Консерватизм для старообрядцев свойственен по определению

Подавляющее большинство русских и остальных граждан России мало что знает о старообрядцах, причем нередко их сведения о старообрядчестве ограничиваются почерпанными из книг Дмитрия Мережковского и Алексея Толстого. В лучшем случае для обыкновенного человека старообрядчество - таинственная и закрытая общность людей с совершенно отдельной исторической памятью, чрезвычайно твердой убежденностью и своим укладом жизни. В худшем старообрядцы представляются заурядными «сектантами» - в негативном смысле этого термина. В предлагаемом интервью старообрядец Андрей Езеров разъясняет если не все, то по крайней мере основные вопросы, связанные со старообрядческой верой.

От редакции портала «Евразия»: Езеров (Озеров) Андрей Викторович родился 14 февраля 1966 года в Москве (Фили). С 1 по 10 класс учился в одной из средних школ города Москвы. В 1983-84 годах работал типографским рабочим. С 1984 по 1986 служил в войсках ПВО. С 1986 по 1989 учился в МГПИ им. Ленина (ныне – МГПУ) на факультете «Русский язык - литература». В 1989 некоторое время работал сторожем в храме св. Бориса и Глеба (Зюзино), а затем около полугода проработал разнорабочим в монастыре Оптина Пустынь (Калужская область).

На рубеже 88-89 годов стал молиться «по-старому». На введение (декабрь 1988) впервые побывал на Рогожском кладбище. Осенью 1989 года – окончательный переход на Старый обряд и в единоверие в с. Михайловкая слобода (Подмосковье). На Покров (1989) там же был трехпогружательно крещен в пруду. С тех пор проживал в разных местах, в основном в Подмосковье и Нижнем Новгороде, ставшем для него «второй Родиной». На протяжении 1995 года уже фактически не состоял в молитвенном общении с Московской Патриархией. Осенью того же года после возвращения в Москву – фактически прихожанин Покровского кафедрального собора (Рогожский пос.) без, однако, официального перехода в Русскую Православную Старообрядческую Церковь (РПСЦ).

В 1996-97 годах почти постоянно проживал в г. Ржеве (Тверская обл.) при общине местного Покровского старообрядческого прихода. В разное время работал сторожем, на пилораме, преподавал в ПТУ и т. д. Летом 1996 в Ржеве отрекся от никонианства, Успенским постом принят в общение с РПСЦ. С осени 1998 - письмоводитель (секретарь) Московской Митрополии Русской Православной Старообрядческой Церкви. Участник Освященных соборов 1998 и 1999 годов. Ведущий программы «Посолонь».

- Андрей Викторович, если такое возможно, расскажите коротко, что представляет собой Старообрядческая Церковь и чем она отличается, от других христианских конфессий?

- Прямо скажу, что мы считаем себя единственной православной и христианской Церковью на земле. То есть, все остальные семь тысяч христианских конфессий мы считаем, мягко говоря, не вполне христианскими.

Конечно, сейчас, после гонений и всего того, что было в XVII веке, наша Церковь сжалась, умалилась. Причина этому – апостасия, или, есть такой русский эквивалент этого понятия – замирщение, процесс всемерного и всеобщего отступления от Церкви. Мир все больше впадает в апостасию, в это отступление, и Церковь все более сжимается. Сейчас у нас действует не более трехсот приходов. Есть еще не зарегистрированные приходы, молельные дома, куда 20-30 человек ходит. Помолятся в праздник большой, да и разойдутся.

- Почему Церковь разделилась на старообрядцев и новообоядцев, так называемых никониян? [1] Что стало причиной церковного раскола?

- Церковный раскол стал последствием реформ патриарха Никона в XVII веке, который ввел новый обряд вместо существовавшего до тех пор. Это-то и стало фатальной ошибкой, повлекшей за собой раскол русской Церкви на сторонников патриарха Никона с его нововведениями, и на его противников, приверженцев старого, изначального обряда. Борьба патриарха Никона со сторонниками старого обряда носила жестокий, несдержанный и грубо насильственный характер. Но реформы Никона стали лишь прелюдией к действительно страшному событию – собору 1666 года, который стал первым шагом к переходу Руси от православной модели к светской империи, православие которой стало лишь номинальным.

