не знаем, может быть кто-то из местных и опубликовал книгу в Сана, но в Кэмбридже об этом точно ничего не знают. Таким образом, арабский национализм был причастен к этой *попытке приуменшить вклад исламской цивилизации. После монгольского завоевания и разорения Багдада в 1258-м, которое совпало с концом политического господства арабов, которые так и не смогли его восстановить, даже над самими собой, до 20-го века...

...Последствия всего этого, перво-наперво, ― упущение из виду семиста лет. Не семьдесяти, а семиста лет исламской интеллектуальной истории, во время которых предполагается, что мусульмане ничего не сделали. Предположительно они находились в упадке целых 700 лет. Теперь, как можно возродить пациента, тело которого было мёртвым такое продолжительное время? На западе существует мнение, что мусульмане ― очень толковые люди, им хорошо удавались науки и другие вещи, [а потом] внезапно они решили повернуть переключатель в положение «выкл» и пошли продавать чётки и перебирать их на базаре в течение последующих 700 лет, пока Мосаддык не национализировал нефть, и они вернулись на сцену истории человечества и сейчас счастливо поживают. Это, конечно же, полный вздор и он приводит к склерозу, интеллектуальному, что совсем не тривиально. ** За те 20 лет, что я преподавал в Тегеранском Университете, я всё время чувствовал, что [наши студенты] никогда не оправятся от такой длинной исторической потери памяти. Почему-то это очень трудно для них. Они хотели ассощиировать себя с Аль-Бируни и Аль-Хорезми и подобными людьми, но эта пропасть слишком велика. Эта пропасть не была создана самой историей. Она была создана изучением истории с определённой точки зрения западных учёных, на что, как я говорил, они имеют полное право в своём заявлении, что ислам интересн только до тех пор, пока он оказывал влияние на запад. Но это большая ошибка, когда данное представление разделяет историю ислама [на продуктивный период и период упадка]. В сфере истории науки, это очень важный элемент.

Это пoдводит меня к третьей немаловажной активности, происходящей сегодня в исламском мире. [Мы изучали] исламскую науку в какой-то степени с нашей точки зрения [хотя это изучение трудно назвать обстоятельным, поскольку] займёт немало времени, чтобы собрать все [относящиеся к теме] рукописи. Только в Индии находятся более трёх тысяч рукописей по медицине, которые до сих пор никем не изучались. Это [только] верхушка айсберга. В Йемене находятся тысячи рукописей, о которых мы даже не знаем. В Лондоне основан новый институт, который будет открыт в конце следующего месяца, Фонд аль-Фуркан, цель которого ― собирать исламские рукописи со всего мира и [проводить] исследования местонахождений рукописей... Такие места, как Эфиопия, например, обладает сокровищами исламских рукописей, многие из которых научного характера. Этот процесс займёт долгое время, но по крайней мере, на базе начатого [можно достигнуть прогресса].

Но в данной сфере сделан третий шаг попытки содействовать науке в исламском мире при содействии фонда исламской логики наук. Вот это уже довольно трудновыполнимая задача. Сразу ничего не произойдёт, но я хочу сказать несколько слов о том, что было сделано и где. И возможно мы сможем это обсудить с вами во время сессии вопрос-ответ. Интересно, что те места, где уделялось большое интеллектуальное внимание данной теме, не являются местами, исторически известными, как интеллектуальные центры исламской цивилизации, [которые] в действительности всегда были между Лахором и Триполи. Около девяти десятых из всех мусульманских мыслителей ― выходцы того региона, Испания была огромным исключением. Но сегодня одно из мест, например, где проводится огромное количество [научных] работ ― это Малайзия. Обычно Малайзию представляют как маленькую исламскую страну, где мусульмане составляют 55% или 57% населения. [Однако], из-за интереса правительства, много усилий приложено в попытке понять значение исламской науки и как её стимулировать, принимая во внимание исламскую точку зрения на науку. Ещё одно место ― Турция. Обычно о Турции наших дней не думают как о важном центре исламской мысли ввиду секуляризма, провозглашённым ещё Камалем Ататюрком. ** Но в пределах Турции, несмотря на всё это, в течение нескольких последних десятилетий происходило неимоверное количество интеллектуальной деятельности, порождающей такие же разные и индивидуальные явления, как Накшбандия Истамбула и Хизиситы (Khizisists) Стамбульского Университета вместе взятые. Самый важный журнал, выходящий в Турции на эту тему под названием «Наука и техника» , считается, что выпускается «светскими» турками. В действительности, он публикуется очень набожными мусульманами, которые весьма заинтересованы в «исламности» исламской науки, и я думаю, что в будущем туркам удастся внести значительный интеллектуальный вклад в данную сферу.

