Там, наверху, ты теряешь чувство времени. Просто в горах, в любых горах, ты находишься в другом измерении. Пространство и время теряют свой изначальный смысл. Ты вдруг оказываешься вне времени, вне реальности, какой ты ее привык воспринимать. Ты ежеминутно смотришь на часы, но тут же забываешь, который час. Горы завораживают своим немым величием, в котором бессловестность - только кажущаяся, но на самом деле каждая скала, каждый изрез на камне, каждая вершина рассказывает невероятные истории. А уж если речь идет о красных вершинах Синая, помнящих поступь великих Пророков ислама, тем более.
|
Первая остановка была у монастыря Святой Катерины, у подножия Синая. На территории этого монастыря, как утверждают путеводители, находится тот самый куст терновника, который загорелся и заговорил с пророком Мусой. Пройдя через контрольный пункт полиции, напоминавший посты чеченских милиционеров в начале войны, с такими же разномастными одеждами, и с теми же дулами калашниковых с рукоятями, обмотанными изолентой, тряпками или бинтами, мы оказались вдруг в центре бедуинского лагеря. Со всех сторон будто по приказу посыпалось по- русски «Пончо, хороший пончо, дженщин!» , «битте, битте варме деке» по -немецки и « плиз, бланкет, бланкет!». Годы набегов туристов из разных стран отшлифовали набор иностранных фраз местных жителей.
Что удивительно, они с первого взгляда могут рассортировать массы туристов по странам их происхождения, безошибочно определяя, кого занесло сюда из России, кого из Германии, а кого из Америки. Закутанные в свои длинные белые платья, с лицами, наполовину закрытыми клетчатыми арафатками, бедуины предлагают какие-то свои поделки, разноцветные яйца из алабастра, кристаллические камни, на срезе которых видны удивительные рисунки, самой природой выведенные в течении тысяч лет, шерстяные рукавицы, домотканные пончо из грубой шерсти со строгим орнаментом, плохой кофе, – разведенный кипятком порошок. И верблюды. Подъем на Синай на верблюде стоит 100 египетских фунтов, это что-то вроде пятнадцати евро. Верблюды поднимают до определенной точки, где тропинка наверх уже становится слишком крутой, она состоит из узких ступенек, сложенных из громадных камней, это последний отрезок пути до вершины горы Мусы, который подвластен только людям, никакое животное уже больше не в силах преодолеть его.
***
Мы решили идти пешком. Первые пару сотен метров были, как нетрудно понять, самыми легкими. Винтовая дорога хоть с самого начала и была крутой, но хоть пока еще было не холодно. Мы шли в кромешной темноте, молча, светя себе под ноги фонариками. В нашей группе – четырнадцать человек, все взрослые, кроме моей 9-летней Амины.
Через сотню метров откуда-то из темноты появился молодой бедуин, наш проводник. Подниматься на гору Мусы, или Джабал наби Муса, как его называют арабы, разрешено лишь в сопровождении бедуинов, потому что только они знают надежный путь наверх и только они умеют правильно реагировать в случае опасности или непредвиденных ЧП. Бедуина звали Салих, возможно ему было лет семнадцать-восемнадцать.
Впереди нас и позади нас на небольшом отдалении тянулись ряды других туристов, вереница светивших себе под ноги светильниками паломников и просто любопытствующих туристов.
С каждым метром, буквально с каждым метром и минутой воздух становился все холоднее. Метров через пятьсот – первая стоянка. Когда мы добрались до нее, мы были уже похожи на привидения, на промерзшие до костей привидения, двигавшихся на уровне инстинктов, переставляя шаг за шагом из одного лишь чистого понимания, что обратной дороги нет, и что единственная возможность, которая у нас у всех теперь есть- идти, чтобы дойти. Идти, чтобы больше не надо было идти.
***
Стоянка представляла собой каменную пещеру, у входа которой в небольшом проеме были выставлены напитки, чипсы и сладости. Все то же самое, что и везде, в любой стране мира, от России до Германии, от Германии до Америки, и обратно до Египта. Чипсы Принглс, Чай Липтон, Пепси и Севен Ап, растворимый Нескафе и Фанта. Только здесь, на такой высоте, в эту странную ночь, в пещере бедуина все эти продукты глобализации выглядят странно неуместно, почти гротескно. Внутри, рядом с дверным проемом, в одном углу сложены одеяла, целая гора грубых шерстяных одеял, которые можно взять напрокат на те пять- десять минут, которые ты проведешь в этом каменном мешке, перед тем как двинуться дальше. Бедуин за прилавком охотно нальет тебе чай или растворимый кофе в пластиковый стаканчик.
