Зачем нас пугают возвращением армии на Кавказ

Подразделения Минобороны вновь участвуют в борьбе с терроризмом на Северном Кавказе – означает ли это, что период относительной стабильности, разбавленной уже привычными новостями о локальных контртеррористических операциях, снова может смениться большой грозой?

И да, и нет. Можно сказать, что армия и не прекращала участия в боевых действиях. С 1990-х Россия держит в регионе довольно большое количество частей Министерства обороны. Не только в Чечне, где после сокращения группировки, участвовавшей во Второй чеченской войне, остались части постоянной дислокации, но и в соседних республиках. Для Дагестана, например, присутствие федеральных военных привычно, как и для Северной Осетии — если бы там не стояла российская армия, боевое развертывание в августе 2008 года заняло бы гораздо больше времени. Эти части регулярно учатся и где-то эпизодически, а где-то и почти постоянно, как, например, в горной части Чечни, принимают участие в борьбе с террористическим подпольем.

Одновременно в среде экспертов, занимающихся Северным Кавказом, циркулируют слухи о возможном введении режима чрезвычайного положения на части территорий Северо-Кавказского округа. Этому, как и объявлению об участии военных, в общем, нет рационального объяснения: ЧП, несмотря на громкие требования правозащитников, не вводилось даже во время активной фазы боевых действий в Чечне. Сейчас юридические преимущества, которые могло бы дать силовикам чрезвычайное положение, с успехом обеспечиваются режимом контртеррористической операции. К локальным КТО, объявляемым на несколько часов, как это ни печально звучит, уже привыкли и местные жители, и столичные телезрители, это фон, который не мешает говорить о привлечении на Кавказ крупных российских и иностранных инвесторов и об амбициозных курортных проектах. А вот гипотетическое ЧП, как и привлечение армии, — это уже признание федералами провала собственной кавказской политики, в том числе в области безопасности.

Можно подумать, что эта странная публичность вызвана отсутствием единого центра принятия решений по Кавказу и некой борьбой идей: одним, например, хотелось бы покормиться на больших инвестиционных проектах, которые всегда создают массу дополнительных возможностей для обогащения, а других нынешняя стабильная нестабильность вполне устраивает — ведь это тоже давно сложившийся и отлаженный механизм зарабатывания денег. В конце концов, у каждой боевой операции есть своя смета.

Если рассуждать в такой логике, понятно, что тем, кто зарабатывает деньги уже сейчас, не нужны на их поляне лишние люди, откровенно побаивающиеся ежедневной стрельбы. Эти люди, с их инвестиционными проектами, обоснованно считают, что деньги любят тишину, и, если они всерьез решат принести на Кавказ свои деньги, тишину придется соблюдать. А это сразу же засыплет множество существующих каналов и капилляров, по которым циркулируют деньги, к тишине индифферентные. В том, что федеральные военные воюют на Кавказе с боевиками, нет такой уж сногсшибательной новости. Но если подать это как новость, любители тишины, глядишь, и отложат свои фантастические планы.

Правда, вся логика развития политической ситуации в России говорит нам, что единый центр принятия решений по любым вопросам в стране есть. Раз так, получается, что проекты с инвестициями и тишиной кажутся не вполне удобопонятными именно этому центру. И он решает снова продемонстрировать на Кавказе военную силу.

Только вот получается, что демонстрируется не сила, а слабость. Да, военным неплохо было бы периодически воевать, чтобы быть в форме. И да, в России есть люди, готовые с честью и до конца выполнять свою военную работу, не щадя своей жизни ради безопасности гражданских. Но эти обстоятельства все же никак не могут заставить отделаться от мыслей о судьбе Алжира и Индокитая применительно к российской части Кавказа.