Возможно самый интересный из всех этих проектов ― это проект университета Алигарх в Индии. Исламский [статус] Алигарха, как одного из главных исламских университетов, конечно, подорван ввиду всего того, что происходит в Индии ― [одна из] величайших трагедий последних десятилетий. **Завтра будет ровно год, как я находился в Индии, куда я приехал, чтобы вручить награду за лучшую науку в университете Алигарха. Люди приехали со всей Индии * но я не смог поехать в Алигарх, потому что было слишком опасно, государство не могло гарантировать мне безопасность. Ежедневно, около 7 или 8 человек лишались жизни только на дорогах. Их буквально вытягивали из автомобилей, затем в них и ничего нельзя было сделать. Я не смог поехать в Алигарх и очень об этом жалею. Но я точно знаю, что происходит в университете Алигарх. Существует новая ассоциация под названием «Мусульманская ассоциация продвижения науки», которая также публикует журнал под названием «MAAS Journal» («Журнал Мусульманской ассоциации продвижения науки»). [MAAS] ― это уникальная организация, основанная двадцатью-тридцатью учёными, почти все из них учёные, физики, химики, биологи и некоторые из них достаточно выдающиеся, которые хотят впитать сначала исламскую науку, потом и западную. Невозможно укрепить исламскую науку без знания западной науки. Говорить о том, как обойти то, что изучил запад ― абсурд. Но после этого следующий шаг должен быть сделан, основываясь на исламском восприятие мира и сущности. Преуспеют они или же нет, ― только Богу известно, но я упомянул это здесь как одну из важнейших попыток, предпринятую мусульманским миром. Постепенно формируютя объединения молодых мусульманских учёных, обеспокоенных религией, которые вполне способны к изучению гуманитарных наук. * Я думаю, это даст хороший результат, если политическая ситуация не ухудшидся до такой степени, что уничтожит саму политическую базу для подобной активности.

Позвольте в заключении сказать мне пару слов о будущем. Конечно, человек не должен быть черезчур очарован футурологами, в противном случае, он никогда не скажет «инша’ Алла(х)» («как Богу угодно»). * Где-то три года тому назад компании [платили] огромные деньги, чтобы [им рассказали] о будущем советского союза, [однако] никто так и не угадал, что произойдёт. Поэтому мы будем это воспринимать с долей скептицизма. Одному Богу известно...

Но с точки зрения смиренного учёного на ситуацию, я считаю, что культурный кризис, вызванный успешным внедрением западной науки и технологии, достаточно успешным для образования схемы моментальных культурных перемен, будет продолжаться являться одной из главных проблем исламского мира. Самый лучший тому пример ― происходящее в Иране. Несомненно, Иран располагает самой продвинутой программой изучения науки и технологии и самым большим количеством учёных на душу населения. Это была единственная страна в мусульманском мире, где альтернативные технологии уже начали обсуждаться, но культурные преобразования, произошедшие благодаря успеху самой инициативы, наряду с другими политическими проблемами, несомненно, сыграли свою роль в том, что происходило в конце семидесятых. Правительство в Иране сегодня проявляет [огромное] желание вернуться к внедрению научных и технологических программ, которые были приостановлены в течение десяти лет после революции. Но я верю, что последствия поглощения западной науки и, более того, применение технологий, поскольку в понимании мусульманских государств она не существует отдельно от применения технологий, они не просто заинтересованы в «чистой» науке. Просто учёным приходится преодолевать огромное количество трудностей, чтобы найти денежные средства для своей работы, это практическая сторона требует особого внимания. Я думаю, эта [культурная неурядица] приведёт, без сомнения, к продолжению, пока что-то не сделать.

