Политика

Почему мы стали так говорить

Движение «Братья-мусульмане» предпочитает видеть гражданское государство в Египте, избегая понятий «секуляризм» или «исламское государство».

Одной из отличительных особенностей политического ислама в начале 20 века был его призыв к созданию исламского государства. Методы и стратегии могут быть разными («снизу вверх» как у «Братьев-мусульман» либо, как это произошло в Иране, революция «верхов»), но цель оставалась одной. Структура государства задумывалась в свете исламских принципов и строилась  вокруг основной концепции «исламского закона», под которым подразумевался шариат.

Не случайно в конце 19 и начале 20 века исламистские организации явно стремились возродить социальное и политическое наследие ислама.

Ответ на колонизацию

По мере распада Османской империи, и  расширения контроля западных колониальных правителей, появилась необходимость отчетливо представлять себе пути и этапы, ведущие к независимости и, в конечном итоге, к воссоединению Уммы, духовной общины мусульман, понимаемой в то время – возможно, идеализированно – как некое политическое образование. Символическую роль  такого образования прежде выполняло, хотя и несовершенно, Османское государство.

Для считавших себя исламистскими движений было вполне  естественно ориентироваться на достижение двух главных целей: национальных и государственных структур, навязанных им после Берлинского конгресса 1885 года, и потенциала для транснациональной динамики, что отразилось в панисламизме Джамал-ад-Дина Афгани,  и позже в международном распространении «Братьев-мусульман» во время Хасана аль-Банны.

Для исламистов того времени  исламское государство представляло собой  тройной ответ – религиозный, политический и культурный – внедрению западных моделей. Это  понималось как призыв к сопротивлению планам колонизаторов (империализма),  чьи цели казались кристально ясными: усиление  политической и экономической зависимости колонизированных стран, насаждение секуляризации, борьба с исламом (и его силами сопротивления) и с традиционными культурами в целом.

Столкнувшись с угрозой такого масштаба, исламисты были убеждены, что, только опираясь на ислам, можно противостоять западному империализму и триединой атаке колониализма – это мнение разделяли все исламистские движения.

Государство, определяемое как «исламское», являлось, по их мнению,  единственной структурой, которая могла бы обеспечить политическую независимость, сохранение религиозной идентичности (в отличие от секуляризации, полностью направленной против ислама) и культурных особенностей новых арабских государственных образований.

Это был идеологический ответ, который следует оценивать в свете насущных  проблем того времени.

Между исламским и гражданским

Такая картина сохранялась до иранской революции, ставшей, пожалуй,  последним революционным выражением политического ислама в строгих рамках государства-нации в противовес прозападному диктаторскому режиму. Иранскому опыту, хоть и не воплотившему идеалистические устремления многих исламистов, все же суждено было оказать мощное влияние, как на шиитские, так и на суннитские движения и организации. Такие факторы, как глобализация, отсутствие подлинного пан-исламского движения и появление новых сил (обладающих новыми возможностями), объясняют, почему понимание, словарный запас и даже цели исламистов приняли новые формы.

Некоторые мусульманские ученые и лидеры – такие как шейх Юсуф аль-Кардави или тунисский лидер Рашид Ганнуши – с готовностью приняли демократические принципы. Для них это не входит в противоречие с идеей ислама как политического проекта. И все же исламистский лидер алжирской партии  «Хамас» Махфуд Нахнах был, по-видимому, первым, кто заговорил не об исламском, а о гражданском государстве.
Вскоре после этого несколько исламистских движений заменили, применительно к себе, слово  «исламское» на «гражданское»,  избегая при этом таких терминов, как секуляризм, светскость или нерелигиозность. Ведь  эти понятия по-прежнему имеют негативный оттенок в арабском и мусульманском сознании ( вспомним: замечания премьер-министра Турции Реджепа Тайипа Эрдогана о секуляризме во время его визита в Египет 13 сентября 2011 года были плохо восприняты «Братьями-мусульманами» и исламистами в целом).

В своем   анализе восстания 25 января в Египте левый интеллектуал Мухаммад «Имара» – присоседившийся к исламистам, сохраняя при этом критическое отношение – решительно утверждает, что «исламское государство – это гражданское государство». И  добавляет что,  оно должно быть основано на институтах и  консультативности (шура), и что для оперативного принятия решений требуется, чтобы власть в нем была гражданской по природе.

По его мнению, гражданское государство должно удовлетворять предпочтения большинства на основании категорий «правильно или неправильно» (а не «вера или ее отрицание»), полностью признавая плюрализм религий и политических идей.

Термин как способ уточнить понятия

Некоторые из лидеров «Братьев-мусульман»,  такие как  Абдул Монейм Абуль Фатух в Египте или Ганнуши (который уже призвал полностью принять все последствия перехода к демократии), отражают позицию марокканского движения «Аль-Адль валь ихсан» («Справедливость и совершенство», известного своей жесткой оппозицией к любой форме компромисса с властными структурами).  Приоритет власти, как объясняет дочь шейха Ясина Надя Ясин, заключается в том, чтобы создать демократическую республику (в отличие от монархии).

Это движение объявило, что отдает  предпочтение гражданскому государству, по словам его представителя Фатхаллаха Арсалана; такое заявление подтверждает, что исламистские лидеры стремятся дистанцироваться от понятия «секуляризм», воспринимаемого в арабском мире как еще одно название вестернизации, избегая при этом и понятия «исламское государство», отягощенного длинным шлейфом негативных коннотаций.

Иранский опыт способствовал широкому распространению представления, что исламское государство – это некая теократия, управляемая состоящим из духовенства аппаратом, наподобие  шиитской иерархической системы  Ирана. Это представление настолько распространено, что исламисты были вынуждены пересмотреть свою терминологию и более точно определить понятия.

Когда речь идет о недавнем опыте, они чаще всего, как Надя Ясин, предпочитают турецкую модель, нежели революцию в иранском стиле.

 

Тарик Рамадан, профессор Оксфордского университета, президент исследовательского центра в Брюсселе «Европейская мусульманская сеть». Английская версия текста опубликована на сайте профессора www.tariqhamadan.com.

подписаться на канал
Комментарии 0