Общество

Как жить, когда Родина – заграница?

Утром отчетливо слышен шепот ветра и проснувшиеся птицы ликуют, глядя на солнце. Я выхожу из своей комнаты в центре проживания беженцев. Мне нужно спуститься по длинной лестнице, обогнуть улицу, чтобы оказаться в зеленом парке среди одуванчиков и маленьких рыжих белок. Сняв кроссовки, я залезаю на большую скамью, сажусь в позу «лотоса» и, закрывая глаза, – медитирую. Я хочу забыть обо всем. Стереть из памяти видения и мысли.

Мне было девять, и я шла по мосту через реку, разделяющую мой город на две части.

На мосту стояла пушка, а рядом сидели на стульях несколько русских солдат. Внезапно с другого моста чеченцы-боевики, в волосах которых мелькали зеленые ленты, выстрелили с гранатомета. Солдаты ответили из пушки.

Начался бой. Грохот и гарь заволокли все вокруг. Я, мама, незнакомые люди с детьми, старики несколько часов лежали на щебне в разрушенной гостинице «Кавказ», куда нам всем посчастливилось отползти. Я решила, что смерть на этот раз не обмануть, но один седой старик сказал:

- Так не бывает, чтобы все погибли. У каждого своя судьба!

После его слов, куча мусора в углу разрушенной гостиницы зашевелилась, и прикрытые до этого момента мусорными мешками четыре русских солдата, выползли на свет. От удивления никто не мог ничего сказать. Только старик спросил:

- На мосту идет бой. Что вы тут делаете?

Один солдатик ответил:

- Мы прячемся. Не хотим воевать. Хотим домой!

***

Кто сказал, что в Аду есть финишная прямая? Ее нет. Есть только круг, где мечутся жертвы.

Бомбежки длились для меня десять лет. Были и преследования на «национальной почве», и ранения….

Власти стравили народы, жившие до этого в мире.

Смерть всегда была рядом.

И словно в противовес ей родился Дневник, в который я записывала события, окружающие меня. Пляску безумного карнавала, где гибли тысячи людей, разных национальностей и возрастов…

После десяти лет войны, мало что изменилось: начались годы выживания в несуществующем мире.

Я была не нужна своей стране.

От свидетелей военных преступлений принято избавляться.

Выехав за пределы Чеченской республики, я продолжала сталкиваться с коррупцией, липовым образованием, бездарностью врачей, неимоверной жестокостью полиции и военных РФ к своим гражданам.

Простые люди там жили тихо: боялись поднять головы. Если кого-то убивали рядом, большинство отворачивалось и старалось не замечать этого. Старики – голодали, роясь в мусорных ящиках, дети в большинстве своем, росли как сорняки.

А в тех журналистов, кто не боялся говорить правду, стреляли все чаще и чаще…

***

Едва ночью я закрываю глаза, пространство и время преломляются, настойчиво возвращая меня в город Грозный, в август 1996-го.

В этот августовский день я, как и положено одиннадцатилетней девчонке, помогала по дому. Война в Чечне стала привычной частью моей жизни, вместе с отсутствием благ цивилизации. Вода – в колодце, печь – на дровах во дворе.

Но иногда случались затишья, когда воюющие стороны отдыхали, а мирные граждане, собирались у подъездов, вдыхая воздух, смешанный с гарью пожарищ.

Неся из колодца воду в пластмассовых ведрах, я и мама поздоровались с соседями, и зашли к себе. Дверь еще закрывалась, как энергетический портал между мирами, когда взрывной волной меня швырнуло через весь коридор на кухню. В наш подъезд с российского поста – прилетел снаряд. На страшные крики мама выбежала с простыней в руках и стала рвать ее на мелкие полосы, перевязывать раненных. Другие соседи спешили из своих квартир на помощь пострадавшим…

Одной простыни оказалось мало. Многие люди были убиты, разорваны на куски.

Их нужно было чем-то накрыть…

Мама решила принести все простыни из нашего шкафа. Зашла на минуту в квартиру.

Неправда, что снаряд не попадает в одно и то же место два раза. Не верьте этому никогда: это военные байки. Он – попал! И все, кто прибежал на помощь, остались лежать рядом с теми, к кому так спешили…

По частям человеческих тел можно было изучать анатомию.

***

Есть на карте мира такая страна – Россия.

В ней опасно писать правду. В том числе о войнах в Чечне. О тысячах тысяч убитых мирных жителей…

В январе 2012 я опять обманула смерть.

Потолок в больничной палате пританцовывал.

- Зачем тебе неприятности с властями?! Молчи и не лезь!– наставляли меня на «верный» путь «доброжелатели».

Не могу молчать, после того, как мои ноги, были по щиколотку в густой соседской крови, когда я в одиннадцать лет, вошла в подъезд, в августе 1996-того…

***

На плите вскипел чайник, в кастрюльке сварились макароны.

Город на Неве – наш последний форпост.

Я и муж раздали все нажитые вещи, оставили съемное жилище. Кота по имени Пончик – завещали друзьям-правозащитникам.

Мы не выдержим больше угроз и ужаса Ада. Попробуем пересечь его границу.

