События

«Ее добили гранатой»

В редакцию «НД» обратилась мать 20-летней Мариям Шарифовой (Инны Черенковой) (на фото), убитой в ходе спецоперации в Дагестанских Огнях 24 июля 2011 года. История молодой Шарифовой будоражила республику несколько месяцев, а журналисты центральных телеканалов до сих пор рассказывают о ней в своих фильмах как о русской девушке, которую завербовали и готовили стать смертницей.

По мнению матери — Ханум Шарифовой, ее дочь жестоко убили только из-за того, что она пришла на свидание к своему мужу и принесла ему продукты. Возможно, что со словами Шарифовой многие будут не согласны и выдвинут свои аргументы, в этой борьбе от рук преступников пострадало немало и других семей.

На наш взгляд, речь матери дает возможность посмотреть на эту историю совершенно с другой стороны, показывая трагизм этой войны, и, может быть, она станет для кого-то уроком — и для власти и для родителей.

«Прошло почти три года, но боль в душе ни на каплю не стихла. Убийство моей дочери происходило на улице на глазах у людей. Одна из женщин рассказывала, что это было в двух шагах от ее дома. К раненной лежащей на полу дочери подошел мужчина. Дочь попросила: «Брат, спаси меня, у меня грудной ребеночек». Видимо, у нее появилась надежда на спасение. Но его заставили отойти от Марияши, подъехали БТРы и стали забрасывать ее гранатами. Максим Шевченко узнал об этой истории и рассказал ее на «Эхе Москвы», но потом его заставили отказаться от своих слов.

Путь к смерти Марияши начался в 2001 году, когда старшая дочь вернулась домой. Она заняла одну комнату, а мы с Марияшей и Нажмиком (младший сын. – «НД») жили в другой комнате. Между старшей и младшими 10 и 12 лет разницы. Пошли скандалы, оскорбления: «Ты не мать, ты кусок дерьма, ты животное». Старшая дочь мне желала всего самого плохого, что есть в жизни. Изо дня в день приходилось выслушивать эти проклятия. Дети просили не обижать и не обзывать меня. Для нее же они были малявками. 
Потом старшая дочь забрала Марияшу работать на рынок Ирчи Казака против моей воли. Со мной никто не считался. На рынке ее называют «олигархшей». Она там скупает все контейнеры подряд. Мне даже говорят: «Сделайте ей замечание, она скоро весь ряд скупит». Я из-за нее свою дочь потеряла. Девочка-подросток должна с мамой жить, а не со старшей сестрой, которая зациклена только на деньгах, которая кричит на весь рынок: «Мне плевать на все, кроме бабла!».

Как-то у Марияши поднялась температура, воспалились гланды, и я сказала, что она не пойдет на рынок, а старшая заявила: «Пойдет». Стоило в ответ что-то возразить, начиналось нечто… 

Вместе жить мы не могли — постоянные скандалы и рукоприкладства, с мужем можно разойтись, а с дочкой что делать? Полиция предлагала написать заявление, я не писала, боялась, что ее посадят. Да лучше бы ее посадили, хоть Марияша жива бы осталась!

Когда старшая съехала от нас, она забрала с собой Марияшу. Говорила, что может ей золото и бриллианты купить, не то что ее «нищая матуха». Для нее это было главной ценностью. Купила она ей сережки, колечки, а оно того стоит, чтобы 20-летняя девочка вот такой мученической смертью умерла? Пускай она у меня жила без этих сережек, без этой норковой шубки, но зато под контролем. Дом старшей дочери для меня был закрыт. Прийти я к ней не могла, она меня не пускала.

На рынке Марияша познакомилась с Загрой Кадимагомедовой. В мае 2008 года она послала мне смс: «Я укрылась, это до конца жизни». Я поняла, какой у нее круг подруг.

Норковую шубку дочка отдала своим так называемым сестрам, которые внушали ей, что в этой дунье ничего материального не надо. Когда я спросила ее, а в чем она будет ходить, дочь ответила, что ей хватит куртки за 500 рублей. Меня поражает лицемерие этих людей, которые утверждают, что им ничего не надо, и с такой охотой принимают материальные ценности. Те, кто познакомил мою Марияшу с Загрой, сейчас на иномарках разъезжают, смеются, радуются жизни. Я не смогла защитить своего ребенка.

В 2010 году она собрала вещи и уехала к Загре в селение Хуштада Цумадинский район, я звонила ей, а у нее телефон недоступен. В полицию не решалась заявить, зная, что бесполезно. Через месяц она приехала якобы оттуда вся такая исхудалая. Она там простыла, заболела. Потом я узнала, что она вышла замуж за Мехтишку (Мехтибек Баширов. – «НД»). Жила в лесу, на одной пшенной кашке на воде. Рассказывала, как в проливной дождь сидели на корточках.

Стала жить со мной вместе с Загрой. Над нами жила семья — сотрудники полиции. Дочка сказала, что не хочет здесь оставаться из-за них. Загра внушила ей страх, что если она к ним попадет, ее будут пытать. Я ей объясняла, что в полиции ей ничего не сделают, а вот если спецоперация будет, то ее могут убить. Она говорила: «Мама, я же сразу сдамся, у меня ребенок».