Помню как в 1983 году, когда Саудовское государство решило основать музейный центр наук в Эр-Рияде, они связались со мной, и я несколько раз ездил и разговаривал с руководящими людьми, вовлечёнными [в процесс]. Тогда я им сказал, что музей наук может оказаться бомбой замедленного действия. Не думайте, что музей науки не будет иметь культурного влияния. Он оказывает огромное влияние на тех, кто его посещает. Если вы заходите в помещение, где одна комната наполнена динозаврами, следующая ― проводами, а третья поездами, то получится очень сегментированное представление о знаниях, которое окажет сильное впечатление на молодого посетителя, который обладает знаниями о таухиде ― единстве, единстве знаний, божественном единстве, единстве вселенной. Это породит в нём дихотомию. Вы должны объединить знания в одно целое. **Я это упоминаю как пример.

Проблема в том, что с увеличением успеха и преподавания науки и технологий, возникают культурные [и] философские вопросы, на которые необходимо ответить, особенно в наше время, когда исламский мир не хочет больше слыть неудачником. В истории ислама нет ни единого момента, когда мусульмане, как и другие великие цивилизации Азии, пытались играть в игру запада. Исламский мир хочет тянуть свою собственную ношу, хочет найти себя, посему данная проблема будет являться острой.

Во-вторых, я думаю, что основной кризис запущен в действие самим применением современных технологий, и это ― загрязнение окружающей среды. [Этот кризис], конечно, глобального характера. Нельзя сказать: «Я провожу границу вокруг своей страны, я не хочу дыру в озоновом слое, [чтобы] солнце светило над головой». У вас нет выбора. Из-за этого и из-за того факта, что исламские страны, как и буддийские страны, как и индусские страны всегда будут подъедать крохи западных технологий в той ситуации, в которой мир сегодня находится, все больше попыток предпринимаются в направлении [развития] альтернативных технологий. [Это] началось в Иране в семидесятых и, слава Богу, до сих пор понемногу продолжается, а также в других странах [как] Египет, где [предпринимаются] слабые попытки направить энергию общества на [развитие] альтернативных технологий. [Все] это также означает попытку посмотреть на науку как на мать технологий, в некоторой степени, под другим углом.

В итоге, я думаю, интеллектуальное усилие уже сделано. То, что некоторыми людьми называется исламизацией знаний, о чём я начал писать в пятидесятых, а покойный Исмаил Аль-Фаруки, убитый в Филадельфии два года назад, продолжил в своем трактате. Этот маленький трактат, который он написал, называется «Исламизация знаний» теперь обсуждается на учебных конференциях по всему исламскому миру, [что] должно принести какие-то плоды. Хотя это потребует гораздо более сосредоточенного усилия самых умных и одарённых членов исламской общины, которым следует глубоко изучить западную науку, а также исламскую мысль, космологическое послание Корана, не только этический аспект послания и, в то же время, обладать энергией, чтобы довести всё это до конца. Задача достаточно пугающая и непростая.

Проблема разделения науки и ислама ― это проблема, существующая до тех пор, пока ислам не перестанет претендовать на [звание] всеобъемлющего образа жизни. [Если бы это было так], то, мы должны подавить не только то, что мы делаем в полдень в пятницу, * но и то, о чём мы думаем и что едим каждый день нашей жизни. Это сохранит интегрированный принцип, что, конечно же, не должно упускаться из вида.

Пер. Д. Прокошиной