И будь что будет!

Мы лишились всего – оставив себе лишь рукописи и старый ноутбук.

Мы раздарили все, что имели.

Мы вышли в Путь, отодвигая смерть за границу круга.

***

Центр проживания беженцев – похож на муравейник. Здесь обитают легенды, истории и рассказы о том, как прибывшие решились покинуть свою родину.

В будние дни недели каждого беженца ждут курсы финского языка.

Обычно на уроке находятся беженцы из десятков разных стран. Все – стараются. Преподавание на финском впечатляет, потому, что сразу происходит погружение в мир северных легенд и голосов.

Я слушаю речь учителя и ее ассистента, и едва прикрыв веки, воображаю себе, как несколько сотен лет назад представители этого народа говорили между собой на этом же языке, готовясь воевать за свою землю или собирая урожай.

Чтобы объяснить нам значение того или иного слова, учителя превращают урок в пантомиму и разыграют сценки.

Новое финское слово, путешествуя по рядам учащихся, вызывает одобрительный гул. Каждый представитель своего народа, пытается угадать первым – что оно значит.

- Кирпич! – шепчут чеченцы

- Стена! – говорят дагестанцы

- Краска! – кричат африканцы.

- Комната? – предполагают боснийцы.

Курды хлопают в ладоши и что-то объясняют жестами, сирийцы – издают гортанные звуки.

- Камень! Камень! – твердят по-английски белорусы.

- Учитель говорит о ремонте… – подсказывает мне муж.

В итоге это финское слово – означает шов между кирпичами.

И так каждый день!

***

Столовая в центре беженцев – это в первую очередь «островок» новостей, плюс хорошая пища. В наш первый ужин нам подали рис с бараниной, салат, соус и на десерт – фрукты.

Хлеба в столовой можно брать не более трех кусочков в руки. Но в номер категорически запрещается брать с собой все, кроме сока и фруктов. Это делается в санитарных целях.

Народ вокруг живой, галдящий. Молодые ребята из африканских стран и Ближнего Востока ведут горячую дискуссию. Кто-то встает и идет за добавкой.

Нас удивило, как неожиданно парень из Сомали сидевший рядом, громко запел песню. Выяснилось: он доволен и радуется, что сыт.

Как потом обнаружилось, песни у сомалийцев – разные, в зависимости от настроения: когда ждут обеда – грустные и спокойные, словно в их душе кончается жизненная энергия. А когда поедят – громкие и веселые.

***

Мальчик и его папа. Мы встретились утром у аппарата кофе.

Доверье – это вирус. Иногда оно поражает внезапно.

- У меня проблемы с властью. Политика. Я с Кавказа.

Выехать легально не получилось – запросто сообщил мне незнакомец. И рассказал удивительнейшую историю: за большую сумму, он в Санкт-Петербурге нашел «Проводника». Всю ночь они ползли по осенней слякоти, в грязи и снегу, в водолазных костюмах и противогазах по той части леса, где проходит граница России-Финляндии.

- В водолазных костюмах?

- Да, мы подумали так легче ползти…

- Простите, а зачем противогазы?

- Это если шашку дымовую кинут.

Пять тысяч евро.

Вот сколько стоит – подобный переход. От Родины…

***

Светлана недавно появилась в центре проживания беженцев. Русская женщина – добра ко всем.

Она родилась и выросла в Санкт-Петербурге сорок шесть лет назад. Муж, который поначалу был неплохим парнем, стал спиваться.

Избивал ее и общего ребенка так, что в больницах им накладывали швы. Уйти было некуда. Жилье общее. Муж связан с криминалом и полицией, что, по сути, в РФ – одно и то же. Алкоголик. Игрок. Задолжал огромные суммы дружкам, требовал у Светланы деньги, зная, что она работает в книжном магазине.

В 2010-м году, после очередного избиения, несчастная женщина оказалась в больнице с инсультом. Ни вызовы полиции, ни обращения в суды не помогали ей: даже развод с извергом, согласно российским законам, продолжал защищать пребывание истязателя на общей жилой площади.

Последней каплей в чаше страданий стала кража всех ценных вещей из квартиры друзьями бывшего супруга. Полицейский, который приехал на вызов, забрал себе, последнюю ценность, что нашел в квартире Светланы – ее золотую цепочку.

- Кто может защитить меня и сына в России? В стране, где законы не защищают женщин от домашнего насилия! – говорит Светлана и ее руки трясутся: – Я оставила сына у дедушки, и приехала в чужую страну – спасать свою жизнь. Я попросила убежище! Я не могу вернуться. Мне даже страшно подумать об этом!

***

Иногда с раннего утра моросит дождь. Он заливает окно, смывая пыль. Красиво.

Но, именно в такие дни у Аслана из Чечни болит сломанное предплечье.

Обычно, он стучит в нашу дверь и спрашивает, нет ли у нас валерьянки?

Перед дождем его мучают кошмары, о том, как его пытали военные: подключали к нему ток, били железным прутом, подвешивали и растягивали на неких огромных железных пыточных инструментах, видимо специально выданных – для извлечения из граждан нужной информации.