Летом 2011 года она стала беспокоиться, что от Мехти — ее мужа — нет вестей. В конце июня он дал о себе знать. Она поехала в Дагестанские Огни вместе с Загрой и ребенком навстречу к нему. В тот день он с ними пробыл буквально полчаса, увидел сонного ребенка, вышел на улицу, и его сразу убили. 

Как потом рассказала в своих показаниях Загра, она предложила Марияше бежать. Глупые, они не понимали, что бегущие люди для спецназа мишень. Даже случай был в Махачкале, когда убили православного мальчика Олега Лебедева. Он был единственным сыном в семье. В тот день он поехал купить клавиатуру, как раз на Казбекова шла спецоперация. Попал под обстрел, и никто из силовиков ни за что не ответил.

Дочку ранили в грудь, Загра получила сквозное ранение в ногу. Марияшу можно было бы спасти. Загра, которая всегда говорила: «Умирать надо, что в этой дунье делать», бросила ее и стала спасать свою жизнь. Во время войны люди раненых в такую даль тащили, а тут пять метров было. 

Об убийстве дочери мне сообщила Загра через так называемых своих сестер. Она добилась своего, она упорно вела ее к смерти, а сама чего в рай не отправилась, лезла по крышам обратно в дом?! Ужасает сам факт казни. Моя дочь лежала раненная на улице до утра.

Мне потом рассказали, что дочка так кричала, звала меня, говорила, что сдается, у нее грудной ребенок (ему тогда было всего четыре месяца), просила дать хотя бы со мной попрощаться, очень просила воды. Видимо, бедная ждала, что Загра кому-нибудь сообщит, приведет помощь, а она сообщила только тогда, когда ее добили. Я бы за час туда добралась, на колени бы упала, отдала бы все, что у меня есть, лишь бы моего ребенка не убили. Утром ее добили гранатой. Она же ничего хорошего за эту короткую жизнь не видела. Она была добрым и отзывчивым ребенком, любила своего брата, меня. Когда она просила о пощаде, над ней издевались. Последнему преступнику дают с мамой попрощаться. Если бы они дали шанс моему ребенку, я бы молилась на них, дуа бы за них делала, а так они для меня враги. За преступление, которое мой ребенок не совершал и не собирался совершать, ее просто казнили, а потом объявили, что якобы она собиралась стать смертницей. 

Когда выходят замуж за «лесных», на девушек вешают ярлыки, считают потенциальными смертницами. У нее после рождения ребенка такая жажда жизни появилась! Марияша даже записку писала, что никогда в жизни на такое не пойдет, потому что это большой грех и ни в какой рай дороги не будет. Кстати, и Загра об этом говорила, она же и не стала смертницей, ее на следующий год убили в ходе спецоперации. Конечно, люди, которых доводят до этого, и сами идут на преступление. Иной раз я сама в таком отчаянии бываю, что мне кажется: обвесь меня без всякого зомбирования — и я пойду. 

После гибели Марияши пришли так называемые сестры, которые сейчас ездят на иномарках, руки пожали, посмеялись, сфотографировали мертвую дочку. У одной из этих девушек, которая работает на рынке, в ходе обыска гранату дома нашли, месяц подержали и отпустили, а у нас ничего не нашли; что на моей девочке было, чтобы ее убивать? Она хотела жить ради ребенка. Сейчас мальчику три годика, он, когда смотрит на ее фотографии, говорит: «Мама оттуда не сходит». Наверно, Дагестан процветать стал от того, что ее добили гранатой.

Я постарела лет на десять, ничего мне не помогает, никакие феназепамы, никакие успокоительные. Мое горе ничем не лечится. Боль за эти годы не утихает. Почему матерей не убивают вместе с детьми? От сердца как будто половину оторвали. Родственники от нас отвернулись, очень тяжело, нет никакой моральной поддержки, картина этой казни все время перед глазами. Ее так жестоко убили, она всю ночь кричала до рассвета!..

Не знаю, куда обращаться. Хочу, чтобы моего ребенка реабилитировали в глазах общественности, она же не была ни террористкой, ни смертницей, а всего лишь передала продукты своему мужу. Полицейские называют ее пособницей, но можно ли считать жену пособницей за заботу о своем муже? 

«Мемориал» вначале пошумел, а потом забыл. Приезжали Сокирянская и Орлов, обещали: мы то, мы се, доведем это дело до конца, наймем адвоката, он поедет, запишет показания свидетелей, тем более что это произошло на улице. Приехали, записали трех людей, сказали, что этого достаточно; оказалось, что нет. На этом все. Когда я в прошлом году стала спрашивать о результатах, сказали, что пишут письма…

Если бы я могла вернуть все назад, в первую очередь я бы защитила свою Марияшу от старшей дочери. Говорить с ней было бесполезно. Вопрос стоял так: или она меня убьет, или я ее. Я смирилась с тем, что мой ребенок не со мной, и это стало концом. 

Сейчас старшая живет в своей квартире, но из моей выписываться не хочет. Из-за этого мы не можем никак приватизировать ее и продать. Выписать ее я могу только в судебном порядке, для этого мне надо нанимать адвоката, а таких денег у меня нет.

Живу сейчас только ради сына. Теперь и у него мысли уйти в лес. Боюсь за него. Хочу отправить его за границу — там хоть он и будет один, но я буду знать, что он в цивилизованной стране, где его не убьют, как мою Марияшу».

подписаться на канал
Комментарии 0

Комментирование этой статьи запрещено администратором!