Дальнейшие события были совершенно ужасными. Греческие патриархи, окружавшие Никона и почувствовавшие себя хозяевами после его реформ, подвергли проклятию весь период Святой Руси, отвергнув статус Москвы как Третьего Рима, поставив вне церковного общения всех сторонников «древлей веры». Вместо старых обрядов был канонизирован квазиангликанский суррогат, агрессивно отвергающий все то, что составляло уникальность и высшую чистоту религиозных основ Святой Руси. Сам Никон, допустивший эту страшную роковую ошибку и впоследствии раскаявшийся за свои необдуманные деяния, в итоге пострадал не меньше других. Однако все это несравнимо с теми страданиями, которые пришлось пережить всему русскому народу на протяжении последующих столетий гонений и истребления старой, изначальной русской Веры.

- Где сейчас действуют старообрядческие епархии?

- Практически по всему миру. У нас есть даже приходы в Австралии, но основная епархия, естественно, Московская, глава которой владыка Митрополит Корнилий. Он одновременно и церковный первоиерарх – первый среди епископов, – и глава Московской епархии. Помимо этого есть Донская и Кавказская, Киевская и всея Украины, Кишиневская и всея Молдавии и Приднестровья, Казанско-Вятская, Костромская и Ярославская, Новосибирская и всея Сибири, Дальневосточная, Уральская и Санкт-Петербурская и Тверская.

Митрополия Московская и всея Руси находится в Рогожском поселке в Москве, где наиболее значительный приход. Но и во многих других местах есть большой потенциал – где до недавнего времени было всего несколько старообрядцев – теперь уже десятки людей. Хотя есть и постепенно угасающие приходы.

- Каковы отношения у старообрядцев с властями?

- Мы не пытаемся задобрить мирскую власть, но и не ищем с ней конфронтации Мы также не пытаемся быть полугосударственной Церковью, полугосударственным исповеданием, и не ищем нарочитой оппозиции, не противопоставляем себя властным структурам. Естественно, мы патриоты своей Родины, и с этой точки зрения, конечно, тяжело переживаем все, что с ней происходит, но понимаем, что внешних сил Церкви недостаточно, чтобы серьезно повлиять на обстановку. Но духовное присутствие нашей Церкви в мире, и в России особенно может быть и не всегда зримо, заметно, но, тем не менее, оно есть, и очень на многом сказывается.

- Есть ли у никониян что-то положительное, что можно было бы взять за основу поиска компромиссов, умиротворения, или все так однозначно непримиримо?

- Во-первых, среди никониан всегда были люди, симпатизирующие старообрядчеству, и в прошлом веке, и в нынешнее время. Даже среди никониянского духовенства есть такие люди. Например, знаменитый архиепископ Андрей, князь Ухтомский, один из самых ярких никониянских архиереев начала века. Кстати, он был национал-революционером, сочувствовал эсерам, даже был с ними связан. Так вот, он, в конце концов, сначала пришел к «беглым» [2], в 1924 году, а затем, в 1932 году, как он считал, формально присоединился к нашей Церкви. Но вскоре после присоединения был арестован, и в нашей Церкви как архиерей фактически не действовал. Расстрелян он был в1937 году в Ярославском политизоляторе. Он был настоящим христианским социалистом, очень убежденным, последовательным, даже считал, что Ленин, якобы, весь социализм вычитал у Аксакова. Это наш, русский, Шарль Пеги или, если угодно, Ламенне.

Среди никониян присутствует некоторый процент людей, которые на интуитивном уровне приближаются если и не к истинному православию, то, по крайней мере, к исконному православию. Но есть такое понятие – христиане без Христа. Точно таким образом можно выразиться в отношении никониан – древлеправославные без древлеправославия.

- Можно несколько слов о патриархе Никоне, малоизвестных широкому кругу новшествах, которые он ввел? И каковы у него были для этого предпосылки?