Но, как палачи не просили вспомнить, что его дядя – «боевик», Аслан этого, так и не вспомнил.

Спасибо, правозащитники вступились.

Родным Аслана удалось докричаться до них…

***

Старый отель, в котором расположен лагерь беженцев в Хельсинки, хранит многие тайны.

Даже камеры слежения не знают того, что ведает он. Вот пришел беженец с большим рюкзаком, с виду – милейший человек, но старый отель знает, что это – вор.

Вор лжет полиции, лжет новым знакомым и лжет самому себе, ища оправданий.

Ему ничего не грозит на родине, где воровство не считается особо тяжким грехом. И в сравнении с пытками и убийствами, воровство считают, чуть ли не благородным делом…

Вор – выдумал свою историю от начала до конца, пытаясь одурачить полицию.

Но старый отель знает участь вора: его депортируют, а все деньги от краденых вещей не принесут ему счастья.

Никогда.

***

Шепотом, в полумраке комнаты, узнав, что я иногда пишу Дневник, она просит:

- Измени мне имя…

Глаза молодой женщины смиренно опущены, руки заняты: она держит на руках ребенка

По-арабски – Амина – значит – «Верная».

В одном из сел Чечни остался ее дом и сад, в котором они с матерью выращивали виноград и яблоки.

Амина вышла замуж в шестнадцать. Через год ее мужа, работающего на стройке, без объяснений забрали военные.

Утром труп с перерезанным горлом обнаружили на трассе соседи. Все тело было в ножевых ранениях. Через какое-то время схватили и увели младшего брата мужа. Пропал бесследно в одной из тайных тюрем.

А потом, словно за преступницей, военные пришли за ней. Два месяца Ада. Издевательств. Пыток. Уговоров, подписать бумагу, что ее муж и брат ее мужа – «боевики»…

***

Его мама была русской, а папа – чеченец. В четырнадцать лет он – потерял отца.

Во вторую войну – остался круглым сиротой. Русская мама погибла 21 октября 1999 года на рынке города Грозного. Туда «упала» российская ракета.

Шамилю было семнадцать.

Что он видел?

«Зачистки» – когда военные хватают граждан, утаскивают, избивают.

Стрельбу. Взрывы.

Три года и три месяца Шамиль провел в подвале. Он не видел солнца, в тайной тюрьме, где военные пытают людей. Ежедневные избиения и унижения.

Родные ни в больницах, ни в морге не могли отыскать его тело.

А потом непомерный выкуп…

Взятка, чтобы отпустить его живым.

***

Я познакомилась с ней в холле. Она вошла внезапно легкой поступью. Люди, увидев ее, не сговариваясь, мгновенно встали в полный рост.

Мужчины, женщины, подростки. Все, кто сидели и говорили о своих проблемах, об эмиграции и войнах в разных уголках земли.

Встали курды и сирийцы, чеченцы и грузины, боснийцы и молдаване.

Встали русские, ингуши, афганцы и сотрудники центра беженцев – финны….

Они встали перед маленькой робкой старушкой из Африки, укутанной с ног до головы в разноцветные восточные ткани.

Она смутилась, но громко сказала:

- Ассаляму алейкум!

- Ва-алейкум ас-салям! – ответили ей все присутствующие.

Люди из разных стран не знали языков друг друга, а приветствие им было понятно.

Старушка сделала легкий жест рукой – садитесь.

Ее лицо и кисти рук хранили в себе солнце пустыни. Ее глаза были глубоки, как африканские колодцы.

От старушки-мусульманки шел свет. Он был незримым, но каждый человек – ощущал его.

Словно вся комната наполнилась сиянием с ее приходом.

- Наверное, она никогда не пропускала молитвы – прошептала девушка из Ингушетии: – И теперь с ней особая милость Аллаха.

***

Утром, если дождь не бывает моим гостем, а крадется робкое солнце под пение птиц, я открываю дверь своей комнаты и спускаюсь вниз по длинной лестнице.

Я иду в парк, в котором среди берез и сосен живут маленькие белки и есть озеро с голубой водой.

Я сажусь на скамейку и закрываю глаза.

Мне хочется забыть о возможности справлять в каждом месяце – свой день рождения.

За десять лет на войне в Чечне, в каждом месяце появились несколько дней, когда я обманула смерть.

Мысли ползут бесчисленным роем – о том, как в четырнадцать лет я пережила имитационный расстрел, когда военные постреляли над головами мирных людей, о том, что с тех самых пор я задыхаюсь, ощущая боль в сердце.

С нами военные – «пошутили»…

А на улице рядом всерьез расстреляли мирных жителей – стариков и семилетнего ребенка.

Трудно забыть это.

Но, если медитацию сделать правильно: медленно вдохнуть воздух, наполненный солнцем, закрыть глаза и внутренним зрением посмотреть на переносицу, а потом выдохнуть, произойдет чудо: мысли на мгновение исчезнут и освободят душу.

Автор: Полина Жеребцова, писательница-документалист. «Из дневника о Европе»
подписаться на канал
Комментарии 0