Когда рядом появилось израильское поселение, оно почти не тронуло их земель. И семья Самуни работала с поселенцами. Еще их дед начал сотрудничать с евреями, и завещал своему сыну дружески к ним относиться.
Так прошло 40 лет. Ни первая интифада, ни вторая, ни образование автономии не разрушило уверенности Самуни, что соседи – мирные. Самуни выучили иврит и отлично ладили с соседями. Некоторые члены семьи работали на полях у этих соседей.
Может ли гореть Святая земля?
Когда Шарон вывел поселения из Газы, Самуни были огорчены, потому что им казалось, что это несправедливо к работящим людям из Израиля. Никто из Самуни никогда не состоял ни в каких палестинских освободительных движениях, и к ним никогда эти движения не обращались за поддержкой.
Важно понимать, что «дружеские взаимоотношения» в Святой земле – совсем не то, что подразумевается под этим понятием в большом мире. Израильским людям запрещено приходить к палестинцам. И запрещено принимать их у себя.
Самуни и поселенцы никогда не встречались лично, не пили чай, не угощали друг друга ничем. Но, если кто-то из работников заболевал, то израильские хозяева звонили по телефону. Таковы реалии демократии на Святой земле: если сосед-поселенец не палит по вашим детям, а звонит по телефону, то такие отношения считаются добрыми.
«Когда кто-то заболевал и не выходил на работу, наш еврейский партнер даже звонил нам по телефону, узнавал, что случилось. Многие из наших работали у них на тракторах», – говорит мать семейства Самуни Умм Ахмад.
Я сижу в гостях у семьи Самуни. Сначала меня хотели посадить в палатку. Но там спали дети. Потом решили показать мне кроликов и посадить меня возле них – но там негде сесть. Повели показать мне единственное каменное строение на тот момент у них оставшееся, но там вообще негде было разместиться.
И вот мы сели на единственный диван, оставшийся от былой жизни под полотняным навесом. Дети натащили от соседей стульев. И мы разговариваем. Умм Ахмад и остатки ее семьи.
Это немолодая, но еще крепкая и улыбчивая женщина. В ее облике сквозит спокойное достоинство, которое долго сохраняют в несчастии и бедности женщины, родившиеся и жившие в достатке. Она рассказывает о безоблачных днях прошлого, когда были все живы. И когда Самуни были уверены, что уж их-то, что бы ни происходило, израильтяне никогда не тронут. Ведь они – друзья израильских поселенцев.
«Им было запрещено с нами общаться, даже на работе. Когда они хотели остановить трактор, они просто стреляли поверх голов. Ведь они не могли подойти к работнику и сказать – им запрещено с нами напрямую встречаться», – говорит Ум Ахмад.
Она не сомневается в том, что в Израиле их семья была на хорошем счету.
За спиной у нас крошечный сарайчик, крытый дырявым шифером. Дворик отделен от улицы тряпичным забором.
Каждому по пуле
Она вспоминает события 4 и 5 января 2009 года. Операция «Литой свинец» была в разгаре, но семья Самуни сохраняла уверенность, что ее это все обойдет стороной.
«Для нас война началась здесь, – Ум Ахмад указывает на площадку в отдалении. – Там приземлился вертолет. Из него вышли люди в одежде ХАМАС. Они стали нас спрашивать, кто тут ХАМАС, где они находятся. Я им сказала, что никакого ХАМАС здесь нет, чтобы они уходили, потому что их найдут израильтяне и всех убьют. А они сказали нам, что мы, моя семья то есть, и есть ХАМАС, и они нас убьют. Это были друзы из Израиля, они начали стрелять. Они убили моих братьев, невесток, моих сестер, мою мать. Они уничтожили наш дом. Все пропало – документы, дипломы. Они стреляли во всех. Мои шесть детей выжили, у родственников поубивали детей. Приехали 40 танков – они все прошли по нашим полям, уничтожили все. Было 200 раненных в нашей семье. Они не позволили «Скорой помощи» проехать. Мой младший ребенок был убит на моих руках – несколько месяцев, как он родился. Потом они уничтожили дом, где погибла моя семья – уничтожили его вместе с телами».
