Среда обитания

Моя жизнь в Гуантанамо

Моя жизнь в Гуантанамо
 
 
Месяц назад охранники в Гуантанамо выдали мне оранжевый комбинезон. Проходив много лет в бело-коричневом, какие носят «послушные» заключенные, я очень горжусь своим новым одеянием. Оранжевый цвет - знамя Гуантанамо. Каждому, кто знает правду об этом месте, известно, что оранжевый – его единственный подлинный цвет.
 
     

Меня зовут Муаз аль-Алви. Я нахожусь в американском  плену на Гуантанамо с 2002 года. Мне до сих пор не предъявили обвинения ни в каком преступлении и не осудили ни в одном суде США. В феврале в знак протеста против этой несправедливости, я начал голодовку. Теперь два раза в день американский военнослужащий пристегивает меня к стулу ремнями и проталкивает толстую трубку через нос, чтобы накормить насильно.

Если я пытаюсь остаться в своей камере, мирно протестуя против насильственного кормления, тюремные власти отправляют «команду принудительного извлечения» – шесть охранников в полном боевом снаряжении. Действуют они нарочито жестоко, чтобы наказать меня за непокорность: сначала наваливаются всей кучей, так что кажется, спина вот-вот переломится, потом выносят меня из камеры и привязывают  к смирительному креслу, которое голодающие заключенные прозвали «креслом пыток».

Вся «изюминка» заключается в том, что усаживают меня туда со скованными за спиной наручниками руками, хотя на кресле имеются специальные ремни для фиксации конечностей. Затем охранники начинают затягивать нагрудный ремень, сжимая мне руки между телом и  спинкой кресла. Оставаться в этом положении чрезвычайно болезненно.

Даже после того, как я надежно зафиксирован в кресле, один из охранников продолжает тыкать мне большими пальцами под челюсть, нажимая на болевые точки и чуть ли не душа, когда трубка через нос медленно движется к желудку. После того, как распухшая от бесчисленных «процедур» левая ноздря оказалась наглухо перекрыта, они стали использовать правую. Иногда медбрат ошибается, и трубка, извиваясь, заползает мне в легкие, и я начинаю задыхаться.

Главная задача медперсонала в Гуантанамо – добиться увеличения веса голодающих. Я похудел с 76 до 49 кг, прежде чем меня начали кормить насильно. Приветствуются любые средства, даже  запоры – заключенным отказывают в слабительных, хотя питательные растворы вызывают сильное вздутие живота.

Если заключенного вырвало после перенесенного испытания, охранники немедленно возвращают его в смирительное кресло, и процедура кормления начинается  по новой. На моих глазах такое происходило по три раза подряд.

Пытаясь заставить заключенных прекратить голодовку,  военно-медицинский персонал иногда перестает давать им  жизненно важные лекарства.

Врачи и медбратья говорят, что  просто выполняют приказ полковника, отвечающего за содержание под стражей – как будто он доктор, или как будто врачи должны были следовать его приказам, а не своей медицинской этике и законам.

Но они, наверняка, знают, что поступают неправильно, иначе зачем бы им было скрывать нашивки со своими именами или личными номерами.  Они никак не хотят быть опознанными, из страха, что  когда-нибудь их привлекут к ответственности коллеги по профессии или мировое общество.

Остальное время я провожу в своей одиночной камере, 22 часа в сутки полной изоляции. Власти лишили нас самого необходимого. Никакие зубные щетки и пасты, одеяла, мыло и полотенце в наших камерах не допускаются. Если попросишь сводить в душ, охранники откажут. По ночам они гремят в дверь не давая спать.

Они также установили унизительную практику обыска гениталий. Я спросил, одного охранника, зачем. Он ответил: «Чтобы вы, выходя на свои встречи и телефонные разговоры с адвокатами, не давали им информацию, которую можно использовать против нас».

Но хотя вес узников падает, их дух высок. Каждый, кого я знаю здесь, готов продолжать голодовку, пока правительство США не начнет освобождать заключенных.

Тем, кто на свободе, может быть трудно это понять. Например, моим родным. Если повезет, мне разрешают звонить им четыре раза в год. В последний раз большую часть разговора мать убеждала меня прекратить голодовку. В ответ я мог сказать только одно: «Мама, у меня нет выбора». Это единственный оставшийся у меня способ требовать жизни, свободы и достоинства.

Муаз аль-Алви, гражданин Йемена, находящийся в американской неволе с 2002 года.  Он был одним из первых переведен  в Гуантанамо, где ему присвоили  порядковый  номер 028.

подписаться на канал
Комментарии 0