Мы сначала несколько минут топчемся у входа в пещеру, потому что внутри все еще отдыхает другая группа, те, которые дошли раньше нас. Потом проводник той группы кричит : «Группа Ромашка»,- очевидно, это русские туристы. Ромашки, как сомнамбулы, по одной выходят из укрытия, а наш проводник кричит : «Группа Салиха». И мы вваливаемся в пещеру.
- Что удивительно, бедуины с первого взгляда могут рассортировать массы туристов по странам их происхождения, безошибочно определяя, кого занесло сюда из России, кого из Германии, а кого из Америки
У хозяина пещеры небольшая газовая конфорка, подключенная к бочонку с природным газом. На ней кипит прокопченный алюминиевый чайник. Десять фунтов за стаканчик чая или кофе. Цена завышена в разы, но это оправдано. Для хозяина пещеры- это его тяжелый хлеб, его единственная возможность заработать на пропитание себе и своей семье. Он должен поднимать вручную на гору все эти продукты, и воду, и газовые баллоны, вручную поднимать все в эту стужу и на эту непреодолимую даже для верблюдов высоту.
- Мы думали, что будем молиться под открытым небом, но там наверху оказалась небольшая каменная мечеть, которая никогда не запирается
На каменных стенах и потолке развешаны самодельные бедуинские халаты, платки -арафатки и женские головные уборы с медными украшениями в виде монеток и сердечек, – на продажу. Прямо над стойкой хозяина на потолке висит верхняя часть женского наряда для танца живота, тоже украшенная медными побрякушками и блестящими камушками. Кто-то из туристов сразу обратил внимание на «верхнюю часть нижнего наряда» и спросил цену, на что бедуин, хозяин пещеры, довольно расплывшись в улыбке, заявил, что «это не продается». Видимо, «это» скрашивает его одинокие холодные ночи, согревая теплом красочных фантазий. Он носит черный тюрбан и усы, лет наверное пятьдесят ему, и он очень деятельный, бесперерывно ходит между рядами туристов, примостившихся на тахтах и спрашивает на разных языках «Чай? Кофе? Деке? Бланкет?» и пристально следит за тем, чтобы никто из его ночных гостей не стащил стихаря одеяло, не уплатив за него.
***
Таких остановок той ночью было еще несколько – чем выше мы поднимались, тем чаще приходилось останавливаться. Некоторые повернули обратно еще на середине пути.
Но мы дошли до конца, до самой вершины горы Мусы, до которой добрались, как и планировали, к утренней молитве, как раз до восхода солнца. Мы думали, что будем молиться под открытым небом, но там наверху оказалась небольшая каменная мечеть, которая никогда не запирается. Отапливать помещение на такой высоте невозможно хотя бы потому, что там никто не живет, и в мечети была соответствующая стужа. Но было и множество одеял, в которые можно укутаться теперь уже совершенно бесплатно.
А потом начался рассвет. Можно ли рассказать словами о рассвете? Я не знаю. Знаю только, что ничего красивее этих первых, нежных и ломких лучей солнца, просачивавшихся сквозь иссиня-черный горизонт, я никогда не видела. Минута за минутой зарево становилось ярче и красочнее, пока светило не показалось полностью и не осветило красные скалы Синая.
Я все думала о том, что Посланник Аллаха ( мир ему), должно быть, видел эту картину и именно такой вид открывался ему, когда он, согласно мусульманскому преданию, остановился здесь для молитвы во время ночного путешествия и вознесения к своему Создателю. Считается, что именно оттуда, с этой вершины Джабал наби Муса, он отправился в Вифлеем, родной город пророка Исы и далее, в Иерусалим…
Ни усталости, ни холода уже не было. Лишь глубокая чистая радость и благоговение.
И благодарность за все. И за эту удивительную ночь – самую прекрасную новогоднюю ночь в моей жизни.