Чтобы облегчить журналистам работу, Ум Ахмад собрала оставшиеся фотографии своих родственников и сделала плакат. Совсем маленькие дети и молодые девушки остались без фотографий
Она не жалуется, она всматривается в лица своих живых детей с улыбкой и спокойно рассказывает, как она вместе со всеми покорно переходила, куда ей велели израильские солдаты. Она помнит, что никто не боялся, ни дети, ни ее муж, ни его братья – ведь они были уверены, что израильские солдаты не причинят им вреда.
Министерство по делам женщин взяли над семьей Самуни шефство, подарили кроликов
Я спрашиваю, было ли у ее семьи оружие, сопротивлялись ли они? Не могли ли израильтяне подумать, что ее родственники с оружием – это бойцы ХАМАС?
«У нас не было оружия. Они видели, что ни у кого нет никакого оружия. Они знали, кто мы – просто фермеры», – говорит Ум Ахмад.
Мать семейства стесняется, что ей некуда усадить и нечем угостить гостей.
Мы еще раз осматриваем сарай, в который она и ее дети сложили все, что смогли вытащить из-под развалин дома. Здесь они теперь спят. Все, что у них осталось: несколько матрасов, скамейки, приемник и керосиновая лампа. ООН подарила им несколько палаток.
«Это маленькая хижина, где раньше отдыхали работники, когда работали на поле. У нас был дом, а теперь нет ни дома, ни воды, ни электричества. Посевы уничтожены. Многие люди заграницей хотят нам помочь. Два контейнера пришли для нас, но с египетской стороны их не пропускают. Министерство по делам женщин взяли над нами шефство, подарили нам кроликов», – Ум Ахмад велит детям показать мне этих кроликов. Я еще раз иду смотреть на кроликов. Они сидят в клетках под брезентовым навесом. «Кроликам тут очень жарко. Хотите посмотреть нашу школу? Она видна отсюда, – говорят дети Ум Ахмад. – Школу они тогда тоже разрушили, но ее восстановили». Как и их мать, дети семьи Самуни разговаривают с улыбкой.
Ум Ахмад приподнимает полог ветхой палатки: «Вот наша гостиная». Там по периметру разложены выцветшие коврики, как диваны в приемной зале.
Ее старшему сыну 18, он учится и работает. Младшие хотят стать инженерами и журналистами. Инженерами, чтобы все построить здесь заново. Журналистами, чтобы ничего не забыть. Никто из ее детей не хочет стать доктором, хотя среди палестинской детворы эта специальность – одна из самых желанных. Ум Ахмад поясняет: «Для них доктор – это тот, кто делает уколы, кто приносит боль. Много уколов всем им сделали».
В докладе Голдстоуна бедствию этой семьи посвящена страница.
Никаких компенсаций Израиль им не предложил. Иск, который они подали против Израиля, как водится, застрял в судебных инстанциях. Никакой помощи из Израиля ни от «левых», ни от «коммунистов» они не получили. Израиль вообще ни за одно разрушение никогда не принес ни извинений, ни компенсаций.
Своими силами эта семья не может построить новый дом и восстановить поля.
Семья
Через год после бойни умер глава семейства. Никаких компенсаций ни за смерти близких, ни за ущерб.
О семье Самуни часто пишут в СМИ, все время называя разное число убитых – то 22, то 92. Ум Ахмад не негодует. Она удивляется, почему трудно говорить точно, ведь имена всех 29 погибших известны. Чтобы облегчить журналистам работу, Ум Ахмад собрала оставшиеся фотографии своих родственников и сделала плакат. В центре – ее муж, который за это время умер. В отличие от убитых, он не в рамке.
Она водит пальцем от одного портрета к другому и про каждого рассказывает, кто кем был и кто как погиб. Совсем маленькие дети и молодые девушки остались без фотографий. У Ум Ахмад есть фото, где маленькие дети ее семьи лежат мертвые, с пулевыми отверстиями.
Умм Ахмад старается на эту фотографию с убитыми не смотреть.
Она садится под портретами своих родных и улыбается, глядя, как дети и племянники рассаживаются рядом с ней для фотографии. Она зовет всех сесть в рядок. Ведь так у нее есть чувство, что семья снова в сборе. Мужчины, хоть и мертвые, за ее спиной. А дети – те, что живы, рядом с ней. И все хорошо.