- В основном нововведения вылились в книжную справу, но каковы предпосылки… Патриарх Никон – это яркий пример «православного» папизма. Он сравнивал архиерея с солнцем, а царя с луной, считал, что первенство даже в мирских делах решительно должно принадлежать патриархам. По крайней мере, он это идеологически обосновывал, что патриарх должен вмешиваться во все вообще. С другой стороны, тот кромешный цезарепапизм, подавление всякой церковности, которое мы видели в романовской России, даже в рамках господствующего исповедания, ее вытеснение на периферию общественной жизни – эти тенденции нашли свое воплощение в тех силах, которые и спровоцировали раскол.

То есть для никониянцев книжная справа была не столь важна. Важен был повод. Поводы были найдены. И все это лишь для того, чтобы решить несколько задач, одна из которых – Россия становится геополитическим союзником Австрийской империи, которая победила в тридцатилетней войне, главной войне XVII века, и Запада вообще, это во-первых. Во-вторых, развитие России переходит с оригинальных и самобытный путей на западный путь, то есть она становится западной державой, хотя и немного своеобразной. В-третьих, произошло порабощение русского народа, ведь окончательно русский народ был закрепощен только при Алексее Михайловиче, это практически совпало с соборным уложением 1649 года.

И вот что интересно: когда в западной Европе процветало крепостное право, русский крестьянин был свободен, то есть его закрепощение – «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», – началось в конце правления Ивана Грозного, а закончилось только в XVIII веке. Ну а основной переломный момент – это как раз середина XVII века, период церковного раскола.

Конечно, революция была безбожным, тотальным уничтожением новообрядцев и старообрядцев, и это была борьба против всякой церковности, которая успешно продолжалась во времена воинствующего атеизма, и конечно, это никак нельзя оправдать. Но вот другая сторона медали – это было расплатой, это было закономерным крушением той самой антитрадиционной светской империи, которая была воздвигнута на руинах Святой Руси.

- А как вы оцениваете роль русских сект, таких, как хлысты, скопцы, бегуны?

- Естественно, для нас они – еретики. Бегуны – это старообрядческое согласие [3], основанное знаменитым иноком-изографом Ефимием, очень, конечно, своеобразное, самобытное согласие, в каких-то смыслах нетрадиционное, хотя некоторые глубинные пласты русского национального характера были им затронуты тоньше. Согласие очень интересное хотя бы потому, что его даже нельзя назвать беспоповским – они, точнее, часть из них, как протестанты, учинили свою иерархию: у них был «патриарх», так называемый «преимущий», «епископы» и «пастыри» – это у статейников, иерархитов. Бегуны делились на статейников и безстатейников. Так вот, безстатейники были беспоповцами, а статейники – поповцами.

Что касается христововеров (хлыстов), харизматических русских сект конца XIX века, то у нас к ним отношение однозначно отрицательное, потому что это разрушение православной догматики, это восстание на Христа, духовное, догматическое и каноническое. И, естественно, мы не можем положительно относиться ко всему этому, тем более, что хлысты очень часто относились крайне враждебно к старообрядцам.

Например, знаменитый гонитель старообрядцев архиепископ Нижегородский Питирим, который разгромил Керженец при Петре I в начале XVIII века, и при котором был казнен новомученик дьякон Александр Керженский, – так вот этот Питирим, лютый гонитель старообрядчества, был тайным хлыстом. И это не случайность. Почему? Потому что хлысты, как правило, были лояльны к никонианству, они были внутри него, они скрывали свои убеждения и внешне якобы являлись никонианами. Но на самом деле у них были тайные радения, свои корабли, но это было тщательно законспирировано.

В роли гонимых нередко оказывались и сектанты и старообрядцы, и, может быть, это на психологическом уровне их сближало. Но не с хлыстами, хлысты довольно редко были гонимы, гонения на них, как правило, носили локальный характер. Кто-то там засыпался, ну и пошли аресты, а если же этого не было, они прекрасно жили внутри никонианства, многие их них были настоятелями монастырей, архиереями, являясь при этом тайными хлыстами.

- Откуда вообще возникло русское сектанство?

- Сектантство, как, кстати, и революционное движение конца XIX начала XX веков – возникло как раз в рамках официальной церкви. И это тоже не случайно. Ведь Николай Чернышевский и родственные ему авторы были просто поповичи, я уж не говорю про семинаристов. И это естественно, это ответ, понятно, что люди не могут жить в системе тотальной лжи, и рано или поздно начинают против этого протестовать. Но протест имеет лишь отдельную ценность, а не абсолютную, это никак не самоцель.

- Какой Вы видите роль Пугачева, его движение как-нибудь повлияло на Старую Веру?

- Пугачев к старообрядцам относился лучше, чем к никонианам, так что там история более сложная. Хотя бывали случаи, что и старообрядцы от него страдали – в основном это были разоренные купцы, – но в принципе никонинианин (в отличие от Игната Некрасова) Емельян Пугачев к нашей Церкви был лоялен. Как, кстати, и Павел I. Так что если взять каких-то выдающихся людей, бросивших вызов системе, то, конечно, в первую очередь это консервативные революционеры, в том числе и такой государственный деятель, как Павел I, и такой как Пугачев, деятель, на первый взгляд, антигосударственный. Не случайно такой видный теоретик монархизма как Иван Солонович считал пугачевщину народно-монархическим явлением.

В русской истории все не так однозначно, как представляется, но, тем не менее, все-таки старообрядчество в конечном итоге проиграло, не смотря даже на таких симпатизантов, как Павел I. Он даже выдал грамоту Иргизским монастырям, в которой молил своих преемников не закрывать их, но Николай Павлович, его сын, разгромил эти самые монастыри и попрал эту грамоту собственноножно.

Однако, не смотря на все это, старообрядчество ни разу не помышляло о тотальной, глобальной революции. Либо это были какие-то стихийные волнения, вроде «хованщины», либо региональные, пусть, порой и значительные восстания, вроде Булавинского. Сугубо старообрядческих выступлений не было. Пугачевский бунт отнюдь нельзя считать старообрядческим.

- Каковы Ваши личные взгляды на то, что сейчас происходит вокруг Церкви, в политике?

- Традиция - это не нечто косное, омертвелое. Наоборот, традиция – это народное бытие, абсолютно живое, животворящее. Можно сказать, это и есть просто жизнь. А вот если попытаться нас сделать большой Голландией, превратить русских в голландцев, – как об этом мечтал Петр I, и даже по этому поводу целый год пропьянствовал с голландскими матросами, научаясь, так сказать, уму-разуму - то понятно, что ничего путного из такой инициативы не выйдет.

И вот сейчас нас снова пытаются превратить в «голландцев». Естественно, я считаю, что это не имеет отношения к жизни, может быть для голландцев это и жизнь – хотя даже и в этом я сомневаюсь – но для нас это точно не жизнь. Это просто небытие для нас, в самом буквальном смысле – и в общегосударственном, и в общенациональном смысле и даже в личном для многих людей. Мы просто не смогли бы самореализоваться в таких условиях, в такой огромной, абсурдной и нелепой «Голландии».

Что же касается нас, то я надеюсь, что старообрядчество само по себе консервативно, само по себе традиционно. Чем старообрядчество отличается от никонианства, так это тем, что оно более традиционно, аутентично. Так что традиционализм, консерватизм для старообрядцев свойственен по определению, и даже если они считают, что они и не таковы, то в действительности где-то там, по ту сторону добра и зла они все равно являются таковыми.

* * *

[1] Никониянами старообрядцы называют сторонников реформ Патриарха Никона середины XVII века, преемницей которых является нынешняя РПЦ МП.

[2] Беглыми в старообрядчестве называют сторонников Беглопоповской (Новозыбковской) иерархии.

[3] Сами старообрядцы согласие называют часто упованием. Например, спрашивают: – Ты какого упования? – Я, значит, старопоморского, то есть, федосеевского, а ты какого? – А я, дескать, лужковского, а ты какого? – А я, мол, Белокриницкой иерархии.